дочь вождь мергейтов отдал в жены не кому-нибудь, а самому шаду Саккарема еще
два года назад - это была плата за помощь конницы саккаремцев в войне против
явившихся из-за синих волн океана меорэ.
- Уходи прочь, - подражая мужу, тихо и бесстрастно, сказала царевна.
Нукера она, разумеется, не узнала. Да разве возможно вспомнить одного из многих
тысяч воинов, верных Гурцату? Глянув за спину Менгу, где маячила огорченная
физиономия евнуха Джазира, Илдиджинь добавила: - Тебя завтра накажут.
- С кем ты разговариваешь? - Менгу решил не вступать в пререкания с
женщиной. - Кто этот человек?
Рядом с возлюбленной женой Гурцата сидел, скрестив ноги, обнаженный по
пояс мужчина лет сорока. Правый его бок скрывался под пропитанной кровью
повязкой, сделанной из длинных шелковых лент. Совсем недавно эта ткань украшала
белый женский чапан госпожи Илдиджинь. Возле правой руки Худук-хана на кошме
лежала сабля без ножен. Не его. Свою он забыл в юрте повелителя. Это оружие
принадлежало евнуху, призванному охранять спокойствие повелительницы.
- Прочь! - Женщина встала с подушек и вытянула руку, указывая на полог
юрты. - Или ты, грязный пес, умрешь здесь от моей руки!
- Кто он? - Менгу тоже был упрям. - Я вижу хана племени шайбани? Худука?
По законам мергейтов женщина могла сражаться вместе с мужчинами.
Илдиджинь, не теряя достоинства, присела и, схватив даже не правой, а левой
рукой саблю саккаремского евнуха, не разгибаясь, мгновенно нанесла удар. Она
рассчитывала задеть незваного гостя по ногам, однако Менгу успел вовремя
отскочить и обнажить свое оружие.
Худук, не обращая внимания на боль в ране, взялся за кинжал. Евнух,
увидев, что госпожа желает убить нарушителя спокойствия ее дома, схватил Менгу
сзади за шею.
Говорят, будто евнухи слабы и подобны женщинам. Видать, Джазир был
исключением из правила. Кроме того, он воспитывался в Саккареме, где его и
купили на рынке рабов послы Гурцата, желая преподнести подарок его жене.
Невероятно сильные холодные пальцы надавили вначале на гортань верного нукера
хагана, затем сжали шейные жилы...
Илдиджинь остановилась и с улыбкой опустила саблю. Она была уверена, что
Джазир справится без ее помощи, тем более что женщине пристало проливать кровь
только в битве, но никак не в драке с низкорожденным десятником.
Менгу начал терять сознание. Евнух знал, что делал: если пальцами сильно
надавить на шею справа и слева и, как говорят известнейшие лекари Мельсины,
закрыть ток крови от сердца к голове, человек на некоторое время будет в
обмороке. Тогда его можно без труда связать или убить.
Как ни был силен и высокоросл десятник Непобедимых, освободиться от
скорпионьей хватки Джазира у него не получилось. Илдиджинь стояла перед Менгу,
и на ее губах мерцала жестокая улыбка. Худук-хан, остановленный мимолетным
движением руки девушки, замер по левую руку от госпожи.
- Не трогай моих родичей, - хрустально-чистым голосом проговорила
Илдиджинь. - Я неверно сказала. Тебя накажут не завтра, а сейчас.
И вдруг евнуха схватили сзади за ворот, резко отдернули назад, а Менгу,
глаза которого уже заволокло разноцветным туманом, почувствовал, чте железная
хватка Джазира ослабела. Нукер качнулся вперед и, последним усилием подняв
саблю, ударил острием в грудь остолбеневшего Худук-хана. Илдиджинь не успела
ему помешать.
Потом Менгу повалился на серую кошму и затих.
Глава вторая ГРАНИЦА САККАРЕМА
Каждый житель саккаремского городка Шехдада, начиная от распоследнего
крестьянина и заканчивая высокородным вейгилом - управителем области Халаибом,
был убежден, что неизреченная милость небес никогда не коснется их пыльного,
забытого поселения. Здесь, на границе со Степью, всегда было не слишком
оживленно - кочевники-мергейты в течение многих десятилетий лишь изредка
появлялись у глиняных стен города, чтобы продать лошадей или овец, а себе
купить дешевые, но добротные саккаремские товары. Ткани, посуда, украшения
обменивались подданными шада на сочное мясо, бурдюки с кобыльим и коровьим
молоком, сыр и прочие дары Вечной Степи.
Мергейты не были многочисленны, хотя, как утверждали богатые
путешественники из Мельсины или прибрежной Дангары, рискнувшие пуститься в
дальние странствия и повидать другие народы, кочевников на самом деле куда
больше, чем кажется обитателям порубежных городов великого государства. Якобы
ближе к полуночи и полуночному закату мергейты возводят целые поселения, не
зная, правда, что такое дома из дерева или камня, отары их неисчислимы, а Степь
настолько велика, что объехать ее за всю жизнь не суждено даже самому завзятому
искателю приключений.
Крестьян или ремесленников не интересовали рассказы младших отпрысков
богатых семей, которым от скуки возжелалось посмотреть мир и показать миру
самих себя. Главное, чтобы мергейты по-прежнему гнали к границам Саккарема
жирных баранов, вскормленных на предгорных пастбищах или зеленых берегах Идэра,
возили творог и овечий сыр, который с выгодой можно продать в полуденной
провинции или самой столице, и никогда не приходили бы с войной.
Стычки на границе происходили редко, но такое бывало. Мергейты сами по
себе воинственны и очень горды - заезжий торговец с ними пошутил, а степняки
мигом за сабли хватаются. Случалось, шальной отряд из дальнего улуса грабил и
сжигал саккаремские деревни, и тогда вейгил, правящий городом и наслушавшийся
от крестьян жалоб на буйных кочевников, отправлялся с посольством в близлежащие
улусы мергейтов - требовать от ханов Степи соблюдения древних уложений о мире
меж двумя народами. Ханы сами отыскивали нарушителей благочиния и наказывали их
по своим непонятным и жестоким степным законам.
Жизнь в захолустном Шехдаде текла сонливо и тягуче, будто жирные сливки.
Феллахи выращивали пшеницу, некоторые, кто был поближе к мутной, но дающей
жизнь реки, умудрялись собирать урожай риса; люди ремесла ковали железо, пряли
шерсть и ткали материю; купцы торговали; высокорожденные господа охотились в
степи на диких лошадей и сайгаков... Самыми запоминающимися событиями в жизни
Шехдада, происшествиями, о которых говорили много лет, бывали драки на базаре
да редкие стычки меж благородными.
Года три назад стало еще скучнее. Весной 832 года от Откровения
Провозвестника мергейты перестали приходить на границу. Шехдадцы, особливо
купцы и ткачи, покупавшие у степняков мясо и шерсть, забеспокоились. Что такое
могло случиться? Отчего нет гостей из степных улусов?
Потом начали распространяться непонятные, смутные вести. Будто явился в
Степь некий невиданный народ, яростный и жестокий, напал на кочевников, а
сейчас орды пришельцев идут на Саккарем. Говорили, что племя то неизвестно на
землях Закатного Материка, дико и кровожадно, а называет оно себя вовсе
непроизносимо и чуждо - меорэ. Не меньше луны по Шехдаду бродил слух, будто
явились сказочные псиглавцы, а священники-мардибы в храмах Атта-Хаджа говорили:
"Скоро конец мира! Благой Отец явится во всей непознаваемой мощи и установит
свою вековечную власть".
Конца света ждали недолго. В начале того лета у хлипких ворот Шехдада
вдруг появился всадник в покрытом пылью халате. Воины стражи, увидев на тюрбане
гонца знак Солнцеликого шада Даманхура, немедля провели человека к вейгилу...
Пять дней спустя с укреплений города углядели приближающееся войско, идущее от
полудня. Свои. Саккаремцы. Многие тысячи конных под водительством родного брата
шада, царственного Хадибу, не останавливаясь, миновали Шех-дад и ушли дальше в
Степь. В сторону побережья.
Значительно позже выяснилась правда о внезапном походе шадского войска и
войне на землях мергейтов. Будто бы на берега Великого океана обрушилась
неведомая напасть - люди с таинственных дальних островов, выкуренные из дома
извержениями огненных гор, приплыли на лодках и начали выгонять мергейтов и
саккаремцев с земель предков. Кочевники поначалу не смогли остановить натиск и
откатились дальше, в глубь Степи, уступив прибрежные улусы завоевателям. Тем
более что мергейты не имели единого вождя, способного поднять всю Степь.
- Дикие люди, - пожимали плечами горожане, узнав об этом. - У нас, в
благом Саккареме, есть шад, да живет он вечно! И царственный владыка сумеет
оборонить государство... А мергейты? Нет господина на земле - нет господина в
голове.
Верно люди говорили. Государь Даманхур собрал войско, как пешее, так и
конное, и вышвырнул злобных меорэ обратно в океан, убив и пленив всех
пришельцев, покусившихся на саккаремские земли. Потом к шаду явился посланник
из Степи, от Большого Круга ханов. Он сказал: "Помоги. Степь даст тебе за
помощь лучшие стада и самую красивую женщину в жены".
Поскольку у Даманхура жен и без того было не меньше четырех десятков, шад
прельстился на обещанные "тысячу коров, пять тысяч овец и три табуна лошадей".
Женщину он, правда, тоже забрал в свой гарем - кто откажется от такого подарка?
Спустя полторы луны армия мельсинского владыки возвратилась. На сей раз
одержавший победу Хадибу разбил лагерь неподалеку от Шехдада, скупил (пускай и
за мизерную цену) для войска весь хлеб, выставленный на продажу, восславил
имена Атта-Хаджа и шада Даманхура, а затем увел конные тысячи обратно к
столице.
Мергейты, однако, не торопились возобновлять торговлю. Если не считать
того, что за помощь непобедимого и подобного смерчу саккаремского войска
кочевникам пришлось отдать не менее трети своих стад, степняки понесли огромный
c`.- в неожиданной войне. Обреченные меорэ выжгли все поселения мергейтов на
побережье океана, под корень вырезали около десятка родов и обескровили еще
двадцать улусов... Если бы узкоглазые степняки не сообразили избрать военного
вождя, стоящего над вольницей отдельных племен, некому было бы торговать с
Саккаремом.
Правителю Шехдада, благороднейшему и подобному стройному кипарису вейгилу
Халаибу, донесли, будто хаганом - повелителем Степи - Большой Круг ханов избрал
некоего Гурцата из стоящего на реке Ид эр улуса племени эргелов. Рассказывали,
что Гурцат - прирожденный воин и умный человек, достойный звания вождя. В
течение следующего года шехдадские горожане с удивлением и не без доли
восхищения прислушивались к новостям, приносимым редкими продавцами шерсти,
являвшимися из Степи. Гурцат окончательно разбил меорэ, загнал их на дальний
полуостров, где пришлецы и засели, более не нападая, но обороняясь; затем
"степной шад" повел объединенные племена на полночь. Там ему не слишком
повезло. Конечно, хаган разгромил совсем уж неизвестных обитателей гор -
ирванов, попытался напасть на лесных вельхов, однако... Дальние народы не
собирались беспрекословно уступать Гурцату свои земли, которые он полагал
заселить мергейтами, покинувшими выжженную степь.
Тогда великий хаган степного народа повернул обратно.
- Вот и хорошо, - сказали в Шахдаде купцы. - Следующей весной все вернется
на прежние круги. Кочевники опять пригонят скотину, мы продадим им шелк и
хлеб... Будем жить, как заповедали предки.
Однако тем же годом случилось необычное - тумен войска Гурцата внезапно
напал на пограничный со Степью богатый город Эль-Дади, стоявший на берегу
залива Тысячи Акул. Почему богатый? Как думаете, разве не приносит доход
торговля с Мономатаной, лежащим за горами Нарлаком или белокаменной
Аррантиадой? Кто скажет, сколь много золота можно выручить за белую кость
полуночных морских зверей, привозимую сегванами на кораблях под полосатыми
парусами?
Мергейты, похоже, додумались, как возместить убытки от переданных в дар
шаду многотысячных стад. Степняки не сожгли Эль-Дади и пощадили жителей. Однако
вывезли из города все, что представляло хоть какую-то ценность.
Шад показал себя умным человеком. Даманхур понял, что, пока в Степи есть
единый правитель, ссориться с кочевниками не стоит. Вот когда Большой Круг
ханов лишит Гурцата Золотого Сокола владыки, тогда можно будет отомстить.
Царственный шад отправил гонца к хагану, выразив свое недоумение происшедшим,
из своей личной казны заплатил разоренным жителям Эль-Дади за похищенное
имущество и словно забыл о нападении мергейтов. Потом говорили, что Солнцеликий
послал к ханам Степи своих доверенных, но о чем посланники Даманхура беседовали
с предводителями улусов - Борохойн-батором, Эртаем, Ху-дук-ханом и многими
другими - неизвестно никому...
Шад не предполагал, что разграбление Эль-Дади было только предупреждением
степного владыки, вынужденного спасать свой народ от гибели.
...Утром двадцать пятого дня месяца Близнецов, на границе весны и лета,
десятник стражи города Шехдада вышел на стену. Десятник зевнул, потянулся и
скучающим взглядом оглядел степь на полуночи, за Желтым ручьем.
Над равниной клубилось огромное облако пыли.
* * *
Благородная госпожа Фейран, дочь управителя города, проснулась перед
рассветом.
На женской половине дома было очень тихо. Младшие сестры Фейран мирно
спали в соседних комнатах, с галереи второго этажа каменным обвалом скатывался
храп евнухов, а птицы, свившие гнезда на жидких деревцах, росших во внутреннем
дворе маленького дворца вейгила области Шехдад, увидев первые лучи солнца, еще
скрытого за просторами степи, тихонько чирикали, словно опасаясь побеспокоить
еще спящих людей.
Только вчера Фейран исполнилось целых восемнадцать лет - девушке
благородного происхождения, а уж тем более старшей дочери вейгила в таком
возрасте давно следовало быть замужем. Фейран, хотя и не считалась особо
красивой, как ее юная сестра Кимхи, но слыла в городе умной не по годам, а
некоторые люди даже поговаривали о том, что она колдунья. Где ж такое видано -
$.gl почтеннейшего вейгила разъезжает с отцом по деревням в месяцы сбора
налогов, господин Халаиб разрешает ей носить оружие, и даже лицо синеглазой
Фейран скрыто шелковым шарфом не до глаз, а только лишь до верхней губы?
Впрочем, горожане не придавали особого значения столь вопиющим нарушениям
законов Атта-Хаджа, записанных Провозвестником в священной книге. Фейран все-
таки не дочь простого крестьянина или торговца, но отпрыск наместника
солнцеликого шада... Тем более что господин Халаиб не имел сыновей - его жены,
будто сговорившись, подарили вейгилу четырнадцать девочек.
Однако никто, кроме ближайших родственников или верных слуг управителя
Шехдада, не знал о странной тайне, окружавшей Фейран. Господин Халаиб строжайше
запретил посвященным даже заикаться о способностях дочери в присутствии других
людей. Сплетни по городу, несмотря на старания отца, все равно бродили - один
из евнухов проболтался. Вскоре, между прочим, его нашли зарезанным, и никто не
мог сказать, чья рука нанесла удар. Смерть евнуха лишь возбудила среди горожан
новые подозрения, благо в Шехдаде немногие могли позволить себе иные
развлечения, кроме пересудов, тем более о семье славного вейгила...
Говорили: без сомнения, благороднейший высокорожденный Халаиб может
воспитывать свою дочь как мальчика - недаром легенды говорят о женщинах-
воительницах, да и лет двести назад трон в Мельсине занимала великолепная шади
Се-рамис... Но если женщина - а уж тем более девица - ночами общается с духами!
Или, к примеру, принимает облик белой кошки, расхаживая по домам горожан,
подслушивая и вынюхивая!.. А вы слышали, будто купец Нухайб, проезжая ночью
мимо дома вейгила, был до смерти напуган жутким воем, донесшимся со двора?
Наверняка колдунья вызвала из Черной Бездны непотребного демона!
Все это было вранье - от первого до последнего слова. Фейран не
превращалась в кошек, не беседовала с духами, не читала колдовских книг, а если
ночью и видели на плоской крыше дома управителя ее силуэт, то это означало -
дочь Халаиба просто наблюдала за ночным небом да любовалась проблесками
падающих звезд. А рев некоего жуткого зверя, который услышал престарелый Нухайб
сразу после полуночи, был обыкновенным собачьим воем - любимый пес вейгила
узрел полную луну и решил уподобиться своим предкам-волкам, по-своему
поприветствовав ночное светило.
Однако пыль без ветра не поднимается. Немногие знали, что мать Фейран во
время беременности ездила в Мед дай - священный город, что стоит в пустыне на
самом стыке границ шадства Саккарем с Нардаром и Халисуном. Госпожа тогда
прикоснулась к Небесным Кристаллам, замурованным в основание храма Атта-Хаджа,
а, как известно, эти желтовато-серые полупрозрачные камни обладают некоей
чудесной силой, которую невозможно постичь человеческим разумом.
Через несколько лун родилась Фейран. Ее глаза с младенческих времен
остались светло-синими, что уже само по себе было необычно для тем-нооких и
смуглых полуночных саккаремцев, а в возрасте одиннадцати лет в начале осени
девочка подошла к отцу и тихим голосом попросила его о краткой беседе.
Досточтимый Халаиб ушам своим не поверил: Фейран сказала, что спустя пол-
луны придет бедствие - пыльный ураган. И надо бы поторопить феллахов со сбором
урожая, иначе к зиме не будет хлеба...
- Откуда ты знаешь? - удивился вейгил. - Видела страшный сон?
- Звезды сказали, - пожала плечами Фейран. - Позволь, я уйду на женскую
половину.
Халаиб не придал словам ребенка особого значения, однако через несколько
дней заглянул в дом жрецов Атта-Хаджа и, подарив им несколько корзин фруктов,
попросил дать предсказание. Жрецы ответили: "Всеблагой никогда не предупреждает
о своих карах. Небесный повелитель знает лучше смертных, как поступать с этим
миром. Воля его неисповедима".
Управитель Шехдада, прекрасно сознавая, что делает глупость, сам
отправился на поля феллахов вместе со сборщиками налогов и своей волей приказал
собрать остатки урожая за две седмицы. Мешки с зерном не оставлять в домах, а
отправить на склады городской крепости. Кто не исполнит приказа - будет
наказан.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг