И кровь струится музыке в такт.
А там, во дворах, столы с угощеньем -
Но не позволит Андсира пройтись ей
Босыми ногами в безумном танце
По мясу с кровью и по вину...
Я Говорю, я уже сама не слышу своего голоса - я настоящая
Поющая. Все, кто в этом зале, протекают через меня - и я знаю,
что Флетчер уже тоже здесь, замер у дверей в напряжении
ожидания. А я срываю со всех оковы, как скальпелем по душе, и
все тайное незаметно становится явным, и все, кто в силах
прикоснуться ко мне мыслью, наделяются даром видеть сущность
вещей...
- Зажгите свечи, и звезды зажгите!
Сегодня женится мой любимый,
И перед тем, как сойти в могилу,
В последний раз я танцую для вас!
Все, отказали тормоза... Нетерпение аттаров - прибой, что
не в силах коснуться моих ног. И вот теперь можно вставлять
ключ, умело выточенный под замок. Монотонно, нараспев, в
бешено-завораживающем ритме:
КРУЖИСЬ ЖЕ, АЛЛА, ПОКА НЕ УСТАЛА,
ТАНЦУЙ, ПОКА МЕРТВАЯ НЕ УПАЛА,
ЛЮБИМЫЙ ЖЕНИТСЯ, И НАГРАДОЙ
ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ ЕЙ БУДЕТ СМЕРТЬ,
ЗА ЗВЕЗДНЫЙ ТАНЕЦ ВО СЛАВУ АНДСИРЫ,
ЗА ТАНЕЦ СИРЫ - МЫ ПЛАТИМ ЖИЗНЬЮ,
ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ - МЫ ПЛАТИМ СМЕРТЬЮ,
ЗА ТАНЕЦ СМЕРТИ - ЛЮБВИ... ПЛАТИТЬ...
Голос мой медленно замирает в обморочной тишине. Больше
всего в этот миг мне хочется упасть без сил, но я с изумляющим
меня саму жестоким упрямством отсчитываю секунды: две... три...
четыре... старт!
- Да как ты посмела!
- Кощунство!
- Разве можно такое читать на свадьбе!
- Это заклятие!
- Конечно, заклятие!
- Смерть чародейке!
Ага... Вот вы все, голубчики, (восемь... девять...) у кого
слетевшие тормоза оказались сильнее моей финальной ворожбы! Ну
ни один не захотел промолчать, все высказались - тут тебе и все
аттары (нет, не все - есть и непричастные!), и всеми нами
любимый лорд Растрейн, и начальник старой гвардии,
(четырнадцать...) и скорбная Йоссамэл - ух ты, да она,
оказывается, вовсе не в неведении, - и ее дама Раэрис...
шестнадцать... финиш!
- А ну, молчать! - это очнулся Атхайн. В том, что контакт
наших подсознаний состоялся, я уже не сомневаюсь.
Всплески деструктивности, равно как и выкрики, стихают,
властной рукой ненадолго загнанные в берега. Одновременно с
этим начал приходить в себя остальной народ - глаза светлеют...
- Зачем ты это сделала, Эленд? - сталь в голосе. - Это
были сильнейшие чары - и я не увидел в них света!
Я поворачиваюсь к нему - глаза в глаза.
- Государь мой Атхайн, вспомни, применяла ли я хоть раз ту
власть, что дарована мне свыше, во вред тебе и Речному
Содружеству?
- Ни разу доселе, - голос его тверд. Он хочет быть
справедливым - я не лишу его этого удовольствия.
- Помнишь ли ты, как шло твое воинство, повинуясь слову
моему, три дня без сна и отдыха, чтобы успеть в Эрг-Лэйю?
- Трудно забыть такое.
- Не ты ли тогда поначалу страшился довериться мне, ибо
и тогда увидел в моих Словах и делах не свет, но силу?
- Было так.
- Последний вопрос - не сочти за дерзость, мой государь.
Готов ли ты еще раз вверить мне свою жизнь в случае неминуемой
опасности?
- Если не будет иного выбора, я не стану колебаться.
Еще один вдох. Кажется, заговорщики уже начинают понимать.
- Так прикажи страже, государь, - резко и быстро
выкрикиваю я, - арестовать и обыскать всех, кто возвысил на
меня свой голос - твоя память держит их не хуже моей! Ибо лишь
злой умысел разрушения и смерти может противостоять этим чарам!
Единение с Той, что зовет к Себе...
Я не успеваю договорить - ярензагский метательный нож,
нацеленный мне в горло, со звоном ударяется о застежку Орсалла,
которой сколот на груди мой плащ. Этого стоило ожидать от тех,
у кого полетели тормоза! Я инстинктивно падаю, уклоняясь от
второго ножа, который отбивает Тэйрин широким металлическим
зарукавьем - и ловлю плечом третий, с той стороны, откуда не
ждала... да и не мне предназначенный. Сквозь обжигающую боль в
сознание прорывается мысль: а Растрейн, оказывается, даже еще
больший дурак, чем я думала...
- Вот видишь, государь! - нахожу я в себе силы выкрикнуть.
- Какие тебе нужны еще доказательства? Я отобрала у них
сдержанность... - и тупо смотрю, как рвется наружу кровь из
моей раны, почти невидная на черном. Но в мою сторону никто уже
не глядит. От дверей в зал доносится знакомый до слез боевой
клич: "Андорэ и Эстелин!", и в зал с обнаженными мечами
врываются Флетчер и капитан Иммзор, а за ними бегут воины с
лебедиными крыльями на шлемах, которые тут же ввязываются в
схватки с аттарами и кое с кем из старой гвардии. Иммзор в
несколько прыжков оказывается рядом с лордом Растрейном, а
Флетчер подбегает ко мне...
- Что с тобой, Элендишка? Ох, черт, да они тебя серьезно
ранили! - я слышу страх в его голосе и вдруг понимаю, что в
этот миг Йоралин Даквортский плевать хотел на всех королей
мироздания. Он подхватывает меня на руки, пачкая кровью свое
белое одеяние. Рядом уже Орсалл и Россиньоль, кто-то из них,
пытаясь помочь, выдергивает нож из раны...
Взрыв боли. Мир гаснет.
4
Не знаю, что заставило меня пробудиться. Просто вдруг сон
отхлынул, как волна отлива, и я осознаю себя в темной комнате
Флетчера, в трепетной паутине тишины, сквозь которую из окна
доносятся звуки праздничного веселья - голоса, смех, аккорды
лютни, и над всем - песня Россиньоля: "Все было так, во все
века, и будет впредь наверняка!" Еще не ночь, а только поздний
вечер, веселье и не думает утихать. Окно распахнуто настежь, но
все равно все это - там, далеко, отдельно от меня, не в силах
перелиться через подоконник и разрушить мой хрупкий покой. Я
просто лежу и даже не слушаю, а слышу.
Рану под повязкой слегка, приятно, покалывает - это
хорошо, значит, к утру от нее не останется и следа. Здешняя
Алфирил - умелый целитель. Осторожно касаюсь шарфа, которым
притянута к телу моя левая рука - темная газовая полоса
прикрывает грудь, выделяясь на белой рубашке даже в темноте.
Все, что сейчас требуется от меня - сохранять полный покой...
Дыхание весенней ночи - ветер чуть касается моего лица,
как обещание...
Скрип двери. Осторожные шаги. "Кто там?" - хочу спросить
я, но оцепенение грани меж сном и явью сковало меня, я здесь и
не здесь, и губы не шевелятся. Да это и ни к чему - я уже знаю
ответ. Шорох падающего с плеч плаща, едва слышный стук
сброшенных сапог... и кровать подается под дополнительной
тяжестью.
- Спишь? - еле слышно, у самого лица.
Я молчу. Я сохраняю полный покой. Шелковистая прядь волос
касается моей щеки. Сердце мое, и до этого бившееся не очень
сильно, замирает совсем - вот оно... Осторожно-осторожно он
подсовывает левую руку мне под плечи, а правую кладет на грудь,
совсем рядом с раной. Я жду... непонятно чего, наверное,
прикосновения его губ... но ничего не происходит - я просто в
кольце его объятий.
Совсем близко. Так близко, как я даже мечтать не смела
никогда и не разу. Я боюсь пошевелиться, боюсь дышать - только
бы не разомкнул рук...
А потом все исчезает. Остается темнота и тишина, и в этой
темноте я - зеленое пламя, зажженное неведомой рукой. Плоть
исчезла, суть обнажена. Я горю, значит, живу, но свет мой не в
силах разогнать тьму вокруг меня, только накаляет ее
нестерпимо, и я - пламя - дрожу в этой тьме... И осознаю, что
совсем рядом со мной другое пламя - синее, как летний полдень,
и такое же ослепительное, но не греющее, а лишь разбрасывающее
вокруг себя призрачный свет синей лампы.
Я тянусь к этому другому пламени, мы осторожно
соприкасаемся краями - и на границе рождается, как новая
звезда, ослепительная бирюзовая вспышка, и наше биение уже
попадает в такт друг другу. Отдергиваемся и снова касаемся, и
вдруг - как вздох - вбираем друг друга одним неодолимым
движением, и уже нет ни меня, ни его. Есть Мы - бирюзовая
звезда, ослепительная и раскаленная - Свет и Сила слились в
одно. И каждое дрожание лучей этой звезды, каждая пульсация
света отдаются в нервах немыслимым, невозможным наслаждением, и
я вижу его - свою - душу до самого дна, и нерешительность
уходит, тает, как лед, заменяясь радостным изумлением...
счастье, непредставимое счастье абсолютной открытости,
взаимного проникновения двух душ... слов не хватает, да и не
нужны слова, мы - единая нервная система...
"Я ждала тебя всю жизнь."
"Я тебя тоже. Просто не сразу понял, что ты - это ты."
"А я сразу поняла. Я узнала прикосновение твоего пламени.
Мы уже были вместе... давно, далеко..."
"Да, два раза или даже три. Я знаю тебя. Когда-то давно
тебя звали рыжей Ирмгарди."
"А тебя - Ренато Флорентинцем. Ты вторая и лучшая половина
моей души."
"И ты - моей. Ты - жизнь. Нет большего наслаждения, чем
делиться с тобой надеждой."
"Ты - сияние. Нет большего наслаждения, чем делиться с
тобой силой."
...Впоследствии Россиньоль рассказывал, что, когда он
вошел в комнату, мы лежали, как были, в одежде, застывшие до
такой степени, что можно было бы счесть это оцепенением смерти,
если бы сердца наши не бились, как одно, а от лиц и рук не
исходило зеленовато-голубое сияние. Он окликнул нас - но мы
даже не пошевелились, не разомкнули объятий. Мы были вне
времени и пространства - и, низко склонившись перед нами, он
вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
1.03.-2.12.96
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг