Даже много времени спустя Широков не мог без содрогания вспомнить эти
мгновения.
Он был один в безграничном просторе, и всюду, куда бы он ни посмотрел,
холодным блеском сверкали звезды. Абстрактное слово "бесконечность"
внезапно наполнилось для него реальным содержанием. Эта бесконечность
всюду была вокруг него. Он видел ее.
И вдруг спокойный голос Диегоня раздался в шлеме:
- Куда вы исчезли, Петя?
Произнесенное на мягком языке каллистян как "Пьетья", собственное имя
музыкой прозвучало в ушах Широкова. Он не один! Товарищи где-то здесь,
рядом!
Он хотел ответить, но не мог. Плотный комок подступил к горлу.
- Где же вы? - в голосе Диегоня слышалась тревога.
Усилием воли Широков справился с душившим его волнением.
- Я сам этого не знаю, - ответил он. - Корабль пропал, и я не могу найти
его. Вероятно, вы очень далеко от меня.
- Вы слишком сильно нажали на рычаг, и вас отнесло в сторону. Но раз вы
меня слышите, расстояние не может превышать двухсот метров. Звездолет
должен быть виден. Ищите его как темное пятно на фоне звезд. Только
спокойно!
- Теперь вижу, - с облегчением ответил Широков.
Действительно, он как-то сразу увидел черный круг, закрывавший звезды с
левой стороны. По величине этого круга он понял, что отлетел метров на сто.
- Вижу, - повторил он.
- Направьте трубку в противоположную от корабля сторону, - сказал
Мьеньонь, - и вас толкнет обратно. Но помните, что чем сильнее вы будете
нажимать на рычажок, тем быстрее будете двигаться.
Не спуская глаз с черного круга, Широков протянул руку и плавно нажал на
рычаг трубки. Он не почувствовал движения, но увидел, что тень звездолета
стала быстро увеличиваться. Через несколько секунд его лампа осветила
поверхность шара.
Вскоре Широков присоединился к своим спутникам.
- Я очень испугался, - откровенно признался он.
- Неудивительно, - сказал Мьеньонь. - Кто угодно мог испугаться.
После своего невольного полета в пространство Широков стал гораздо
увереннее обращаться с ракетой. Вместе с каллистянами он приблизился к
месту, где находилась шахта поврежденной подъемной машины.
Оказалось, что метеорит попал как раз в щель люка и заклинил его. Металл
был смят и вдавлен внутрь. Самого камня нигде не было видно.
- Метеорит разбился при ударе и превратился в пыль, а может быть, даже в
газ, рассеявшийся в пространстве, - сказал Диегонь. - Но подъемная машина
вышла из строя.
- Да! - Мьеньонь покачал головой. - Ремонт возможен только на Каллисто. Но
посмотрите, какая чудовищная сила удара! - прибавил он.
- А что будет, если второй метеорит выведет из строя другую подъемную
машину? - высказал Широков внезапно пришедшую в голову мысль.
- На Каллисто исправят повреждение, и мы выйдем из корабля.
- А если это произойдет сейчас, сию минуту?
В свете своей лампы Широков увидел, что Мьеньонь улыбнулся.
- Тогда, - ответил он, - звездолет доставит на Каллисто наши трупы. Но
этого не может случиться. Встреча космического корабля с метеоритом вдали
от звезд - исключительно редкий случай.
У ФИНИША
Последний год полета показался экипажу космического корабля длиннее, чем
все предыдущие. Чем ближе была желанная цель, тем медленнее шло время.
Все чаще и чаще у каллистян и их земных товарищей в разговорах друг с
другом, в работе и просто во внешнем поведении проявлялось ясно видимое
нетерпение. Все чаще Диегоню приходилось отвечать на вопрос: "Скоро ли?"
Все знали, что звездолет будет на Каллисто в определенный, заранее
рассчитанный день и что не во власти командира ускорить наступление этого
дня, но все-таки спрашивали.
Одиннадцать лет, или двадцать два года по-земному, каллистяне не видели
своей родины (то, что для них самих прошло меньше лет, не меняло дела), не
знали, что произошло на ней за это время, как жили их родные и друзья и
живы ли они сейчас. Охватившее их нетерпение теперь, когда родная планета
стала так близка, было естественно и понятно.
Что касается Широкова и Синяева, то их нетерпение имело другую причину.
Они оба покинули Землю, желая увидеть и узнать другую планету, и всеми
силами души стремились к ней. Три года, которые они должны были провести
на Каллисто, были их целью, ради достижения которой они терпеливо
переносили годы пути.
И нельзя было забывать, что если для каллистян заканчивающийся межзвездный
рейс был последним в их жизни (трудно было предполагать, что кто-нибудь из
них решится еще раз лететь на Землю), то для двух людей он был только
первым. Им предстояло в будущем еще одиннадцать земных лет провести на
звездолете.
У Широкова и Синяева в последний год резко возросла тоска по Земле. До сих
пор они бессознательно обманывали себя мыслями о Каллисто. Теперь, когда
полет заканчивался, перед ними все яснее вставала картина обратного пути к
Земле. Нетерпеливо ожидая финиша, они, возможно не сознавая этого,
стремились уже не к тому, чтобы приблизить день прилета на Каллисто, а
другой день - когда звездолет унесет их на Родину.
Им так же этот последний год казался нескончаемым, но, когда он подошел к
концу, они с удивлением убедились, что он прошел очень быстро.
Давно уже были включены двигатели. Теперь они работали на торможение,
уменьшая скорость корабля на десять метров в секунду.
Переход от невесомого состояния к повышенной тяжести был более ощутимым и
более болезненным, чем в первый раз, когда этот процесс происходил в
обратную сторону - от тяжести к отсутствию веса. Уже не полторы недели, а
почти два месяца экипаж корабля вынужден был провести в постели.
Искусственный сон на этот раз не прошел бесследно: люди чувствовали себя
после него плохо и только спустя несколько дней, благодаря энергичным
мерам Синьга, пришли в нормальное состояние. Это объяснялось тем, что
организм, и в частности сердце, привык работать в условиях невесомости и
внезапная тяжесть в сочетании со ставшей ощутимой повышенной массой была
очень тяжелой нагрузкой.
К моменту, когда люди встали с постели, звездолет уже замедлил скорость до
двухсот двадцати тысяч километров в секунду, и его масса, а также масса
всего, что на нем находилось, была только в полтора раза больше нормальной.
Теперь корабль летел как бы в другую сторону. При отлете с Земли весь
первый год относительное направление его полета было вверх. Солнце все
время находилось внизу.
Затем направление вообще не существовало для экипажа. А теперь сила
тяжести была направлена в сторону Рельоса, и звездолет, как казалось,
летел прямо вниз. Чтобы видеть Солнце, Синяеву приходилось направлять
свой телескоп в зенит.
Люди опять привыкли ходить по полу, подниматься и спускаться по лестницам,
пользоваться столами и креслами, ложась в постель, чувствовать, как она
прогибается от тяжести тела.
Но переход к обычным условиям не сразу проник в сознание. Многие члены
экипажа долго не могли привыкнуть соразмерять свои движения с той
автоматичностью, которая свойственна людям на Земле и на Каллисто. Синяеву
пришлось даже несколько дней пролежать, так как, спускаясь, он забыл о
лестнице и сильно расшибся, упав со значительной высоты.
- Не огорчайтесь! - шутил Синьг, оказывая ему первую помощь. - Когда мы
летели к Земле, трое из нас пострадали так же, как вы.
- В два раза меньший процент, - морщась от боли, но невольно улыбаясь,
ответил Синяев. - Нас двое, а вас двенадцать.
Настал, наконец, день, когда Диегонь, собрав в центральном посту весь
экипаж, торжественно объявил, что звездолет вступил в пределы планетной
системы Рельоса.
- Через четыреста восемьдесят часов мы будем на Каллисто, - сказал он.
Можно себе представить, какой радостью отозвались эти слова в сердцах
каллистян. Их черные лица осветились словно внутренним светом. Даже всегда
невозмутимый Мьеньонь заметно повеселел.
Широков и Синяев от всей души поздравили своих дорогих друзей.
Дни стали идти гораздо быстрее.
Разговоры не умолкали, но если раньше они велись о Каллисто вообще, то
теперь стали носить личный характер. Каллистяне говорили о своих близких,
о планах своей дальнейшей жизни и на время потеряли со своими гостями
общий язык.
Широков и Синяев, понимая их состояние, не обижались.
Экипаж звездолета мог уже видеть Каллисто. Она казалась в телескоп
крохотной звездочкой, но каждый из каллистян способен был часами смотреть
на нее.
Планета заметно приближалась. С каждым днем она становилась ярче
(разумеется, только в телескоп). Вскоре можно было различить, что она
видна в виде узкого серпа. Рядом с ней появились светлые точки обоих
спутников, обеих "лун" Каллисто.
На четвертый день после памятного всем сообщения Диегоня командир корабля
снова попросил собраться в центральном посту.
Погас свет, раскрылись экраны, и знакомая, привычная картина звездного
мира окружила корабль. Только снизу она была теперь закрыта плоскостью
пола.
Все было как всегда за эти годы, но что-то было не так, что-то изменилось,
и собравшиеся в центральном посту не сразу поняли, в чем именно
заключалась перемена.
Центральный пост был освещен извне!
Не было той черной темноты, которая всегда наступала, когда тушили свет.
Люди видели друг друга.
- Рельос! - дрогнувшим голосом сказал Вьеньянь, но, как ни тихо произнес
он это слово, его услышали все.
Сквозь нижний, у самого пола находившийся экран проникал слабый еще, но
ясно видимый свет Сириуса - Рельоса. Он казался еще огромной звездой, но
его лучи достигали отдаленных границ системы, где сейчас находился корабль.
Это был свет солнца Каллисто, и оба человека Земли почувствовали такую же
радость, как и каллистяне, для которых этот свет был родным с детства.
Долго не загорался свет в центральном посту. Звездоплаватели, так давно не
видевшие своего солнца, наслаждались его лучами, еще такими слабыми, но
так много говорившими их чувствам.
В последующие дни центральный пост стал местом сбора всего экипажа.
Каллистяне неохотно уходили оттуда и при первой же возможности
возвращались обратно. Они с радостью наблюдали, как все ярче и ярче
становился свет Рельоса, как все ближе и ближе подлетал к нему корабль.
Когда Рельос приблизился настолько, что стало невозможно смотреть на него
простым глазом, Широков и Синяев познакомились еще с одной технической
подробностью устройства экранов. Один из них, возле которого все время
толпились каллистяне, потемнел, точно затянувшись дымчатой пленкой. И с
каждым днем эта пленка становилась все более темной, ослабляя блеск
солнца. Но хотя видимость и ухудшилась, каллистяне продолжали свои
наблюдения.
Широков всем сердцем разделял их переживания, радовался вместе с ними, но
против воли смутное чувство обиды не покидало его. Поговорив с Синяевым,
он обнаружил и у него то же чувство. Его источником было то, что
каллистяне приближались к Рельосу, а Солнце находилось где-то в
бесконечной дали, и пройдет много лет, пока они увидят его опять. Радость
каллистян как бы подчеркивала это.
На корабле считали уже не дни, а часы. Каждый звездоплаватель в любой
момент мог сказать, сколько часов пути осталось до финиша.
Если бы вдруг выяснилось, что звездолет опоздает хотя бы на один день, -
это было бы для его экипажа тяжелым ударом, настолько напряженными были
часы ожидания. Но он не мог опоздать. Космический корабль летел по вечным
и неизменным законам механики, и его движение в пространстве было так же
точно и безошибочно, как движение самой планеты, к которой он стремился.
Но звездолет все же не был небесным телом. Не законы природы, а воля
человека управляла им. Законы природы не меняются, а воля человека может
измениться. Ни Диегонь, ни кто-либо из его товарищей не допускали и мысли,
что они могут добровольно изменить путь корабля и отсрочить так горячо
ожидаемый момент прилета на Каллисто. Не допускали и не думали о такой
возможности. Но когда до конца пути осталось меньше восьмидесяти часов,
звездолет круто изменил направление полета в сторону от Каллисто. И ни
один человек на его борту не пожалел об этом. Нетерпение, стремление
скорее увидеть близких и родных людей - все исчезло, сменившись другим,
более сильным, более властным чувством. И с еще большим нетерпением экипаж
корабля считал часы, отделявшие их от новой цели, о которой так недавно
никто и не помышлял.
Случай в жизни играет значительную роль. Иногда он расстраивает планы
людей, иногда им помогает. Но то, что произошло на звездолете, можно было
с одинаковым основанием отнести к обеим категориям случая.
- Пойдемте в центральный пост, - сказал Вьеньянь, обращаясь к Синяеву,
который вместе с ним приводил в порядок бесчисленные материалы
астрономических наблюдений, сделанных за время пути.
- А что там интересного? - спросил Синяев, не любивший прерывать начатую
работу.
- Леньиньг попытается принять сообщение с Каллисто.
- Сообщение с Каллисто?!
- Да. Он пытался вчера, но безуспешно. Может быть, сегодня удастся.
- Я не понимаю, - сказал Синяев. - Разве звездолет может иметь связь с
Каллисто на таком расстоянии?
- Звездолет не может, его станция недостаточно мощна, но с Каллисто могут
послать нам сообщение, и мы можем его принять. Перед нашим стартом к
Мьеньи (Автор напоминает читателю, что Мьеньи - каллистянское название
нашего Солнца) было условленно, что за пять суток до финиша сообщения
будут отправляться ежедневно в одно и то же время.
- Но вы сами сказали, что вчера его не было.
- Да, и это очень удивило Леньиньга и Диегоня. Станция на Каллисто
достаточно мощна. Правда, в то время, когда мы улетали на Землю, техника
космической связи была еще несовершенна. Может быть, причина кроется
здесь. Вчерашнее расстояние могло все-таки оказаться слишком большим.
- За эти годы ваши инженеры могли усилить и даже наверное усилили мощь
станции.
- Нет. Эта связь не имеет ничего общего с вашим... радио. (Вьеньянь еле
выговорил русское слово.) Станция на Каллисто должна соответствовать
станции на корабле. Иначе ничего не получится. Они все равно вынуждены
пользоваться той самой установкой, которая была тогда.
- Вьеньянь! - улыбнулся Синяев. - Вы меня удивляете. Никогда бы не
подумал, что каллистяне могут быть столь консервативны. Вы просто
недооцениваете возможностей науки и техники. Причина молчания Каллисто
гораздо проще. Звездолет опаздывает.
- Да, мы опоздали на девяносто один день. Но неужели вы можете
предположить, что они перестали посылать сообщения? Конечно нет! Они их
посылали и будут посылать, пока корабль не вернется или пока не пройдут
все мыслимые сроки.
- Вот тут вы, конечно, правы, - сказал Синяев. - Теперь я недооцениваю
ваших соотечественников. Идемте! Это очень интересно.
У центрального пульта они застали всех членов экипажа. Широков также был
здесь.
Леньиньг, самый молодой из каллистян, сидел перед пультом и пристально
смотрел на маленький круглый экран. О том, что в этом месте находится
нечто вроде "радиостанции", ни Широков, ни его друг даже не подозревали.
Им даже казалось, что они никогда раньше не видели этого экрана.
Стекло (или что-то похожее на стекло) было темным, почти черным. Оно
отдаленно напоминало экран невключенного телевизора. Может быть, это и был
телевизор и сейчас начнется телевизионная передача с Каллисто?..
- Нет, - ответил Мьеньонь, когда Широков спросил его об этом. - На такое
расстояние мы еще не умеем передавать изображения. По крайней мере, до
нашего отлета не умели, - прибавил он.
Леньиньг предостерегающе поднял руку. Длинные гибкие пальцы каллистянина
заметно дрожали.
Все придвинулись к нему ближе.
И вдруг экран посветлел, став почти белым.
- Передача! - сказал Леньиньг неестественно громко.
На экране появилась черная линия. Она то суживалась, то расширялась, потом
исчезла и снова появилась.
Леньиньг медленно и осторожно поворачивал стекло. Линия перестала
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг