Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
страшнее всего было ей,  разумеется, на похоронах. Хоронили пустой гроб, по-
тому  что  тело  брата осталось на земле,  захваченной немцами.  Пустой гроб
контрастно символизировал для Клавы ирреальность наступившего времени, когда
она увидела его,  продолговатый зияющий ящик,  завешенный траурной материей,
ей стало так же невыносимо страшно,  как в ювелирной лавке, будто неожиданно
перед ней открылась вечно бывшая запертой дверь,  дверь туда, куда еще никто
не ходил,  в дикий сад, где живут существа из кошмарных снов. Такими сущест-
вами Клава представляла себе красных, собственно, красными у них должны были
быть только глаза,  в остальном они должны были походить на  людей,  иногда,
впрочем,  они снились Клаве со звериными головами: собачьими, козлиными, ба-
раньими или кошачьими.  Клава спрашивала у матери - какие они,  красные,  но
мать отвечала, что это просто бандиты, распоясавшаяся чернь, но Клава не ве-
рила,  она знала,  что красных раньше не было, а бандиты были всегда, и если
армия отступает под их натиском,  значит они сильны,  сильнее людей, а когда
Таня рассказала Клаве, что красные не верят в Бога и разрушают церкви, стало
окончательно  ясно - среди красных обязательно должны быть бесы,  скотоголо-
вые,  и потому Клава так боялась оставаться здесь, в городе, куда уже прони-
кает отвратительная сила тьмы.
    - Я знаю,  откуда вы пришли, - сказала Клава, поправив норовящий сползти
с колен саквояжик.
    Они пришли из той трещины,  что открылась во всем. В ювелирной лавке, во
влажных, миндальных глазах Жени, Клава впервые увидела зияющий простор поро-
дившей их бездны, после этого она порой забывала о своем страхе, но он неиз-
менно возвращался вновь,  как навязчивый сон: на похоронах, у пустого гроба,
и возле кондитерской,  когда Клава, стоя ботинкам в свежевыпавшем снегу, изо
всех  сил запустила зубы в пахучий,  дымящийся своей горячей свежестью крен-
дель,  тут она увидела крупную женщину, стоящую у соседней лавки, в платке и
с воспаленно-красным лицом,  у той женщины было что-то страшное на лице, не-
людское,  она взмахнула рукой в рукавице, словно отгоняя осу, но никакой осы
не было,  была зима, а потом женщина скривила рот, как от сильной боли в жи-
воте и сказала гадкое ругательство Клаве прямо в  лицо,  такое  гадкое,  что
Клава  вырвала  крендель изо рта и бросилась бежать,  она бежала,  по чистой
еще,  белой улице,  и плакала,  слезы обжигали охваченные морозом щеки,  она
неслась без оглядки, стараясь вообще не думать о том, почему женщина сказала
гадость,  ибо за разгадкой этой тайны стоял все тот же ненавистный ужас, ко-
торый становился проклятием всей Клавиной жизни. Она прождала Валентина Сер-
геевича до темноты,  но он не приходил,  а Клава боялась зажечь свечку,  она
хотела, чтобы с улицы казалось, будто за окном никто не живет, несколько раз
она подходила к двери,  намереваясь уйти, ведь она помнила еще, в какой сто-
роне находится вокзал, а от него можно было бы найти и дом Марии Дмитриевны,
но каждый раз ей казалось,  что снаружи за дверью кто-то ходит, и ей страшно
было открыть, в конце концов она села на кровать Валентина Сергеевича, выну-
ла из саквояжика свою игрушечную собачку Тобика и легла на бок, лицом к две-
ри, свернулась калачиком, прижав Тобика к лицу, и слезы сами потекли из Кла-
виных глаз,  моча мягкую шерсть,  словно давно только и ждали, когда что-ни-
будь такое окажется поблизости.  Клава не помнила,  как уснула, а проснулась
она оттого, что на улице визжала женщина. Потом сухо и больно, словно чем-то
плашмя ударили по воде,  хлопнул выстрел.  Клава сжалась.  Едва проснувшись,
она на мгновение позабыла,  что случилось за минувший  день.  Теперь,  после
выстрела, она все вспомнила. В дверь грохнуло.
    - Откройте! - раздался за дверью мужской голос, совсем не похожий на го-
лос Валентина Сергеевича. Женщина на улице продолжала визжать. Клава вскочи-
ла и залезла с Тобиком под кровать. Там было пыльно и немного пахло нафтали-
ном.  Протиснувшись  поближе  к стене,  Клава вытолкала вперед себя какое-то
приползшее сюда раньше нее свернутое одеяло и затаилась.  После двух  ударов
последовал  такой  мощный,  что дверь треснула.  От этой нечеловеческой силы
удара Клава стала шептать молитву. Хлопнул выстрел, и сразу за ним в комнату
ворвался топот сапог.  Из-под кровати Клава увидела заметавшийся снаружи луч
электрического света.
    - С-сволочь!  -  саданул все тот же голос,  на пол шлепнулся плевок.  За
стеной рухнуло что-то тяжелое, со звоном посыпалось стекло. Кровать перевер-
нулась над Клавиной головой,  сверзнувшись со своего вековечного места, и ей
брызнули фонарем прямо в глаза. Клава зажмурилась.
    - А ну, вылазь! - заорало на нее из черноты, и, не дожидаясь ответа, не-
человеческая сила схватила Клаву и вздернула вверх, поставила к стене. Клава
стояла теперь на том месте,  где раньше была сдвинутая в сторону кровать,  с
Тобиком и закрытыми глазами.
    - Кто там, Васька? - рявкнул голос из-за стены.
    - Девчонка тут!  - отозвался названный Васькой.  - Кто такая, как звать?
Клава медленно открыла глаза. Свет бил ей в лицо. Монстра было не видно, его
скрывала тень. Потом свет резко мотнулся в сторону и каменная боль врезалась
Клаве в рот,  чуть не выломав ей голову.  Она бы упала,  но Васька не дал ей
упасть, схватив рукой за плечо.
    - Еще дать? - осведомился он.
    - Не надо,  - еле опомнившись,  ответила Клава, предварительно проглотив
смешанную с кровью слюну.
    - Тогда отвечай.
    - Я Клава, Орешникова.
    - Сколько лет?
    - Одиннадцать.
    - Буржуйка?
    - Не знаю.
    - Не знаешь? Значит буржуйка. А знаешь, что теперь с буржуями делают?
    - Нет.
    - К стенке. Или штыком в пузо.
    В комнату вошел еще кто-то, тяжело и неровно топая сапогами.
    - Больше никого нет.  Вся квартира пуста,  - произнес голос,  что раньше
говорил из-за стены. - Сбежали, суки. Ты гляди, какая буржуечка.
    - Нравится?  - засмеялся Васька. Он с бешеной силой схватил Клаву за во-
рот  платья  и дернул в сторону.  Ткань разорвалась по шву.  - Сиськи еще не
проросли, - гадко чмокнул он.
    Во время  рывка  воротник больно резанул Клаве шею,  и она сжала зубы от
боли.  В воздухе вспыхнуло пламя зажженной керосиновой лампы,  и тогда Клава
увидела  наконец  красных.  Это несомненно были они,  потому что глаза у них
светились тусклым кровавым огнем. В остальном они выглядели, как пьянчуги, и
раньше бродившие по границам рабочих кварталов.  Но Клава сразу догадалась -
это не люди,  а страшные оборотни. От оборотней несло луком, блевотой и дуб-
леной кожей одежд. Васька был массивен, всклокоченная и как будто мокрая бо-
рода покрывала ему половину лица там,  где обычно находится рот,  и дышал он
через  бороду,  будто  намеренно фильтруя воздух от вредных примесей.  Глаза
Васьки постоянно таращились,  как у какого-нибудь земляного жителя,  а скулы
выглядели как-то стоптано, уплощенно, зато щеки походили на поднявшееся тес-
то,  гладкое и ноздреватое,  из этих пор вылезали на свет волосы,  как лапки
упавшего в щель паука.  Второй мужчина был старше и меньше ростом,  тело его
ссохлось на тропах революции,  борода порыжела от пылающего степного солнца.
В руках он держал рифленую гранату, и лицо у него было таким злым, что Клава
сразу стала дрожать.
    - Чего трясешься? - дико крякнул Васька и с размаху врезал Клаве кулаком
в живот.  Клава успела увидеть, как дернулось смотревшее вверх дуло винтовки
за его спиной,  потом страшная боль согнула ее в поясе,  и она повалилась на
пол.  Так Клава стала членом семьи Барановых. Оборотень с порыжевшей бородой
оказался главой этой семьи,  Семеном Барановым,  а Васька - это был его сын,
Василий Семенович. Еще у Семена была жена - Евдокия Баранова, которую он на-
зывал "мать", курносая худая баба с длинным черным волосом и лишенная многих
зубов - их выбил ей муж за годы совместной жизни,  казавшиеся ей столетиями.
Однако столетняя жизнь не изводила Евдокию без потребы - встречая,  к приме-
ру,  рухнувший дом,  она сама жалела его, преждевременно упавшего в пыль под
давлением ветра, морщины сужались на ее лице и она смотрела на руины со спо-
койной скорбью,  как смотрит вечность. Лишь иногда что-то неведомое и слепое
скручивало  Евдокию изнутри,  силы покидали ее,  оставляя сохнуть в одиноком
мучении, и тогда Евдокия забиралась в погреб и валялась там на полу, как не-
живая,  и  крысы бегали по ней,  не осмеливаясь грызть отравленное такой пе-
чалью тело.
    Кроме Василия у Евдокии был еще сын Никита, ему на войне оторвало руку и
ногу с одной стороны, и теперь он прыгал углом, опираясь на единственный са-
пог и костыль, зажатый в уцелевшей руке, его все так и называли - Косой. Ру-
ка Косого Никиты была необычайно сильна - однажды,  к примеру,  он сцапал ею
Клаву  на кухне,  где она терла мокрой тряпкой полы,  и это было так больно,
что Клава завопила со всей мочи, боясь, что Косой Никита хочет вырвать у нее
руку и приживить на себе.  Третий сын Барановых, - Григорий, картуз которого
до сих пор висел на гвозде над одной из кроватей, - помер в семнадцатом году
от тифа,  а дочь, - Антонина Баранова, - вышла замуж и жила на стороне. Про-
чие отпрыски Барановых умерли в детстве, Клава не могла даже представить се-
бе,  сколько их было, каждый раз в глухом бормотании нелюдей слышались новые
имена, да и чего другого можно было ожидать после столетней супружеской жиз-
ни - череда маленьких гробиков,  в которых стучат зубами продрогшие под зем-
лей, осклизлые детеныши, мальчики и девочки.
    У Барановых Клаве жилось очень плохо.  Ее все время били,  то за то, что
она плохо мыла полы,  то за то,  что порезала руки при чистке картошки,  а в
основном просто так, безо всякой причины. Евдокия била Клаву тяжелой грязной
тряпкой,  веником, скалкой для теста или чугунной сковородкой, от ударов ко-
торой потом надолго отнималось плечо,  Косой Никита бил могучей рукой,  драл
за волосы, или плевал с расстояния в лицо, и, кроме того, он все время искал
момента поймать Клаву в тихом месте,  чтобы придушить. Дважды он застигал ее
врасплох,  хватал рукой за горло и душил,  упершись ногой и плечом в  пол  и
стену,  дышал он при этом отрывисто,  а Клаве вообще нечем было дышать,  она
дергалась, царапалась, хрипела, и по ее хрипу их с Никитой оба раза находила
Евдокия Баранова,  которая с руганью отнимала у сына полумертвую Клаву и да-
вала ему взамен что-нибудь подержать в железной  лапе,  например,  половник,
или пустое ведро,  Косой Никита тогда сипло стонал,  с досадой глядя на ник-
чемную замену,  а второй раз даже заплакал без голоса, не отирая своих круп-
ных, лошадиных слез.
    Василий Баранов по праву старшего бил Клаву просто руками,  иногда нога-
ми,  сшибив  предварительно  на  пол,  цели ударам своим он не полагал и бил
обычно недолго, в противоположность Семену - тот заставлял Клаву раздеться и
лечь животом на скамью, а потом порол ее ремнем, закатав рукава, и чем силь-
нее Клава вопила, тем хлестче стегал по ней ремень. После порки Семен всегда
насиловал обморочную Клаву, часто прямо при жене, Евдокия глядела на насилие
тупо,  усевшись на табуретке и сложив на коленях жилистые руки, Клаве бывало
очень больно,  но она,  охрипнув, уже не могла кричать, и только выла сквозь
зубы,  закрыв руками свое несчастное лицо.  Василий тоже насиловал Клаву, но
по-иному - он подгребал ее под себя,  прямо одетой,  и мял, до хруста в кос-
тях,  сквозь платье Клава чувствовала, как ходит по ее телу снаружи огромный
член Василия, пока на нее не испражнялась расползающимся пятном горячая вла-
га,  тогда она должна была лизать Василия в лицо,  иначе он ее бил или кусал
кривыми, почерневшими зубами за уши.
    Питалась Клава картофельными шкурками и  кусочками  сухарей,  иногда  ей
удавалось, несмотря на рвущую рот и горло боль, украсть пару ложек ошпарива-
ющего супа из горшка,  однажды она стащила даже кусок сладкого теста,  но от
любой найденной в доме Барановых еды у Клавы болел живот, потому что это бы-
ла не человеческая еда,  а какая-то скотская.  Спала Клава на мешках в  углу
кладовой,  возле общей спальни,  она ведь всегда должна была быть под рукой,
если кому-нибудь вдруг захочется ее изнасиловать.  Она давно заметила, что в
доме Барановых нет ни одного зеркала, наверное, нелюди избегали смотреть са-
ми на себя,  они и друг на друга смотрели нехотя,  в основном старались тупо
уставиться в стену или в пол.  И семейного альбома у них не было,  там можно
было бы иначе увидеть, что было с ними раньше, до революции. Темными ночами,
свернувшись  в  своем  вонючем гнезде,  Клава муторно засыпала под свистящий
храп хозяев, и ей снилась та страна, откуда пришли Барановы, страна, которую
они не вспоминали,  потому что она лежала за пределами всякой памяти.  Клава
думала,  что рано или поздно Барановы осатанеют от жизни на земле и утащатся
обратно восвояси,  хрипло пердя, в сырую тьму могильных лугов, в туманы веч-
ной осени, по тропам смрадных болот, где надсадно, идиотски кричат вороны, и
повсюду  находишь трупы в траве - неподвижные,  дурно пахнущие,  мечтательно
глядящие в небо глазами, белыми, как мокрые ножки грибов. Наяву Клава с ужа-
сом наблюдала мучительное существование нелюдей:  раз она присутствовала при
мертвенном сошествии Евдокии в погреб,  и любопытство поволокло ее лестницей
вслед, там, в темноте, где никто не мог увидеть, она коснулась лежащей навз-
ничь хозяйки:  лицо Евдокии было холодно, как лед, явно не чувствуя присутс-
твия Клавы,  она лишь вздрагивала на земляном полу, словно кто-то выдергивал
нитки из ее живота,  рот Евдокии был раскрыт, волосы расплескались по земле,
как  будто  закинутая  голова  намеревалась пустить в почву тысячи тоненьких
мохнатых корней.
    Видела Клава и страсти Василия Баранова - тот ловил мух, внезапно хватая
их своей широкой короткопалой лапой,  наподобие кота,  Клава  всегда  знала,
когда он уже приготовился схватить муху, - круглая, бородатая голова Василия
слегка склонялась набок,  лицо принимало блаженное выражение, - но у мух со-
вершенно не было ума,  они никак не могли понять повадок своего врага, и не-
изменно попадались, после чего Василий безо всякого видимого торжества заши-
бал  муху себе об лоб,  крепко треснув по нему раскрытой настежь ладонью,  и
то,  что оставалось на ней,  отправлял в рот,  когда мух бывало много, охота
Василия  даже  напоминала молитву неизвестным богам.  Поев мух,  он впадал к
особый род грусти,  когда Клаве лучше было не попадаться ему под руку, иначе
он начинал ее насиловать и больно кусать,  потому она старалась загодя спря-
таться где-нибудь в отхожем месте или за висящей на  стене  одеждой.  Оттуда
Клаве  приходилось  слышать,  как Василий негромко выл,  иногда повышаясь до
тявканья и ударяя кулаком в стол,  удары мерно следовали один за  другим,  и
все равно при каждом следующем Клава вздрагивала и сжималась от страха. Поч-
ти всегда это кончалось тем, что Василий прыгал на стену, закинув руки квер-
ху,  как невозможные оленьи рога, вид у него во время самого столкновения со
стеной бывал измученный и виноватый,  после же он бессильно сползал,  тягуче
завывая о чем-то страшном,  валился на пол,  ворочая плечами и головой, если
же поблизости оказывалась Евдокия, она кидалась к нему и подсовывала что-ни-
будь сыну под голову,  чтобы Василий не стер себе мохнатого темени о твердое
дно своего огромного гроба.
    Клава не помнила, сколько дней она жила у Барановых, предшествующее вре-
мяисчисление отодвинулось для нее за пределы восприятия,  единственные  часы
стояли в доме новых хозяев,  солнце лишь смутно напоминало о себе иногда лу-
чом, забытым на полу возле щели в заколоченном окне, вместо него Клава изме-
ряла  теперь  путь своей жизни промежутками между истязаниями,  где-то между
ними и густым,  мучительным забытьем сна, она, наверное, и жила теперь, сама
все  меньше  и  меньше веря в реальность собственной жизни.  В какой-то день
Клава попыталась бежать,  просто вдруг ощутила себя одной в том  месте,  где
была, и сразу бросилась в наружные двери, через провонявший мусором двор, на
улицу,  и там Евдокия настигла ее, схватила рукой сзади за платье, свалила с
ног, поволокла назад, в паучье логово. Клава истошно орала, звала на помощь,
кажется, на улице были даже какие-то прохожие, но никто не помог ей. Евдокия
затащила Клаву в дом, заперла в комнате, а потом пришел Василий, больно взял
Клаву за руку,  бросил на кровать,  задрал платье и так изнасиловал, что она
вовсе не могла потом сидеть,  и долго плакала,  лежа на боку,  поджав ноги и
кусая пальцы на руках,  вывернутый задний проход рвало тупым крюком, трусики
постоянно были мокрыми от натекающей крови,  тело мелко, противно дрожало, и
Клава шепчущим плачем проклинала своих мучителей, проклинала их так, что ес-
ли  бы сбылось хоть одно ее проклятие,  Барановы стали бы существами тысяче-
летних легенд,  и ледяной пот рассказчика предварял бы историю их  жизни  до
скончания человеческих дней,  до скончания мира. Клава ненавидела Барановых,
ненавидела Гражданскую войну,  ненавидела свою собственную прямую кишку, ко-
торая  из  забываемого второстепенного органа превратилась теперь в место ее
общения с ужасом, с болью, превратилась в дверь, через которую внутрь Клави-
ного тела проникало то отвратительно толстое,  грубое, твердое, что проросло
из вонючих Барановских чрев, Евдокия называла это елдой, злое это слово Кла-
ва никогда раньше не слышала,  но теперь оно прочно вошло в ее жизнь. Елды у
Барановых были огромные,  как кукурузные початки,  Клава видела, как они вы-
растали прямо на глазах,  вылезали из складчатой кожи, прогибаясь кверху ло-
бастыми балдами,  лучше было бы ей их вовсе не видеть, потому что совершенно
невозможным казалось тогда вместить их себе вовнутрь, однако Барановы любили
показывать Клаве елды, чтобы напугать ее перед насилием, и она на самом деле
не могла к ним привыкнуть, пугалась каждый раз заново, рвалась в сторону, но
силы были не равны, и опять елда входила в нее, как камень, казалось, ей нет
конца и сейчас она проткнет Клаву насквозь,  дойдет до легких, так что нечем
станет дышать,  но это было еще не самое ужасное,  проникновение елды, самое
ужасное наступало потом,  и в предчувствии этого Клаву всегда трясло, именно
от этого предчувствия она плакала,  наклоненная вниз лицом,  жалобно просила
пощады,  хотя каждый раз это было напрасно, самое ужасное, нестерпимое, нас-
тупало,  когда елда начинала драть, ходить, как тяжелый жернов, каменным ко-
лесом  бить Клаву в раскрытый живот,  тогда в Клаве не оставалось ни единого

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг