- Через четыре дни господин наедет, - сказал, глядя в пол.
- Нелегко тебе, - проговорил ведьмак.
Ругай вскинул голову: издевается, подлый? Нет, вроде, глядит с сочувствием.
- Поможешь?
- Слово мое тебе принесли?
- Угу. Про деньги не тревожься. Сполна получишь. Сразу. Я тебе верю.
Когда начнешь?
- Когда?.. - колдун почесался. - А пойдем, что ли. Глянем на полоняника
твоего.
И встал.
Ругай тоже поднялся. И хоть был вдвое шире и на четверть выше мужика, а не
Ругай смущал смерда, а смерд - Ругая.
Воин подхватил пояс с мечом.
- Это без надобности, - заметил ведьмак.
- Тебе - без надобности, а мне - надобен! - и опоясался.
- Ну гляди, - процедил колдун. - Ему сей меч - как тебе хворостина.
Покривил душой ведун. Меч добрый, и с наговором. Коли сейчас этим мечом
тварь переполовинить да тушу сжечь - ничего и не будет... Вот и точно, что
ничего. А ему, ведуну, многое надобно.
Сторожевой дружинник так и шарахнулся от двери.
"Подслушивал, собачий сын, - подумал Ругай. И отложил в памяти:
ненадежный человек.
Провожаемые обеспокоенными взглядами челяди и воинов, Ругай и колдун
спустились вниз, и еще ниже, в темницу. Сторож, поклонясь старшему, отпер
дубовую, с окошком-леткой дверь.
Княжий терем, огороженный простым деревянным тыном, стоял на взгорке. И
вырытая почти на десять саженей темница всегда оставалась сухой. Крутая
лесенка тем не менее была скользкой от плесени. Поручней не сделали -
каменная кладка давала порядочно опоры для рук, но опоры такой же
противно-склизкой, как неровные ступени лестнички.
Сторож шел перед Ругаем, нес чадящий факел. У ведуна заныла покалеченная
нога.
"Оступлюсь... - подумал он, - все повалимся?" - поглядел на широченную,
как ворота, спину Ругая: - Ничё! Этот сдюжит!"
А вслух сказал:
- У тя-т, наверху, получше будет.
- Темница - не светлица, сидеть - не веселится! - приговоркой ответил
Ругай.
Лестничка уперлась в земляной утоптанный пол. Стены из камня, наверху
деревянные крепи. Три двери - на три стороны. Сторож вставил факел в
держало и взялся отпирать дверь, единственную из трех - железную, тронутую
влагой и ржавчиной. Возился долго, засов тяжелый заело.
- Крепко ли? - спросил Ругай.
- Самое то. А узников у тебя небогато.
"Откуда узнал? - подумал Ругай. - Сквозь затворы видит?"
- Гноить не люблю, - сказал с усмешкой.
Сторож довольно громко хмыкнул. Ругай многозначительно глянул на него,
заметил:
- Я лучше батожком согрею!
Сторож сделал вид, что не ему сказано, но заторопился, рванул, крякнув, и
засов стронулся.
- Погодь, - остановил колдун, когда Ругай вознамерился отворить дверь. -
Дай-ко я послушаю.
Княжий слуга тут же отступил. Ему там, за дверьми медом не намазано.
Изнутри не доносилось ни звука, однако ведун чуял сторожкое внимание
взятого под замок. И еще - голод. Ведун даже подивился: ничего, кроме
голода не было в чудище, зато уж голод такой, что у ведуна зазвенело в
ушах.
- Ну чё он? - нетерпеливо спросил сторож.
И схлопотал затрещину от Ругая.
- Жрать хочет, - пробормотал колдун.
- Так не берет же снедь! - удивился Ругай.
Ведьмак тихонечко засмеялся, и от смеха этого у обоих воинов холод пополз
по хребтам.
- Он нашего не ест, - ответил колдун. - Слабый он покуда, равно что
дитя. Иначе б вам его не обратать. А для силы да росту ему живот4
человечий надобен.
- Чей? - сиплым шепотом спросил, не удержался, сторож.
- Да хоть твой, хоть мой, хоть чей... Тихо!
Ведун опять тайным глазом коснулся чудища. Не-ет, то не лешак, не иная
привычная нечисть, что ему, ведуну, ране попадалась. Рядом с этим
мохноногий лешак - что мужик рядом с княжьим воем, брани смолоду
выученным. Не пособи ведуну Даритель, стал бы он, ведун, снедью для
кромешника. Жило в чудище несообразное: алчная, огненная, нечеловечья
жизнь и хитрый человечий разум. Незнам.
Ведун все глубже окунался в суть чудища, но даже его изворотливый
многознающий ум блуждал, как дитя в тумане. Дважды Незнам пытал и его
самого, но ведун ограждался заветным словом и Незнам сразу отставал. А
Алчный никак не препятствовал. Боялся ведун. Спроста ли Алчный допустил
его в себя? Может, заманивает? Ну, пущай! Не впервой - Силой против Силы!
Да и огненная жизнь - не внове. Смущал ум-разум, Незнам, запрятавшийся в
середке за надесятью крепкими препонами.
Ведун шел, как в Сумраке, откидывал шкуры-завесы, ждал - вот за новой -
Незнам! Но то были лишь дымные голодные вихри, да высосанные клоки чужих
жизней. Сколь же он их взял?
Ругай потрогал ведьмака за плечо. Тот даже не шелохнулся. Оцепенел.
Выдернув из держалки факел, княжий слуга поднес пламя так близко в
ведьмаковой роже, что запахло жареным волосом.
Колдун очнулся. Закатившиеся глаза вывернулись обратно, внимательно
оглядели пламя, затем вельмак слегка отодвинулся.
- Ну спугал ты меня! - с облегчением произнес Ругай. - Смотреть-то
будешь?
- Посмотрел уж, - буркнул ведьмак. - Да не доглядел. Зря ты меня
позвал...
- Извиняй, - повинился княжий слуга.
Но колдун, продолжал, не слушая:
-... а, мабыть, и не зря... - уставил на воина холодные свои глаза. -
Почуял что? Что?
- Что? - повторил Ругай и невольно попятился от ведьмака - такая
властная сила изошла от того.
- Что почуял, допрежь как позвал меня?
Ругай нахмурил лоб, вспоминая... и вспомнил!
- А! - обрадовался. - Верно говоришь, как бы шепнул мне кто: глянь-ко на
этого, на тебя, значит!
Обрадованный княжий слуга даже хлопнул ведьмака по спине мозолистой лапой:
- А ты дело знаешь!
"Дурак", - подумал ведун, покосился на отпертую дверь, сунул руку за
пазуху, потрогал схороненный нож за гладкую костяную рукоять.
"А вот войду сейчас к нему, да этого, - взгляд на болтливого сторожа, -
подсуну. Хоть и знает про меня, а все равно Алчный ближнего схватит.
Голоден сильно. Схватит, а тут я и спроворю."
Подумал и отверг. Не от того, ясно, что сторожа пожалел. Причаровал ведуна
Алчный. И Незнам тоже. Было в них важное, что нельзя вот так взять и
сгубить.
"Дарителю не понравится, - подумал. - И пусть."
Спросил:
- Когда господин твой будет?
- Четыре дня, я ж тебе говорил.
"Того довольно."
И вслух:
- Нелегка задача. Но... сдюжу. Пошли наверх, что ли? Деньги у тебя там?
Уже наверху, в покоях, глядя, как Ругай пересыпает серебро, ведун вдруг
подумал:
"А ведь не надобны они мне... ежели сладится. Что мне тогда деньги?"
Однако ж взял толстенький мешочек, сунул под рубаху, распорядился:
- Буду через три дни. Урода не кормить, не поить, в дверку не зырить,
никого не подпускать! Не то... сам знаешь!
- Знаю, - кивнул Ругай.
"А мерзкий человечишка, - подумал княжий слуга, проводив взглядом сутулую
спину. - Хоть бы слово доброе на прощанье сказал..."
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Разорванное существо Морри терзал голод. И страх.
Лишившись большей части себя, лишившись привычного тела, способностей,
растеряв большую часть силы во время бесплодной борьбы с человеком, Морри
тяжко страдал. Сейчас он был подобен изгнанному из дворца могучему
владыке, лишенному слуг, воинов, оружия, даже крепости тренированных мышц.
Нищий, довольствующийся крохами, тем, что могли дать деревья, земля,
звезды. Леопард, вынужденный жрать траву. Да, Морри все еще оставался
одним из немногих, способных исторгнуть, вырвать Жизнь из цитадели
физического тела. Но добыть - мало. Надо удержать. А здесь, в человеческом
поселке, так и кишат пожиратели падали. Не в их власти отнять жизнь, но
вот отнять отнятое они могут. Прежнему Морри ничего не стоило держать в
отдалении скопища стервятников. Прежний Морри брезгливо сторонился мелких
пожирателей, паразитов человеческой массы. Он почти забыл о том, как их
много. Или их, действительно, стало больше с тех пор, как Морри последний
раз подходил в людским жилищам? Плохо, очень плохо. А еще хуже то, что
Морри-алчущего невозможно увести от поселка. И от дома, где лежат
останки... и большая часть накопленного за века вольной жизни.
А вокруг ходила Пища и Морри-разуму было очень трудно сдерживать свою
вторую половину. Морри знал: если алчец схватит Пищу, то будет драться за
нее хоть со всем бестелесным миром. Драться, даже если это приведет к
разрыву Единства, к Рассеянию.
Поэтому Морри-разум старался держаться поближе к Дому.
Огражденный силой хозяина, дом недоступен для мелких хищников, но
благодаря двойственности Морри, эта ограда ему не помеха. Вот только два
человека, затаившиеся внутри - очень опасная добыча. Даже Морри-алчущий
испытывал страх перед теми, кто доказал свою силу. Нет, никакой голод н
заставит Морри напасть на этих по собственной воле.
Морри кружил около Дома, замкнув себя внутри нового неуклюжего тела,
запрятав его прежнего хозяина в сплошной кокон. Эта жизнь - резерв. То,
что понадобится для последнего броска. Больше у Морри ничего нет.
Двое уехали, но Морри не рискнул проникнуть в дом. И так невероятно трудно
скрывать свое присутствие от нечеловечески чуткого человечка. Морри
зарылся в кучу старой листвы на заднем дворе, приник к сырой земле и
ждал... Ждал...
И вот двое вернулись. И привезли с собой третью, женщину. Морри
возликовал. Хотя что тут удивительного? Мужчинам необходима женщина. Так
было всегда.
Морри с нетерпением дождался сумерек. Будь у него прежнее тело, он мог бы
без труда проникнуть сквозь эти бревенчатые стены. Но и теперь попасть
внутрь - не проблема. В каждой комнате есть окно. Оставалось надеяться,
что женщина на какое-то время останется одна - Морри совсем не хотелось
сталкиваться с мужчинами, до тех пор, пока не вернулась прежняя сила.
Морри стряхнул с себя листья, выпрямился и втянул влажный воздух
расширившимися ноздрями. Ветер принес запахи дыма и человеческой пищи,
запахи животных и навоза, распиленной древесины и сырого железа. Громкие и
неприятные запахи. Длинными легкими прыжками Морри пересек двор и
вскарабкался на высокую самоуверенную сосну в двадцати шагах от Дома.
Отсюда он очень осторожно прощупал происходящее за стенами. Удачно, что
дом не сложен из камня. Дерево, даже мертвое дерево, совершенно прозрачно
для Морри. Главное, чтобы человечек не учуял...
Женщина была одна. В комнате на втором этаже, при том, что оба мужчины
оставались на первом. Удачно!
Точном броском Морри перебросил себя с сосны на старую березу, росшую у
самой стены. Упругий прыжок, которому позавидовала бы белка. Дерево
отозвалось шепотом вялых осенних листьев. Береза была больна. Человеку
следовало убить ее раньше, чем она падет. Но человек не успеет. Потому что
еще раньше Морри убьет человека.
Длинная ветка подбиралась к самому окну. Морри приник к белой гладкой
коре, Морри смотрел на женщину...
О!.. Женщина - из прекраснейших. Новое тело Морри пришло в возбуждение,
отозвавшись на природный зов. Это тело еще могло вкусить животных
радостей. Но в еще большее возбуждение пришел Алчущий. Женщина сияла, как
полная луна!
Морри подполз ближе, с удовольствием заметив, что новое тело повинуется
чуть лучше. Обращение шло постоянно.
Штора на окне задернута, но что для Морри - штора? Он видел женщину так же
ясно, как сокол в солнечный полдень видит играющего в траве лисенка.
Обнаженная, женщина сидела на ковре, сомкнув колени, опустив на пятки
мягкие ягодицы. Морри ощущал, как поднимается Сила по прямой спине
женщины, видел, как чуть заметно подрагивают ее груди и живот. Но лицо
женщины, ее прекрасное зовущее лицо с глазами, сияющими под опущенными
веками, оставалось в неподвижности. В ожидании...
Морри знал, что она делает, знал, чего она ждет. Он видел живое облако
Силы, густеющее над женщиной. Неимоверным усилием Морри-разум сдерживал
Алчущего. Он хотел, чтобы женщина достигла пика. Тогда и только тогда
Морри соединится с ней древнейшим из таинств. Никто не сможет помешать.
Мужчины внизу? Теперь они казались крохотными и совершенно ничтожными.
Сама женщина? Она не сможет... Она не захочет сопротивляться!
Морри излучал желание, такое неистовое желание, какому никто из смертных
не мог бы противиться. Новое тело неистовствовало: пот тек ручьями, сердце
билось с неимоверной скоростью, слюна точилась между стучащими зубами.
Морри забыл об осторожности. Морри-разум сделал последнее титаническое
усилие, но Алчущий смел его своей неистовой жаждой. Оттолкнувшись от ветки
руками и ногами одновременно, Морри ринулся вперед, вышиб раму и в звоне
сыплющегося стекла, ворвался в комнату...
- Кир! - закричал Стежень, вскочив на ноги. - Кир, он здесь!
И через миг, словно в ответ на его возглас, сверху донесся звон разбитого
стекла.
- Ленка! - закричал Глеб и всего лишь на шаг опередив Кирилла, рванулся
к лестнице...
И тут в них вонзился Звук!
Нечеловеческий, нестерпимый, невероятный визг заставил их скорчиться,
упасть на колени, зажимая ладонями уши, теряя дыхание от нестерпимой
боли...
Игоев пришел в себя первым. И успел остановить Глеба, который, на
автопилоте, еще не оклемавшись, попытался рвануть вверх по винтовой
лестнице.
- Топор, - сказал он.
Глеб посмотрел на него невидящим взглядом, потом резко кивнул и, обогнув
лестницу, бросился в прихожую. Вернулся через несколько секунд, с топором.
И слегка очухавшийся. Игоев приложил палец к губам.
Шаги наверху. Тихие, но достаточно явственные.
- Это не он, - прошептал Глеб. - Я его не чувствую.
- Как и раньше, - заметил Кирилл, и Стежень судорожно вздохнул.
Да уж, прохлопал...
- Аленка? - негромко окликнул Кирилл.
Шорох шагов на мгновение смолк... и возобновился.
- Я иду, - донеслось сверху и мужчины вздохнули с облегчением.
Женщина спустилась вниз, на ходу застегивая халат. Глеб впился в нее
взглядом... и окончательно убедился: Морри не причинил ей вреда. Кир прав:
эта женщина - крепенький орешек.
Лена прошла мимо Стежня, задев его полой халата, обдав волной незнакомого
будоражащего запаха. Глебу показалось: ладонь женщины коснулась его лица.
Роскошная иллюзия! Стежень быстро обернулся: Кирилл улыбался, одними
глазами. Стежень покачал головой и тоже прошел в гостиную.
Елена уселась в кресло, закинула ногу за ногу.
- Ваш дружок меня навестил, - сообщила она с ехидной улыбочкой.
И замолчала.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг