все, что сейчас изумляет вас, а человек не только второго, но и
пятнадцатого века ничего не понял бы в технике двадцатого. Все основы
нашей современной науки были заложены в девятнадцатом и двадцатом
веках. Мы, историки, называем их "веками начала", и не только потому,
что тогда началась наша наука, а еще и потому, что именно тогда были
заложены основы общественной жизни, которая является фундаментом
науки. Ваша беда, Дмитрий, заключается в том, что вы не имеете
технического образования и плохо знали современную вам технику.
Поэтому вам так трудно сразу разобраться в нашей. Но что вы в ней
разберетесь, не может быть никакого сомнения.
Эти слова доставили Волгину большое удовлетворение. Он не
сомневался, что Мунций говорит искренне, говорит то, что думает. Были
случаи, когда старый ученый открыто и прямо высказывал мысли, которые
не могли быть приятны Волгину. Он уже знал, что откровенность является
отличительной чертой его новых современников, что они всегда и во всех
случаях говорят друг другу правду. Да и откуда могла взяться ложь в их
жизни? Для нее не было оснований, не существовало побудительных
причин.
За прошедшие месяцы Волгин часто думал о своем положении в мире,
куда он скоро вступит полноправным членом нового общества. Не
покажется ли он слишком отсталым, не произведет ли впечатление дикаря?
Ведь с точки зрения современных людей он абсолютно неграмотен, ничего
не знает, ни о чем не имеет представления. Он понимал, что вопрос о
средствах к существованию не встанет перед ним никогда. И не потому,
что он был на особом положении "гостя", а просто потому, что этот
вопрос не существовал больше на Земле. Но Волгин не хотел ограничиться
ролью наблюдателя, он хотел трудиться наравне со всеми.
Как добиться равного положения? Только трудом, другого пути не
было.
С еще большим усердием он "вгрызался" в технические книги, не
стесняясь обращаться за объяснениями к Мунцию, если что-нибудь было
непонятно. Но историк и археолог не всегда мог удовлетворить Волгина
своими ответами, когда вопросы касались областей, мало ему знакомых. В
таких случаях, которые становились все более частыми, Волгин испытывал
своеобразное удовольствие - ученый, академик тридцать девятого века не
все знает, следовательно, разница между ними в умственном отношении не
так уж безмерно велика!
"Нас разделяет не бездонная пропасть, - думал Волгин, - а только
глубокий ров, через который можно перебросить мост. И я это сделаю!"
Ему ничто не мешало осуществить это намерение. Все, что могло ему
понадобиться для самообразования, было к его услугам. Он мог бы
получать исчерпывающие консультации у любого ученого Земли и этим
ускорить свою подготовку, но не хотел ни к кому обращаться, кроме
Мунция и изредка навещавшего его Люция. Он понимал, что сам себе
ставит препятствия и затрудняет задачу, но был не в силах преодолеть
ложное самолюбие. Он твердо решил, что появится в мире только тогда,
когда "мост" будет закончен.
Физически Волгин чувствовал себя прекрасно, был до краев наполнен
энергией. Его ум работал ясно и четко. Никогда раньше его память не
была столь цепкой. Из рук Люция и Ио его тело вышло более "молодым",
чем было в дни настоящей юности. Жизнь кипела в нем.
Он работал по двенадцать часов в день, вызывая этим неудовольствие
Люция, который знал обо всем, что касалось Волгина, от Мунция. Но на
все упреки своего "отца" Волгин отвечал одной фразой: "Я хочу скорее
войти в мир", - и Люций не мог найти убедительный ответ на это.
"Отшельничество" Волгина удивляло его и Мунция, было им непонятно, но
они даже не пытались переубедить Волгина. Такова была воля Дмитрия, и
никому не пришло бы в голову усомниться в его праве поступать, как ему
угодно.
Волгина часто поражало, что за все четыре месяца никто не сделал
попытки увидеть его. Ни один человек не появлялся в доме, хотя
решительно ничто не мешало любому любопытному сделать это. Даже Люций
перед каждым своим прилетом спрашивал разрешение у Волгина. Если бы
воскресший человек появился в двадцатом веке, не было бы отбоя от
желающих любым способом посмотреть на него. Дом Мунция стоял
совершенно открыто. Никакие заборы или ограды не отделяли прекрасный
сад от остальной местности, двери не имели запоров. Но никто не
нарушал одиночества Волгина. Ни один арелет не пролетал низко над
домом. Люди тридцать девятого века свято исполняли его желание быть
одному, довольствуясь только обществом Мунция. Это желание было
известно всем. И ни у кого не явилось искушение удовлетворить свое
любопытство раньше времени...
Думая об этом, Волгин начинал понимать то, что сперва показалось
ему таким странным, - всеобщую тревогу за последствия оживления,
произведенного без его согласия. Он понял, что в этом мире личная воля
человека священна для всех остальных, что уважение друг к другу стало
второй натурой. Он захотел быть один, и его желание исполнялось просто
и естественно. Возможности иного поведения эти люди не могли себе даже
представить. Это была та подлинная свобода, о которой в его время
можно было только мечтать.
Волгин хорошо знал, что его появления ждут с нетерпением. Все
население Земли хотело увидеть его. Он сам так же стремился к этому. С
каждым днем все труднее становилось выдерживать намеченный срок
подготовки. Волгин старался ускорить приближение знаменательного дня.
Еще месяц или полтора - и воскресший человек двадцатого века появится
среди своих новых современников.
2
Все о чем Волгин читал в книгах - достижения науки и техники,
условия жизни человечества, - все имело для него характер абстракции.
Он ничего еще не видел собственными глазами, знал обо всем только
теоретически. Но все же современная жизнь на каждом шагу вторгалась в
его уединение. Дом Мунция, хотя и стоял в стороне от других домов, был
домом тридцать девятого века, и жизнь в нем проходила в тех же
условиях, что и в других домах на Земле.
Эти условия были непривычны и удивительны для Волгина.
Кроме него и Мунция, в доме не было ни одного человека. Они жили
вдвоем, а когда Мунций улетал, иногда на несколько дней, Волгин
оставался совершенно один.
Окруженный густым садом, где росли деревья самых разнообразных
пород, собранных, казалось, со всех концов света, дом был невелик по
размерам. В кем было всего пять комнат: две спальни, кабинет, столовая
и туалетная, где стояли гимнастические приборы и небольшой аппарат для
"волнового облучения", которому Волгин, по требованию Люция, должен
был подвергаться два раза в день - утром и вечером. Но и такая
квартира, по понятиям Волгина, не могла находиться в порядке без
заботы со стороны людей. Но ни Мунцию, ни ему самому никогда не
приходилось об этом думать. В доме всегда было удивительно чисто. При
постоянно открытых окнах нигде не было ни пылинки. Время от времени
Волгин замечал, что полы в доме выглядели только что вымытыми, но как
и когда это делалось, он ни разу не видел. То же самое происходило с
полом террасы и даже со стенами дома. Дорожки сада всегда были
аккуратно подметены, а кусты и деревья политы.
На вопрос Волгина Мунций ответил, что все это делается
автоматически, специальными машинами.
- Но почему их не видно? - спросил Волгин.
- А зачем их видеть? Они делают свое дело, не беспокоя людей.
- Под чьим управлением?
- Механизмами-уборщиками каждого дома, - ответил Мунций, -
управляет один главный аппарат. Впрочем, не только дома, а и каждого
населенного пункта, каждого города. Такие аппараты установлены всюду,
по всей Земле. Их задача - следить за порядком. Они связаны с рядом
подчиненных им машин, которые, получая командный сигнал, выполняют все
нужные работы старательно и аккуратно.
Однажды Волгину удалось увидеть "садовника". Проснувшись раньше
обычного и не одеваясь, Волгин вышел на террасу. Среди деревьев сада
двигалось что-то неопределенное и, как показалось Волгину, прозрачное.
Это "что-то" быстро исчезло и больше не появлялось. Обойдя весь сад,
Волгин так и не выяснил, куда скрылся загадочный механизм.
Расспрашивать Мунция более подробно Волгин не хотел. Он боялся,
что не сможет еще понять принцип устройства "уборщика".
"Все в свое время, - подумал он. - Сперва надо овладеть основными
знаниями, а затем уже знакомиться со всем более основательно, не
рискуя вызвать улыбку своим невежеством".
Приняв такое решение, Волгин встречал все новое, что появлялось
перед ним, с внешней невозмутимостью. Он почти никогда не спрашивал,
что, как и почему, а только внимательно наблюдал и запоминал, чтобы
спросить потом.
Они завтракали, обедали и ужинали дома. Мунций каждый вечер
спрашивал Волгина, что он хочет получить на следующий день, и ни разу
не было случая, чтобы заказанное блюдо не появилось на их столе.
Откуда брались эти блюда, куда исчезала грязная посуда, кто и как
сервировал стол, а затем убирал его, Волгин не знал.
Все, что было заказано, подавалось сразу. И пока они ели первое
блюдо, второе не остывало - сосуды всегда оставались горячими.
Несколько раз Волгин делал попытки застать "официантов" за
работой, но ни разу не добился успеха. Если он находился в столовой,
стол не накрывался, если он намеренно задерживался после еды, никто не
убивал со стола.
То же самое происходило и с уборкой комнат. Никак не удавалось
увидеть упорно скрывавшиеся машины. Постель приводилась в порядок в
его отсутствие, а вечером Волгин заставал ее приготовленной ко сну.
Белье, как постельное, так и носильное, всегда было чистым и свежим.
Каждые десять дней верхняя одежда куда-то исчезала, а вместо нее
появлялась новая, того же покроя и того же цвета. Мунций был здесь ни
при чем, за одеждой и бельем следили опять-таки автоматы.
Мунций заметил недоумение Волгина и сказал ему:
- Не пытайтесь увидеть работу механизмов, из этого все равно
ничего не выйдет. Главный аппарат не даст сигнала, если в помещении,
где должна быть произведена работа, кто-нибудь находится. Вы, конечно,
можете поймать момент и застать их, так сказать, врасплох. Но в этом
случае они тотчас же скроются. Это сделано из соображений
безопасности. Ведь механизмы не думают и не рассуждают. Они работают
вслепую, не обращая внимания ни на что. Неосторожность может привести
к ушибам и даже увечьям, особенно если в доме есть дети. Если вам так
хочется увидеть, то надо выключить контрольный прибор. Но я не знаю,
как это делается. Для этого придется вызвать механика.
- Нет, - ответил Волгин. - Пока не надо никого вызывать. Я могу
подождать.
Когда Мунций был в отъезде, Волгин не давал никаких заказов и ел
то, что находил на столе. Но он скоро заметил, что все подаваемые ему
блюда были именно теми, которые он раньше чаще всего заказывал. Кто-то
или что-то запомнило его вкус.
Дом был "по горло" насыщен техникой, создающей максимальный
комфорт его обитателям. Все делалось само собой, и делалось именно
так, как было нужно. Создавалось впечатление, что невидимые автоматы
внимательно и заботливо следят за людьми, знают их желания и даже
слышат их мысли.
Волгина долго поражал "фокус" с освещением комнат. Источников
света нигде не было видно - светились стены и потолки. Но сила их
света целиком зависела от желания человека. Стоило только подумать,
что в комнате недостаточно светло, как тотчас же свет становился ярче.
Стояло пожелать темноты - и стены "потухали".
Двери открывались сами собой, когда кто-нибудь подходил к ним, и
сами собой закрывались за человеком. В туалетной комнате не было ни
одного крана, вода появлялась словно по волшебству и переставала течь,
когда человек больше не нуждался в ней. Волгин нисколько бы не
удивился, если после умывания невидимые руки схватили бы полотенце и
вытерли ему лицо. Волгину уже все казалось возможным.
В кабинете Мунция стояло несколько совершенно прозрачных почти
неразличимых глазом шкафов с книгами. Волгин знал, что эта "роскошь"
является не правилом, а исключением. Обычно книг не держали в доме, их
можно было получать в любой момент из многочисленных книгохранилищ, и
получать, не выходя из дома. Но Мунций по роду своей деятельности
нуждался в личной библиотеке. Тут было много обычных, привычных
Волгину книг в обычных переплетах, но находились и другие -
непривычные и странные для него. Это были маленькие металлические
трубочки, сантиметров восьми длиной. На каждой из них было
выгравировано название и, очень редко, имя автора. В углу на небольшом
столике, стоял аппарат, сделанный из какого-то материала,
напоминавшего горный хрусталь. Книга-трубка вставлялась в специальное
отверстие этого аппарата, поворачивалась крохотная рукоятка - и чистый
красивый голос начинал читать книгу. Громкость и скорость чтения
регулировались той же рукояткой. Можно было слушать, сидя в мягком
удобном кресле или лежа.
Но это было не все. В той же трубке, помимо текста, заключалось
еще и изображение - книга была "иллюстрирована". При желании можно
было не только слушать, но и следить за текстом по движущимся на
стенке аппарата "живым" иллюстрациям подобно тому, как в двадцатом
веке люди смотрели кинофильмы на экране телевизора.
Каким образом удавалось вместить в восьмисантиметровую трубочку
довольно объемистую книгу и относящийся к ней "фильм", Волгин не мог
понять.
Он часто пользовался этими трубочками при своих занятиях и скоро
привык к ним. Техника чуждого ему мира становилась понятнее, если он
не только читал о ней, но и видел воочию машины и аппараты.
Тем же способом он ознакомился со многими городами, описание
которых было в библиотеке Мунция, видел новые виды транспорта и даже
совершил полет на Луну, с огромным интересом "прочтя" описание
какой-то научной экспедиции на спутник Земли. В этой экспедиции
участвовал сам Мунций, и Волгин мог видеть его за работой.
Тут же, в кабинете, помещался аппарат, который назывался телеофом
и являлся отдаленным потомком телефона двадцатого века.
Во всем доме не было ковров, портьер и тому подобного, люди
избегали создавать скопища пыли, которые затруднили бы работу
убирающих машин, но в одном из углов кабинета лежал ковер или что-то
очень похожее на него. На нем стояло кресло, а на стене помещался
маленький диск с концентрически расположенными цифрами. Это и был
телеоф.
Действие этого аппарата было настолько поразительным и непонятным,
что Волгин, несмотря на четыре прошедших месяца, так и не мог вполне
привыкнуть к нему и каждый раз испытывал волнение, собираясь
воспользоваться этим "телефоном".
Внешне все было просто. Он садился в кресло (пользоваться телеофом
стоя было нельзя) и, нажимая по очереди на цифры, набирал личный номер
Люция. Ни с кем, кроме своего "отца", Волгин не соединялся. Проходило
некоторое время, и в центре диска вспыхивала зеленая точка. Это
означало, что Люций услышал вызов, подошел к аппарату и сел в такое же
кресло у себя дома. Тогда нужно было нажать на зеленую точку.
Каждый раз Волгин усилием воли заставлял себя выполнить это
последнее действие. То, что происходило затем, казалось ему чем-то
вроде галлюцинации.
Как только он нажимал на зеленую точку - в двух шагах, на другом
конце "ковра", появлялось второе кресло и сидящий в нем Люций.
Они могли разговаривать совершенно так же, как если бы находились
действительно в одной комнате, а не в тысячах, километрах друг от
друга. Даже звук голоса Люция исходил от того места, где Волгин видел
его губы.
Изображение было так реально и плотно, что предметы, находящиеся
за призраком, не были видны, заслоненные им.
- Встань! - сказал Люций во время их первого разговора по телеофу.
- Пройди вперед, и ты убедишься, что плотность изображения только
кажущаяся. Как только ты встанешь с кресла, я перестану видеть тебя,
но ты по-прежнему будешь видеть меня. Смелее!
Волгин тогда встал и сделал так, как советовал Люций. Он прошел
сквозь кресло и сквозь человека, сидящего в нем. Оглянувшись, он не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг