потомки! Я, конечно, и вы, конечно, знали, что человек на Земле жил
до семидесяти - семидесяти пяти лет. Но вот почему он жил только до
семидесяти - семидесяти пяти лет, никто не знает, а я знаю. По-моему,
люди живут до таких лет, до таких малых лет, я бы сказал, потому что
они словно бы сговорились считать, что в семьдесят пять лет человек
является как бы стариком. В два годика - это малыш, в десять - это
мальчишка, в семнадцать - это юноша, в тридцать - это взрослый
человек, в пятьдесят - шестьдесят лет - пожилой человек, а в семьдесят
- семьдесят пять - это уже старик. Я глубоко убеждён, если бы люди
не знали, что в семьдесят - семьдесят пять лет человек является уже
стариком, то они в эти годы не чувствовали бы себя такими и не были
бы стариками. По моему глубочайшему убеждению, если взять младенца
с Земли и отправить на какую-нибудь планету, где люди живут до тысячи
лет, и там, где младенец не знал бы, что он в семьдесят лет уже будет
стариком, то этот младенец вместе с другими тоже мог бы прожить тысячу
лет". На этих словах я оторвал бы свой взгляд от тетради и убедительно
и победительно посмотрел на моих родителей и сказал: "Теперь вам
понятно, почему я на вопрос о средней продолжительности жизни человека
отвечал словами "не знаю"?
Наступила бы пауза, во время которой мама вскочила бы со стула,
хлопнула в ладоши и крикнула бы:
"Боже мой! Это же целое научное открытие! Это же сенсация! Теперь
я понимаю, почему, когда я говорю, что мне меньше лет, чем на самом
деле, я чувствую себя гораздо лучше, чем обычно!".
"Глупости, - сказал бы отец, - никакое это не открытие, а ослиное
упрямство. Если даже у тебя есть своё мнение относительно длительности
жизни человека, то ты всё равно должен был отвечать не словами "не
знаю", а хотя бы высказать свои мысли вслух учителю! И вообще сейчас
разговор идёт не об этом! Разговор идёт сейчас о безобразном поведении
в школе моего сына! Я хочу знать, наконец, что происходит с моим
сыном! Я могу знать, что происходит с моим сыном, или я не могу знать,
что происходит с моим сыном?!"
Вот почему, предполагая отношение отца к моему открытию, я не
прочитал запись в тетради, а сказал ещё раз: "Не знаю!"
- Ну всё, - сказал отец, - больше я не желаю разговаривать с этим
дрянным мальчишкой!
Пока я выключал и сворачивал магнитофон, отец очень нервно что-то
писал в дневнике. Подписался ещё нервнее и молча протянул мне дневник.
Я так же молча, но, конечно, совершенно спокойно взял его и вышел
из комнаты. Когда я закрывал дверь, я услышал, как отец сказал маме:
- Я не знаю не только, что с ним делать, но и что с тобой делать!
Лучшей фразы отец и не мог придумать, и я сейчас вам скажу почему,
только прочитаю, что он написал в дневнике.
Вот что он написал: "Должен Вам сообщить, что мой сын дома ведёт
себя ничуть не лучше, чем в школе. Очевидно, нам с вами надо принять
какие-то общие меры".
Прочитав эту запись, я не выдержал, вышел из своей комнаты в
столовую, где отец всё ещё сидел за столом и пил какие-то лекарства.
- Есть люди, - сказал я, - есть люди, которые, как осьминоги,
в минуту опасности готовы скрыться за чернильной завесой жалких слов
вроде: "Должен Вам сообщить, что мой сын дома ведёт себя ничуть не
лучше, чем в школе. Очевидно, нам с вами надо принять какие-то общие
меры". И тому подобное.
Между прочим, даю справку из бионики. Любопытная деталь:
чернильная жидкость, выпущенная осьминогом, не просто скрывает его.
Она ядовита и на какое-то время парализует обоняние преследующих его
рыб: те перестают узнавать осьминога, даже натыкаясь на него. - Я
сказал это всё для того, чтобы, конечно, как всегда, ошеломить отца
и парализовать своей эрудицией, и я этого почти добился.
- Есть люди, - ответил ошеломлённо и почти парализованно отец
на моё "есть люди", - которые готовы называть своего родного отца
осьминогом, - после чего с ним началась просто какая-то истерика.
К сожалению, я тоже как-то немного сорвался, что ли, или сказалась
небольшая усталость, но я не удержался и даже вспылил. - Все! - сказал
я. - Всё, я отказываюсь быть... я не могу быть в таких условиях! Пусть
другие будут выполнять это поручение!.. Я отказываюсь!.. В конце
концов, и у меня есть нервы, конечно, не железные и даже не стальные,
а из этого... из титана, но это тоже нервы!..
Я влетел, продолжая бушевать, в свою комнату и за мной влетела
моя мама. Я бушевал, положив руку на пульс. Пульс был как всегда:
законных пятьдесят два удара в минуту.
- Пусть другим поручают это самое из самых!..
- Действительно, - поддержала меня мама, - пусть другим поручат
это самое из самых!..
- Да нет, не найдут другого, - подумав, сказал я. - Других-то
они, конечно, не найдут. Я же не смогу... в таких условиях полного
непонимания!.. И никто не сможет в таких условиях! И именно потому,
что никто не сможет в таких условиях, одна надежда на меня! Именно
потому, что никто не сможет, я смогу! Поэтому воз продолжается! Я
продолжаю! Ты свободна, мама! Пока!
- Спокойной ночи!
Поцеловав меня, мама на цыпочках вышла из комнаты. И тут же
принялась в столовой заступаться за меня, по-видимому.
- Если мои доводы тебя не убеждают, - говорила она отцу, -
послушай, что пишет по сходному поводу журнал. "...Неуверенность
усложняет жизнь, мешает успеху. Уверенный в себе добивается большего.
Потому что чувство уверенности обычно сопровождается появлением так
называемых стенических эмоций (от греческого слова "стенос" - "сила"),
которые повышают и физические и психические возможности человека.
Без веры в свои силы спортсмен, например, никогда не одержит победы.
Переоценка противника и недооценка собственных возможностей почти
всегда ведут к поражению".
- Всё это хорошо, - говорил отец, - послушай и ты меня. Надо же
избегать крайностей. - И он маме тоже прочитал, вероятно, из другого
журнала. - "Но если уверенность чрезмерна, не оправдана
действительными возможностями, она уже становится отрицательным
свойством личности, перерастает в самоуверенность. Самоуверенный
берётся за дело, к которому вообще не пригоден или не подготовлен.
Такие переоценивающие себя люди нередко отличаются бахвальством,
самомнением. Они могут принести немалый вред".
- Нет, это просто невозможно, - сказал я вслух, - все как будто
сговорились срывать посекундное расписание и планирование моей жизни.
Теперь я буду планировать свою жизнь не загодя, а погодя: то есть
сначала что-нибудь сделаю, а потом запишу в бортжурнал.
Вот сейчас вообще-то надо спать, и я уже спал бы, если бы мой
отец не устроил мне эту сцену, а теперь надо послушать ленту
магнитофона, на которой записана моя так называемая беседа с отцом;
ещё и воспоминания о себе надо записать шифрованным текстом. Хорошо
бы попросить отца подписать текст сегодняшней сцены и удостоверить,
что всё так в точности и было. Но ведь текст будет зашифрован, и,
взглянув на мой шифр, отец, наверное, взорвётся: "Что ты мне
подсовываешь какую-то китайскую грамоту!.." - и так далее и тому
подобное. Ладно, обойдёмся без подписи. Тем более, что весь разговор
записан на магнитофон.
Вот, не даст соврать магнитофонная плёнка, товарищи потомки! Я
перекрутил плёнку и нажал на клавишу проигрывателя, но звука никакого
не было. Значит, где-то что-то не сработало. Неужели пропало столько
времени даром? Может, попросить отца устроить мне эту сцену ещё раз
- специально для потомков. Они же могут не поверить, что мне
приходилось жить, учиться, работать и готовиться в такой
нечеловеческой обстановке при полном взаимном непонимании. Я
прислушивался. Отец ещё не спал. За стеной отчётливо продолжал звучать
его голос.
- "Представьте себе хотя бы молодого самоуверенного врача. У него
и мысли не появится, что поставленный диагноз неплохо бы
перепроверить, посоветовавшись с опытными коллегами. В результате
неверно определена болезнь, неверно назначено лечение... А разве
приятны самоуверенные люди в общении? Жить, работать рядом с ними?.."
"Интересно, к чему это папа вдруг заговорил о врачах", - подумал я.
Снова приготовил магнитофон к записи, проверил его:
- Раз-два-три! Раз-два-три! Даётся проба! Даётся проба!
Прослушал звук - всё было в порядке. Я вышел в столовую...
ВОСПОМИНАНИЕ ДЕСЯТОЕ
Его величество - человеческое электричество
В столовой отец действительно читал маме какой-то журнал:
- "С ними трудно. Они всегда всё знают, неспособны к самокритике,
не терпят возражений, обрывают собеседника на полуслове. И никогда
не заметят, что обидели, унизили товарища. Если самоуверенность и
приводит иногда к успеху, то он, как правило, случаен, под ним нет
твёрдой основы. Так что не стоит им завидовать".
Не дожидаясь, когда отец закончит читать, я сказал:
- Папа, надо повторить!
- Что повторить? - удивился он,
- Сцену, - пояснил я.
- Какую сцену?
- Надо повторить ещё раз сцену, которую ты здесь мне устроил,
- сказал я.
- Какую сцену? - переспросил отец, вытаращив глаза. - Что ты
называешь сценой?
- То, что... мы недавно разыграли здесь в столовой, - объяснил
я. - Да, называю это сценой, и её надо повторить слово в слово.
- Как повторить? - удивился отец ещё больше. - Почему повторить?
- Понимаешь, магнитофонная плёнка не записала. Я сейчас
восстановлю все наши реплики и мы повторим всё сначала.
Я сел за стол и стал, как всегда, делать три дела сразу (писал,
разговаривал с отцом, левой рукой сжимал теннисный мяч). Я писал,
восстанавливая слово за словом всё, о чём мы говорили за столом.
Я вообще-то могу писать одновременно левой и правой рукой, причём
разный по смыслу текст, но если бы я это стал делать, то привел бы
отца окончательно в шоковое состояние. Поэтому я писал скоро, но
нормально - только правой рукой.
Быстро восстановив текст нашего разговора, я протянул его отцу
и сказал:
- Здесь всё, что ты мне говорил, только перед записью на плёнку,
надо над ролью отца хорошенько поработать.
- Над какой ролью! Какого отца! Перед какой записью? - ничего
не понял отец.
- Объясняю, - терпеливо произнёс я, - ты, папа, только вложи в
свои слова побольше ярости и говори почётче... и вообще конфликтуй,
- посоветовал я ему, - по-серьёзному.
- Как? - вскричал отец, до которого только сейчас и дошло, что
я буду записывать состоявшийся наш разговор на магнитофон. - Меня
в моём собственном доме мой собственный сын будет записывать на
магнитофон, да ещё при этом будет режиссировать и называть мои слова
репликами и указывать мне, что мне говорить и даже как мне говорить?!
Сегодня меня записывают на магнитофон, а завтра... - на слове "завтра"
отец чуть не задохнулся, - а завтра меня, может быть, будут ещё и
снимать на киноплёнку?!
- Минуточку, - сказал я, перестав делать два дела (писать и
накачивать мышцу левой руки), папина мысль мне понравилась.
Как это мне самому в голову не пришло снять документальный фильм
из моей жизни. Снятый и озвученный фильм! Что может быть более
достоверным!
- Минуточку! - воскликнул я. - Это идея! Сегодня ты, папа можешь
спать, а завтра мы эту сцену и озвучим и снимем!
- Завтра снимем?! - закричал отец. - Впрочем, я не уверен, не
уверен, что меня уже сегодня, сейчас почему-то и для чего-то не
снимают!.. - С этими словами он вскочил со стула и, схватившись за
голову руками, скрылся в своей комнате. - Нет, я один с ним не
справлюсь, - донёсся его голос, и, неожиданно высунув голову из
полуоткрытой створки двери, он сказал: - Я тебя предупреждаю, что
я сейчас же обзвоню всех наших родственников. Я с тобой один не
справлялся, не справляюсь и никогда не справлюсь! Вот сейчас позвоню
твоему дяде Пете, и дяде Мише, и дяде Сене, и тогда ты увидишь! Вместе
с дядями-то мы уж тебя скрутим в бараний рог!
- Эти слова и эту сцену, - сказал я, - тоже надо бы записать и
снять на плёнку. - Затем со словами "Ничего, снимем завтра, раз я
сказал снимем, значит, снимем" я тоже направился в свою комнату. -
А насчёт помощи... это даже интересно, как это у вас получится и что
это у вас получится?..
- Кстати, - оживился отец по ту сторону двери, - я не хотел тебе
говорить, но скажу, что с дядей Петей к нам придёт один его знакомый.
Он-то тебе и внушит кое-что. Потому что, видно, только такой человек,
как дяди Петин знакомый, и может внушить тебе кое-какие полезные
мысли!..
На словах "внушить тебе кое-какие полезные мысли" я перебил отца
и громко произнёс:
- Пап, ну неужели ты веришь, что...
- Я хочу в это верить, хочу хотя бы верить! - воскликнул отец
за стеной. За стеной физически ощутимого непонимания, которое стало
нас разделять с отцом с некоторых пор. Но стена стеной, дяди Петин
знакомый дяди Петиным знакомым, а о внушении, вернее, о контрвнушении
следует серьёзно подумать. При встрече со мной как с представителем
земной цивилизации инопланетяне тоже могут попытаться внушить мне
что-нибудь внеземное. Кое-что у меня для этого припасено. Кое-что,
кое-что!.. Я подошёл к книжной полке и снял с неё брошюру кандидата
медицинских наук "Внушение в медицине". "Может быть, дяди Петин
знакомый способен, по мнению папы, внушить мне полезные мысли, имеет
какое-нибудь отношение к медицине, - подумал я. - Ничего, мы проверим,
какое отношение имеют товарищи родственники к внушению". Затем я
открыл дверь в столовую.
- Кстати, папа, - сказал я, высовывая голову из дверей, - а дядя
Петя какой кончил вуз?..
- Институт тонкой химической технологии имени Ломоносова, - сказал
отец.
- А дядя Миша?
- Сельскохозяйственную академию имени Тимирязева,
- А дядя Сеня?
- Воздушную академию имени Жуковского. А зачем тебе это знать?
- Узнаете, - сказал я.
- Через двадцать пять лет? - спросил отец.
- На этот раз пораньше, - сказал я.
"Институт тонкой химической технологии имени Ломоносова...
сельскохозяйственный вуз и воздушная академия..." - повторил я про
себя и взглянул на балкон. Мне показалось, что там за стеклом
балконной двери промелькнула чья-то тень, но я не придал этому
никакого значения, Я потянулся и сказал:
- Ну денёк, не хватает только сейчас ещё обнаружить где-нибудь
стихи. Сейчас вот подниму одеяло, и на простыне лежит листок со
стихотворением.
Я отдёрнул одеяло и действительно увидел на простыне листок с
написанными столбиком словами, так записывают только стихотворения...
- Ладно, почитаем, - сказал я спокойно и прочитал вслух:
Взялся ты за дело.
Взялся неумело
И гадаешь: почему?
Да потому, да потому,
Что это плохо,
Очень плохо,
Если нет в тебе,
Нету тока.
Если нет в тебе
Его величества -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг