- Снежнолицая...
- Зови меня лучше Зоной.
- Зона, зачем мне собирать доказательства, если вы и без них
вмешиваетесь в земные события. Например, на Ласточкином озере...
- Озеро спящих ласточек не в счет. Что у тебя с рукой?
- Напоролся на ржавый гвоздь. Заживет как на собаке.
- Дай полечу, - прозвенели колокольцы тише обычного. Она протянула руки
сквозь паутину ко мне, и я о замершим сердцем вложил в них свою,
Незабинтованные кончики пальцев ощутили ее гладкую холодную кожу.
- О, как ты жжешься, какой живой огонь бежит по жилам твоим, -
принялась вдруг бормотать Зона изменившимся голосом. Лицо ее, как мне
показалось, слабо засветилось. Она погладила забинтованную руку, и сразу
боль стихла.
- Никакая ты не внучка Хроноса, и отец твой не старец Зон. Ты
Снежнолицая!
- Немочь сонная одолела, котору ночь наважденье одно и то же. - Глаза
ее полузакрылись, она крепко ухватилась за мою руку. - Аль сонной травы
подмешали мне колдуны, аль зелье иное какое? Говорила светбатюшке, в пояс
кланялась: сокол ясный, не скликай женихов с четырех ветров, ни с полуночи
и ни с полудня, ты отдай меня, красну девицу, за Савватия-молодца. Ай не
вышло, не сладилось: посулили владыке заморскому, где ж перечить родителю
стану... Ничего не скажешь, удал женишок, и умом взял, и обхожденьицем, а
как стрелу калену в кольцо по-над теремом пропустил, надо рвом скача на
лихом коне, - тут судьбина моя и решилася. А хозарин-то - ровно червь во
рву извивался, с хребтом переломанным... Немочь сонная, наважденье,
бесовской соблазн. Кто ты есть, человече, с ладонью аки огонь? Нешто
стрелена ворогом? Нешто ловчая птица уклюнула, егда коли охоту творил?
- Снежнолицая! - закричал я. - Не выходи за владыку, не уезжай в
Бекбалык! Знаешь ли, что случится на Чарыне, горной реке? Не выходи,
Снежнолицая!
Я, я тебя люблю!
Она отдернула руки. Схватилась за проволоку. Лицо перестало светиться,
снова открылись глаза.
- Ты спрашиваешь, вмешиваемся ли мы в земные события? - сказала она
чуть устало. - Крайне редко. Чтобы не исказить причинно-следственные связи
в галактическом континууме. С природными силами шутить нельзя.
- Я люблю тебя, Снежнолицая...
- Зови меня лучше Зоной.
* * *
В "Золотой раковине" портье вручил мне запечатанный конверт. Внутри на
узкой полоске бумаги плясала скоропись: "Важные новости. Звони. А. М.". Я
позвонил, договорился о встрече и, заглянув ненадолго к Учителю (он все
еще не выздоровел, но уже ходил по номеру), вызвал такси. По пути я
разглядывал ладонь.
Никаких следов нагноения. Где еще вчера зияли яркокрасные ранки с
зеленовато-желтыми разводьями, теперь была обычная кожа. Что еще
преподнесет мне Снежнолицая, точнее, те, кто стоит за ней? Каким надо
обладать могуществом, чтобы выудить из моей памяти ее образ и ожить...
Нет, так рассуждать не совсем правильно, ведь Снежнолицая существовала
задолго до меня. Скажем так: сколько раз должно переплестись вокруг Земли
кольцо времени, чтобы сон Снежнолицей там, за звездными реками Хроноса,
почти тысячу лет назад, материализовался здесь, у подножия утеса Чивиты,
причем материализовался, как я начал понимать, лишь для меня одного...
Какой прицельный взор у обвитого змеею старца с львиной головой...
Антонелла поджидала меня на прежнем месте, у "Трех лилий", но без
машины.
- Мотор забарахлил у "букашки". Муж починит дня через два, не раньше.
Давай погуляем по набережной, Земледер.
Она взяла меня под руку и крепко прижала локтем.
- Угадай, где я вчера была? Пари, что из десяти попыток промахнешься.
- Бывает, ничего не выходит и после десяти попыток, - сказал я.
- Ах, ах, какой острослов! А была я в гостях у самого... Иллуминато
Кеведо!
- Предлагаю по сему поводу отобедать вон в том ресторанчике под
пальмами. Если не ошибаюсь, он называется "Аквариум", угадал?.. Кажется, я
там как-то сидел с одной пышноволосой неприступной красавицей.
В ее волосах запутывались пчелы.
- А жалишь меня ты, - сказала Антонелла.
Она всегда жила в недосягаемом для меня бешеном ритме. В считанные
секунды успела перемолвиться с официантом, заглянула в круглое зеркальце,
лизнула мизинец и провела под глазами, причесалась, не переставая
отхлебывать оранжад и тараторить:
- Представь, его координаты раздобылись в телефонной книге. Я
позвонила, хочу, мол, переснять несколько своих старых фото. Он
поинтересовался, когда я кончила гимназию, и ну зазывать меня в свое
ателье.
Я поехала не раздумывая.
- Настоящие сицилианки никогда не раздумывают, - успел ввернуть я, но
она и глазом не моргнула.
- Дон Иллуминато оказался молодящимся старикашечкои с бородою
клинышком, усиками и лысиной, замаскированной сбоку длинными волосами.
Бывают такие старцы, от которых за три холма несет козлом...
Оказывается, он спе-ци-а-ли-зи-ру-ет-ся - на чем бы ты думал? Съемки
обнаженной натуры. Каков дон! Теперь представь, сколько этой самой натуры
у него поразвешано в ателье.
- Представил, - сказал я. - Заодно представил, как захотелось сатиру
козлоногому прибавить к своей коллекции парочку свежих снимков.
- Не парочку, а целый альбом. Он предложил мне позировать для рекламы
парфюмерии и ювелирных украшений. "Видите ли, голубушка, фирмы оплачивают
услуги красивых барышень регулярно, оставляя образчики рекламируемой
продукции,.- заговорила она сладким старческим голоском. - Мы -их будем
делить пополам. Через год мы сможем вместе слетать в Америку".
Как тебе это нравится, Земледер?
Я съязвил:
- И тогда ведет ее диавол на весьма высокую гору и показывает все
царства мира и славу их.
- Меня не поведет и не проведет, - отрезала она. - Пожалуйста, не
перебивай. Так вот. Я, понятно, отнекиваюсь, но слабо, давая понять, что в
конце концов он меня уговорит. Потом присела на краешек кресла, руки у
сердца сжала и промурлыкала: "Ах, дон Иллуминато! Какая жалость, что вы с
вашим талантом и вашей аппаратурой не оказались в Сигоне за сутки до
злосчастного землетрясения. Такое бы там наснимали - враз стали
миллионером!" И пересказываю его же собственное интервью. От моего
лицедейства у него глазки полезли на лоб. "Дитя мое, - бурчит дон
Иллуминато, - можно, допустим, понять, почему я поставил подпись под этими
бреднями и сфабриковал фото "летающей тарелки", между прочим, посредством
собственной шляпы, подвешенной на шесте в саду. Все-таки мне отвалили
четыреста тысяч лир - гонорар вполне приличный. Но что заставляет вас,
цветущее, беспорочное существо, повторять подобную чушь, я понять не могу.
Хоть убей". - "Ах, синьор Кеведо, - негодую я, - как смеете вы
сомневаться в моей правдивости! Тарелку и шары я видела самолично,
поскольку была в Сигоне той ночью и не спала". Тут он захохотал, вынул из
бюро журнал "Ты и я", показал мне интервью со снимком, после чего принес
из соседней комнаты злополучную шляпу. Подтверждаю: фальсификация. Пузыри
он наложил другим негативом. "Не знаю, как вы, красавица, - сказал дон
Иллуминато, - а я действительно ночевал в Сигоне накануне землетрясения и
могу засвидетельствовать под присягой: небеса были чисты, как мое прошлое".
- Антонелла, сатир с безукоризненным прошлым не сказал, кто подбил его
на операцию с пузырями? - поинтересовался я.
- Я не решилась на расспросы. Он заподозрил бы неладное.
- Ты права. И без того совершила почти невозможное. Не знаю, как тебя
отблагодарить.
- Не уподобляйся льстивому дону Иллуминато, - засмеялась она.
До чего же прихотлив, изворотлив женский ум.
Не зря народом сказано: баба с печки летит, семьдесят семь дум
передумает. На операцию "владелец фотоателье" мужчинам понадобилось бы
учредить сыскное бюро, а тут молодая женщина управилась за час и как
управилась? - с блеском. Неважно, кто заплатил дону.
Важно, что отпал последний аргумент: тарелки появились после
землетрясения. Приблизительно через две недели.
Принесли рыбное ассорти - на квадратном блюде десяток разноцветных
плоских чашек, заполненных всем, что еще копошится в чаше Средиземного
моря. Закуска была острая, проперченная, вареная, жареная, ее хватило бы
на компанию обжор.
- Выпьем за успех, Антонелла белла, - предложил я, поднимая рюмку.
- За пункт первый, под кодовой кличкой "козлоногий сатир". По
рассеянности я выполнила и пункт-второй - "Поющая гора". - Она вытащила из
сумочки и протянула свернутую в трубку тетрадь. Мы выпили холодное кислое
вино. Я раскатал трубку. Заглавие было подчеркнуто красным фломастером:
ПРО ГОРУ ПОЮЩУЮ.
"Все целиком внутри горы. Наверху метеостанция, радиолокаторы, площадки
для вертолетов, технические службы, спортивный комплекс с двумя
бассейнами, столовая, дансинг, пивной бар..."
- Что за история с лейтенантом Уорнером? - спросил я, листая тетрадь.
Она подняла брови.
- У меня сведения довольно смутные. Говорят, во время взрыва внутри
Поющей лейтенант здорово испугался, даже впал в истерику. РЬвроде бы
попервоначалу обошлось. Но уже днем, приехав в Палермо после дежурства, он
свихнулся. Выскочил из кинотеатра и с воплями: "Ползут! Ползут!" -
вскарабкался на акацию.
Там он распевал псалмы, пока не сняли пожарные.
- Он жил один на базе? Или с семьей?
- Семейные там не живут. Снимают квартиры здесь или в Агридженто. В
фешенебельных кварталах. Одинокие офицеры тоже предпочитают цивилизацию. В
перерывах между дежурствами. Дежурят они через неделю.
- Извини, Антонелла, так и не уяснил: с семьей он жил или один? -
спросил я.
- С семьей. Точнее, с женой. Когда его отправили отсюда, она тоже
уехала. Больше они не возвращались.
- Не знаешь, куда его отправили?
- Никто не знает наверняка. Вроде бы домой, в Америку. Говорят, он там
будто бы выздоровел.
- Стало быть, семь лет назад... Семь лет... - медленно выговаривал я,
понимая, что следующий вопрос один из главных на подступах к дьяволиаде.
- В каком месяце, Антонелла?
- В апреле. Где-то в конце. Винченцо обещал уточнить.
- Необязательно. Лучше скажи, когда их уволили.
- Наутро после землетрясения в Сигоне, Их даже не пустили за проходную.
Заявили: мол, увольнение по случаю закрытия базы.
Из-за Мойте Пеллегрино - Лебединого мыса - начал выползать силуэт
авианосца. Над ним висели в небе два вертолета, похожие отсюда на невинных
букащек.
Я думал: когда-нибудь, тысячелетия спустя, мои коллеги-археологи
подымут со дна ржавый авианосный скелет и будут удивляться жестокости
предков, строивших таких смертоносных бронтозавров, вместо того, чтобы
украсить свою Землю дворцами и садами. Впрочем, через тысячелетия от
бронтозавра ничего не уцелеет: вода растворит его без остатка...
Я думал: задолго до появления человека миллионы раз оборачивалась
планета вокруг Солнца, ловя губами радуг, ладонями лесов и лугов струи
живительного света. Так будет вечно. Природа залечит жестокие раны,
которые мы ей наносим, как вылечила мне руку Снежнолицая. Она затянет
живой кожей листьев, веток, цветов даже атомные ожоги, даже химическую
ядовитую сыпь. Но в этом случае не надо обманываться, синьоры:
человека не будет. Гомо сапиенс - человек разумный - исчезнет как вид.
И на планете летающих деревьев, где спас от недуга фею радости уйгур Мурат
по дивному рецепту благословенного врачевателя Авиценны, и в мирах,
управляющих теперешним сном Снежнолицей, начертают бесстрастные мудрецы на
звездных скрижалях:
ТРЕТЬЯ ОТ СОЛНЦА. ПЛАНЕТАРНАЯ НЕУДАЧА. ТУПИКОВАЯ ВЕТВЬ.
Я думал: но еще мы поборемся, потягаемся с тьмою, чтобы не ТУПИКОВАЯ
значилась в звездных анналах, а ЦВЕТУЩАЯ ветвь. Чтобы земная колесница
времени не свернула с пути...
- Земледер, очнись, - услышал я голос Антонеллы. - Ты, кажется, шепчешь
стихи. Жаль, я не понимаю по-русски... Что еще ты хочешь от меня?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг