цепи на мосту, и, уже на углу Рижского и Старопетергофского поймав тачку,
доехал до "Горьковской". По дороге обдумав случившееся, Андрей решил, что
он болван. Но болван удачливый.
Оказавшись на Кировском, из первого же закрытого телефона-автомата
Андрей позвонил в офис и, слегка изменив голос, попросил к телефону Абрека.
- Ласковин, - представился он, когда телохранитель шефа взял трубку. Он
проигнорировал то, что телефон может прослушиваться. Кто, кроме бывших
диссидентов, думает об этом в России?
- Ласковин! Что слышно в Датском королевстве?
- Что слышно? Слышно, Андрюха! Хорошо слышно! Петрович с утра скулит в
трубку.
"Тобольцы" посулили ему крутой разбор, но он отбрехался, жучара! Ты
теперь у Коня первый враг, усек? - И хохотнул.
- Усек, - сказал Ласковин. - Чего ржешь?
- А? Да тут он мне одну бумажку подсунул, еще одну бумажку,
улавливаешь? Адреса кое-какие. Звякни мне вечерком после девяти сюда, в
контору, потрендим!
- Давай сейчас, - сказал Андрей. - У меня радиотелефона нет! -
Перебросил трубку к другому уху и зашипел от боли.
- Ты что? - насторожился Абрек.
- Так, пустое. Давай диктуй.
- Нет, Андрюха, извини. Сейчас нельзя, ушей много. Позвони вечером, как
сможешь.
- Хрен с тобой! - буркнул Ласковин, убирая записную книжку.
- Дал ты им просраться, - произнес Абрек с неопределенной интонацией. -
Свидимся - расскажешь?
- Когда свидимся?
- А вообще... Андрюха, ты, конечно, крутой, но валил бы к финикам! Или
в Магадан. Хрен с ними, с адресами. Конь, он хитрожопый, а тебя убьют. Я
Гришку знаю. И Крепленого знаю. Братан на него батрачил, пока на зону не
попал.
Крепленый, он всех подымет, а тебя найдет. А найдет... не дай Бог.
Вали, Андрюха, ты же им и так вставил по самый корень! Вали, не думай!
- Ладно, - ответил Ласковин. - За совет спасибо. Кончили разговор,
Абрек.
Вечером позвоню.
- Тупой ты, Ласковин, как баран! - сердито сказал телохранитель. И
бросил трубку.
Андрей пожал плечами: этот человек был похож на водителя, одной ногой
нажимающего на тормоза, другой - на газ. Но разве он сам не ощущал в себе
подобной раздвоенности? Хотя он, Андрей Ласковин, знал: его собственная
двойственность имеет под собой вполне реальные основания. Внутри него вот
уже десять с лишним лет обитал другой человек. И только твердое желание
самого Ласковина Андрея Александровича, двадцати девяти лет, обладателя
диплома о высшем образовании, коричневого пояса каратэ-до, гражданина
Российской Федерации и хорошего парня, держать этого, второго, там,
глубоко внутри, помогало первому избежать психушки. Но и вопреки этому
желанию тот, второй, ухитрялся напоминать о себе ночными кошмарами... или
совершенно нелогичными действиями. А может быть, Андрей с такой легкостью
бросил на весы свою жизнь еще и потому, что догадывался: рано или поздно
тот, второй, выберется наружу?
Первый раз это произошло двенадцать лет назад.
- Помягче работайте, помягче, - напутствовал их сэнсэй. - Не забывайте,
что все мы в одной школе. Вот когда мы будем встречаться с Варамой... А
сейчас поаккуратнее. Техника, я хочу посмотреть вашу технику...
Это был не их сэнсэй. Зимородинский стоял рядом с непроницаемым лицом
отощавшего Будды. Он был кое-чем обязан говорившему. Поэтому молчал. Нет,
не поэтому, а потому, что говоривший был превосходным бойцом, хотя и иным,
чем Вячеслав Зимородинский. Бойцом другого типа и стиля. Но бойцом Божьей
милостью. Гением. А если ты гений, то можно остаться лучшим, даже если
любишь водку, женщин и хорошие американские сигареты. И деньги. Да, можно
оставаться великолепным мастером, но... как долго?
- Уровень чудан - легкий контакт, уровень джодан - легкий контакт
маваши и уромаваши, все остальное только обозначать, обозначать, понятно?
Понять его можно. Если будут серьезные травмы, отвечает он, "большой
сэнсэй", глава школы, а не Зимородинский или нанесший травму ученик.
Андрей догадывался, о чем думает его учитель. И понимал, что "большой
сэнсэй"
беспокоится не зря. Группа Гриндина считалась жесткой. А технику
Зимородинского вообще называли "реальной". Не дай Бог, ученики начнут
выяснять, чей стиль круче!
Школьный спортзал: шведская стенка, маты, разложенные вдоль стен,
гимнастический инвентарь, сдвинутый в угол, пупырчатые баскетбольные мячи.
Ни макивар, ни хитроумных тренажеров, ни манекенов. А также шлемов,
накладок и прочего... Все это появится позже, намного позже.
Раз в месяц "большой сэнсэй" организовывал такие встречи внутри своей
"системы"
- недавняя легализация каратэ приносила свои плоды. Шестнадцатилетний
Андрей Ласковин (пятьдесят девять килограммов, два с половиной года
занятий, желтый пояс) участвовал в такой встрече второй раз. В первый раз
его противником был совсем еще новичок, и кумитэ прервали на второй
минуте. За явным преимуществом.
Зимородинский сказал Андрею: не повезло. И пообещал в следующий раз
выбрать Ласковину соперника сам.
Бой Ласковина был третьим по счету, причем первые два Андрея не
заинтересовали:
противники старались работать "правильно", вместо того чтобы победить.
Наконец судья (тоже тренер одной из групп "большого сэнсэя") объявил
Ласковина и его соперника, чью фамилию Андрей не запомнил. Поднимаясь,
Ласковин заметил, как Зимородинский наклонился к "большому сэнсэю", что-то
сказал и тот, прервав разговор с одним из "гостей", взглянул на Андрея.
В шестнадцать лет Ласковин выглядел еще менее грозным, чем в двадцать
девять.
Худой паренек в черном выцветшем кимоно, чьи рукава и штанины казались
слишком короткими.
Противник Андрея, тоже желтый пояс, пониже ростом, поплотнее и по
крайней мере на три года старше, смотрелся серьезней. Ласковину
запомнились его крепко сжатые губы и рыжеватые усики. Больше ничего.
Они обменялись несколькими атаками. Противник блокировал жестко, зло и
все время пытался прорваться поближе. Для Ласковина это было не совсем
привычной манерой.
Как правило, он сам, будучи меньшего роста, рвался в ближний бой.
Теперь же, когда оказалось, что его рабочая стойка ниже, а руки длиннее,
Ласковину приходилось держать дистанцию.
Противник атаковал и приоткрылся. Андрей, блокировав, встретил его
кейко-цки в голову (не достал) и из-под руки правой ногой йоко-гери в
живот. И почувствовал ребром стопы твердые мышцы пресса под тканью кимоно
(слабый контакт, как и сказано).
- Вазари! - крикнул судья. И сразу же: - Хадж-ме! К бою.
Андрей ушел в заднюю стойку, уклоняясь от маваши в верхний уровень,
встретил отводящим блоком второй маваши, отбросил ногу противника и,
оказавшись у него за спиной, из хорошей стойки обозначил гияку-цки в
затылок. Крика судьи он не услышал, потому что соперник (в реальной
ситуации после удара Ласковина он уже валялся бы на татами, вернее, на
паркетном полу), подсев на левую ногу, провел правой уро-маваши сбоку,
пяткой, в переносицу Андрея.
Вспышка боли была как взрыв внутри головы: ослепляющий свет, темнота,
и... и в ноздри ударил отвратительный смрад. Вонь блевотины, экскрементов,
паленого волоса и обгоревшего мяса. Потом возник грохот. Словно Андрей
оказался в центре механического цеха: треск, лязг, звон. Крики людей и
женский визг, пронзительный, на одной ноте: "и-и-и-!". Зрение вернулось,
словно черную тряпку сорвали с глаз, - и режущая боль с правой стороны
лба. Голова Андрея сама по себе отдернулась, и он увидел металлическую
полосу в бурых потеках в каких-нибудь десяти сантиметрах от глаз.
"Что это? Где я? - подумал он вдруг с нахлынувшим ужасом. - Что со
мной?"
А тело его продолжало поворачиваться, руки тянули что-то снизу, тянули
так, что трещали мускулы. Ладони его ощущали нечто твердое, влажное,
шершавое... Горячая жидкость залила правый глаз Андрея, и он перестал им
видеть. Но повернулся достаточно, чтобы левым разглядеть в метре от себя
жутко перекошенное грязное лицо с всклокоченными волосами. Низ этого лица
был скрыт за куском деревянного забора. И забор этот начал подниматься
вверх, да, это не лицо опускалось, прячась, а именно этот кусок
сколоченных вместе досок пополз вверх. В какой-то миг злоба в красных
вытаращенных глазах прячущегося превратилась в ужас. Тело Андрея качнулось
назад, вырвав вверх то, что тянули руки, - топор на длинной рукояти.
Искривленное лезвие было красным, словно его окунули в алую масляную
краску. Миг - руки Андрея ощутили болезненный толчок, и верхняя часть
головы человека за щитом (то, что это щит, Ласковин понял намного позже),
снесенная ударом, взлетела вверх... И это было последнее, что он увидел.
Левый глаз Андрея тоже ослеп, а еще через мгновение зрение вернулось, и он
вновь оказался в спортивном зале, застывший, с соединенными в замок
руками. Противника перед ним не было. Носа он тоже не чувствовал: нечто
вроде бесформенного болевого сгустка.
И еще: в зале было очень тихо.
Андрей расцепил руки (это оказалось непросто - пальцы словно окаменели)
и сделал шаг вперед. Нога его задела что-то мягкое...
Его противник лежал на полу, и волосы на его голове, справа, были в
крови.
К Ласковину подскочил судья, схватил его за руку, но рядом тут же
возник Зимородинский, оттолкнул судью (довольно грубо) и повел Андрея в
угол, к сложенным стопкой матам. Ласковин оглянулся и увидел кучу
учеников, столпившихся вокруг упавшего, и "большого сэнсэя" - в центре.
Еще Андрей слышал шум, невнятный, словно уши его были забиты ватой.
О том, что произошло в зале, вернее, о том, что он сделал, Ласковин
узнал позже, когда немного пришел в себя.
Удар развернул его в сторону, и все, кто хоть что-то понимал в
единоборстве, ждали, что он упадет. Даже судья, за миг до этого
выкрикнувший второе "вазари"
Ласковина, замешкался.
Андрей ударил снизу, сдвоенными руками, всем телом и всей силой так,
словно не он пропустил только что мощный уро-мавиши. Удар его пришелся в
правую сторону головы наклонившегося противника и буквально подбросил того
вверх.
Это был чистый нокаут. И не просто нокаут. Бедняга только через полчаса
пришел в себя, причем совершенно забыл о бое, в котором пострадал.
Зимородинский сказал:
"Повезло нам!" - имея в виду себя и "большого сэнсэя". А также
противника Андрея. Придись удар в висок, парень вполне мог бы отправиться
на тот свет. А так отделался лишь сотрясением мозга. То есть пострадал
меньше Ласковина, который получил первый свой перелом носа.
Вот после этого происшествия и изменились отношения Андрея Ласковина и
его сэнсэя Вячеслава Михайловича Зимородинского. Круто изменились.
Настолько, что из перспективного парня Ласковин стал Учеником.
Тем же вечером Зимородинский привел его к себе, и между чашками
холодного травяного чая Андрей рассказал о своем жутком видении.
- Карма, - сказал тогда сэнсэй. - Пока забудь, потом, попозже,
попробуем разобраться.
Андрей честно постарался забыть, но спустя полгода эта самая "карма"
вновь напомнила о себе. К этому времени Ласковину исполнилось семнадцать,
и он получил следующий кю. Впрочем, перед тем как вручить оранжевый пояс,
"большой сэнсэй"
основательно распек Андрея (перед строем) за "контакт". Но это была
воспитательная мера. "Большой", как узнал Андрей от Зимородинского, сразу
же после памятного боя пожелал забрать Ласковина в свою "продвинутую"
группу. Но Слава не отдал: я сам воспитываю своих учеников!
Кстати сказать, сломанный нос Андрея под действием алтайских травок и
точечного массажа, проводимого лично Зимородинским, зажил с поразительной
быстротой. Даже горбинки не осталось. Но зрелище разрубленного топором,
взлетающего вверх черепа до сих пор стояло перед глазами Андрея. И когда
спустя полгода запах крови и гари второй раз ударил в ноздри Андрея и еще
одного его противника унесли с татами с тяжелой травмой, Ласковин понял,
что дело еще серьезней, чем казалось.
Понял это и Зимородинский. Слава прекратил тренировки, отправил жену с
трехмесячным ребенком на юг, к своей матери, а сам вместе с Андреем
поселился на маленьком островке у Карельского перешейка. И сделал все, что
мог, чтобы "вытащить" того, второго, из глубины ласковинского подсознания.
У них ничего не вышло. "Ты еще не готов, - с огорчением констатировал
неудачу Зимородинский. - Твоя сила сожжет тебя, если выплеснется наружу".
"Но теперь ты можешь сказать, кто это?" - спросил Андрей. "Я могу сказать:
"он" приходит, когда ты сам устоять уже не в состоянии. Это факт".
Да, они мало чего добились. Скорее - обратного. Теперь каждый третий
сон Андрея был кошмаром, причем более реальным, чем его дневная жизнь.
Зимородинский, впрочем, считал, что это знак: теперь тот, внутренний,
будет приходить и общаться с Андреем не только когда Ласковина ударят по
голове. Он уговаривал Андрея рискнуть и не останавливаться. Но в данном
случае ученик решил иначе. Он не бросил каратэ, но ни разу не допустил
ситуации, которая побудила бы третий "выход" того, кто внутри. Надо
сказать, что работавшие кумитэ вместе с Ласковиным, как правило, знали о
первых двух и, изо всех сил помогали своему сопернику не подвергать их
жизни опасности. Искусство Андрея совершенствовалось, через три года он
носил уже коричневый пояс, но и Ласковин, и его учитель знали:
предел достигнут. И предел этот установлен самим Андреем. И убран может
быть тоже только им самим.
Ласковин сел в автобус, проехал пару остановок и вышел у кафе, в котором
завтракал утром. Здесь он пообедал, вернее, поужинал, воспользовался за
скромную плату в пятьсот рублей отдельным туалетом, где умылся, побрился и
вычистил заляпанные грязью штаны. Из кафе же, наплевав на конспирацию,
позвонил в офис "Шлема" и получил адреса четырех крупных фирм,
контролируемых группировкой Гришавина. Тогда Андрей не задался вопросом,
почему из более чем двухсот "клиентов" выбраны эти четыре.
Машина Андрея по-прежнему стояла во дворе в полном порядке. Ласковин
смахнул с нее снег (чтобы не выглядела заброшенной), убедился, что
противоугонная система в порядке и продолжает подмигивать возможным
похитителям, затем поднялся на чердак и с помощью фонарика самым
тщательным образом изучил внушительное (более трехсот квадратных метров)
помещение. Никаких незваных гостей или подозрительных следов он не
обнаружил. Вид огромных черных стропил над головой завораживал.
Казалось, Андрей очутился в трюме корабля. И еще казалось, что вот-вот
из-за кирпичной стены дымохода выскочит притаившийся враг. Андрею
понадобилось усилие, чтобы убедить себя: никто не может передвигаться
бесшумно по захламленному полу-перекрытию. Следовательно, все эти опасения
- бред. Просто нервам требуется отдых.
Андрей вытянулся в своем спальном мешке на "матраце" из сложенных
картонных коробок в надежде, что сон даст ему возможность восстановить
силы, успокоиться... Он обманулся в своих ожиданиях. Через несколько минут
после того, как Ласковин закрыл глаза, сон его обратился в кошмар.
На сей раз снилось Андрею, что он карабкается вверх по огромному
кряжистому стволу. Карабкается бесконечно долго, перебираясь с одной
исполинской ветви на другую на ощупь, в полной тьме. Цепляясь пальцами рук
и ног за желваки коры, он слышит: рядом кто-то кричит, протяжно, с
надрывом. Не человек. Руки у Андрея черные. И лицо такое же черное. Он не
видит, но знает об этом. У него даже ладони черные. И жесткие, как
подошвы. Андрей карабкается все выше, пока не упирается головой в...
крышу. "Откуда крыша на дереве?" - удивляется он. И обнаруживает, что мрак
уже не столь кромешен, что глаза уже различают смутные очертания веток.
Сверху пробивается свет. И еще Андрей чувствует запах. Знакомый запах.
Ноздри его расширяются, он принюхивается... запах человеческого тела.
Человека.
Андрей ползет по одной из изогнутых ветвей, на которых покоится нечто
широкое и плоское. Теперь он знает: это помост. Андрей ползет очень
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг