- Но ведь нельзя просто стоять и ничего не делать! - сжав кулаки,
воскликнул Джендек. Его лицо покраснело. - Неужели ты боишься?
- Идите, - неожиданно быстро согласился Халаиб. - Ты командуешь.
В то же мгновение послышался растерянный и перепуганный одновременно крик
- !+n$ b%+o, стоявшего на площадке, венчающей оконечье над-вратной башни.
- Огонь! Они поджигают город! Они пускают горящие стрелы!..
* * *
Халаиб первым уяснил, что поражение неминуемо.
Еще до того, как Джендек собрал конников у ворот, намереваясь сделать
вылазку и задать нахальным степнякам подобающую трепку, часть людей, стоявших
на укреплении, начали самовольно покидать стену. Халаиб не возражал - горожане
ринулись к своим домам, над крышами которых уже начал подниматься поначалу
серовато-голубой, а затем все более густеющий и тяжелый дым. Мергейты не жалели
зажигательных стрел.
"Если вдруг поднимется ветер, - смятенно подумал вейгил, - Шехдаду конец.
Степнякам не понадобится штурм. Мы сами откроем ворота, когда огонь начнет
перебираться от дома к дому, или просто поджаримся внутри городских стен..."
Как ни странно, часть пожаров удалось погасить. Лишь в восходной части
города, справа от надвратной башни, злобно рычало пламя, охватившее деревянный
дом купца Миджирхана. А ведь благородный торговец так гордился своим жилищем,
на постройку которого пошли лучшие стволы из предгорных кедровых рощ!
- Почтение славному вейгилу! - Вернулся Берикей, вспотевший, с мокрым
лицом. Халаиб заметил, что молчавшая и будто бы застывшая в полусне Фейран
глянула на молодого сотника с интересом и какой-то смутной надеждой.
- Что? - отрешенно спросил Халаиб.
- Прикажи, - скороговоркой продолжил Берикей, - перенести городскую казну
в подвалы своего дома, туда, где хранятся сухие фрукты и кувшины с вином.
Халаиб поднял взгляд на десятника и уже открыл было рот, чтобы произнести
злую отповедь - к чему сейчас заботиться о сундучках с золотом? - но Берикей
опередил его, сказав:
- Я спрячу под домом всех твоих родичей, места хватит. Если начнется
пожар, они останутся живы - там хороший настил. Пусть даже здание рухнет,
никого не придавит. Они смогут отсидеться несколько дней, пока мергейты не
уйдут.
- Ты думаешь...- Халаиб, глядя в узкие глаза десятника, внезапно растерял
свой воинственный пыл, но ему снова не дали закончить фразу.
- Да, - чуть заметно кивнул Берикей, - нам не устоять. Очнись, господин, и
посмотри вон туда.
...Немногим ранее городские воины, следуя приказам десятников и эмайра
Джендека, на удивление быстро собравшего почти пять десятков всадников (в
основном своих друзей, родичей и знакомых эмайров-землевладельцев), сняли с
ворот два кованых деревянных запора, распахнули одну из створок, и на дорогу,
ведущую к Шехда-ду, вылился поток всадников, восседавших на породистых
длинноногих конях.
Яркие цветные халаты, бесценные шелковые тюрбаны с перьями, сверкание
камней на эфесах сабель и перстнях - менее всего это походило на боевую
вылазку. Словно благородные саккаремцы вдруг решили поехать на охоту и
затравить джейрана, а то и степного волка.
- Атта-Хадж!!! - Саккаремский боевой клич прозвучал не грозно, скорее
скучновато, будто горячий воздух заглушал его, а звуки запутывались в солнечных
лучах. Отряд под командованием Джендека даже не держал строй - они просто
рванулись вперед, на топтавшуюся в отдалении кучку мергейтов, туда, где
находился сотник и болталось длинное желтовато-синее знамя, привешенное к
украшенному конским хвостом древку.
- Что они делают?! - сквозь зубы прошипел Берикей, ударив кулаком по
крытому высохшей глиняной замазкой зубцу стены. - Ослепли? Не замечают, что
степняки разделились на три отряда!
И вдруг десятник личной охраны городского управителя перегнулся через
стену и заорал:
- Сто-ойте! Назад!
- Бесполезно. - Вейгил почему-то отрывисто хихикнул, и у него дернулось
веко. - Никто тебя не слышит.
Два отряда мергейтов, ушедших вдоль стен Шехдада разбрасывать огненные
стрелы, повернули обратно. Джендек или кто-либо из его маленького конного
войска не оглядывались назад - они увлеченно нагоняли внезапно сдвинувшихся с
,%ab степняков под знаменем. Последние, увидев приближающегося врага, решили
не искушать удачу и отступить. Более быстрые кони саккаремцев обошли маленькую
группу степняков справа и слева, Джендек постепенно взял противника в клещи,
огненными полосами взметнулись к солнцу клинки-шамшеры...
- Пришел служитель Атта-Хаджа, - расслышал Халаиб глухой голос Берикея,
успевавшего наблюдать и за полем, и за событиями на укреплении. Градоправитель
раздраженно отмахнулся. Какой еще служитель? Старый Биринджик погиб, а кроме
него, в Шехдаде нет посвященных мардибов. Управителя куда больше волновало
жутковатое представление под стенами.
- Кольцо в кольце, - пробормотал Халаиб. Ему внезапно стало холодно,
словно и не было солнечного дня да марева от нагретой земли. Джендек-эмайр
совершил непростительную ошибку, позволив менее спесивым и не обуянным
самомнением простецам-мергейтам обвести себя вокруг пальца. Нет сомнения,
саккаремская конница непобедима, но, когда противник, к тому же превосходящий в
численности, применяет описанный во всех трактатах по военному искусству ход
под названием "Удав, пойманный в петлю", даже самые опытные воители могут
оказаться на грани поражения.
У отряда Джендек-эмайра еще оставалась возможность если не победить, то
хотя бы отступить без особых потерь и вернуться в город. Стоило лишь приказать
перестать преследовать неожиданно побежавших мергейтских командиров и отвернуть
вправо. Но, во-первых, благородные саккаремцы редко слушаются чьих-либо
приказов, а во-вторых, вся полусотня отлично видела - степняки испугались, а
значит, отдали победу. Их можно перебить за несколько мгновений - никто и
никогда не должен показывать в битве, пусть даже и в маленькой, спину.
И вдруг все переменилось.
Три десятка отступавших мергейтов внезапно развернули коней, выстроились
плотной кучкой и позволили (что за недомыслие! Или просто варварская глупость?)
себя окружить. Шехдадцы налетели на врага с радостным ожиданием близкой победы
- сейчас будет уничтожен этот отряд степняков, затем придет очередь двух
других. Зря подданные хагана разделили свою сотню...
Джендек выбрал целью молодого сотника мергейтов - очень уж хотелось
привезти его голову в город и гордо, под завистливым взглядом управителя,
бросить на ступени храма Атта-Хаджа. Господин Халаиб струсил и не решился
участвовать в вылазке из города, его телохранители тоже. Пусть тогда слава
победителя степняков достанется одному Джендек-эмайру! А когда царственный шад
со своей многотысячной армией придет мстить мергейтам (не позже чем через
седмицу конные лавы Мельсины войдут в Степь, неся на остриях сабель наказание
варварскому народу!), Джендек будет обласкан милостью солнцеликого Даманхура.
Смелость подданных нравится великим правителям!
Сотник мергейтов - его саккаремец опознал по рыжей лисьей шапке с хвостом
и перевязанной какими-то грязными тряпками левой руке - отчего-то был слишком
спокоен. В его глазах не мерцал тусклый страх, какой обычно бывает у баранов на
бойне. А именно бойню сейчас собирался учинить Джендек-эмайр.
- Атта-Хадж!! - Он направил коня прямо к высокому мергейту, сталь звякнула
о сталь - вонючий степняк неплохо владел клинком и отлично держался в седле,
хотя левая рука у него почти не действовала и он не мог даже ухватиться ладонью
за гриву коня, чтобы сохранять равновесие.
Краем глаза Джендек замечал, как его воины ранили двух мергейтов, как был
убит старший сын Мезил-эмайра из отдаленного поместья Эс-За-биб, - что ж, он
умер со славой, во имя неколебимого Саккарема и золотого трона шада.
Мергейты начали сдавать - саккаремцы куда лучше, чем степняки, владели
искусством клинкового боя, их шамшеры были несколько длиннее узких степных
сабель, да и отряд Джендек-эмайра насчитывал куда больше воинов. Еще немного -
и можно будет с честью уйти обратно к стенам Шехдада, оставив на истоптанной
копытами земле залитые кровью трупы нежданных гостей с полуночной равнины.
- Атта-Хадж! - Джендек, обмениваясь ударами с мергейтом-сотником,
чувством, присущим лишь воину, понял, что выкрик был не победным и атакующим, а
напуганным.
Джендек против своей воли обернулся, расслышав позади злые, каркающие,
чужие голоса. Какая ошибка! Мергейты, ушедшие поджигать город, успели на помощь
своему предводителю и его немногочисленным охранникам!
На саккаремцев обрушился град сабельных ударов с двух сторон - в лицо и из-
за спин. Кольцо в кольце. Неразрывные, намертво замкнувшиеся стальные кольца.
Чтобы спастись, Джендеку нужно было иметь не две руки, а четыре. Младшего
брата эмайра, прикрывавшего спину, убили почти сразу, слуга, находившийся по
левую руку, раненым упал под копыта лошадей... Джендек отбил прямой рубящий
удар, нанесенный каким-то стариком-мер-гейтом, потерявшим в гуще битвы белую
четырехугольную шапочку и теперь сверкавшим серебряно-седыми волосами,
увязанными в узел на затылке. Новую сине-золотую молнию Джендек не увидел.
Достаточно было того, что она вонзилась, промелькнула где-то среди синевы небес
и, поразив шею прямо под челюстью, исчезла.
Джендек успел подумать, что молнию сжимала коричневая, загорелая
человеческая ладонь.
- Хорошо, Менгу! - Саккаремец, теряя сознание, уже валился из седла на
землю, когда вдруг услышал это восклицание. Послышался ликующий ответ:
- Да, Танхой! Мы победили!
Жгучий, белый солнечный свет нежданно померк, тело Джендек-эмайра уже не
почувствовало удара о землю.
Саккаремец с удивлением заметил, что темнота, сгустившаяся сразу после
удара стальной молнии, расступилась, оставляя место бесчисленным звездам. Под
его ногами находилась каменная плита, а сразу за ней над бездонной и мрачной
пропастью взлетал, переливаясь оттенками радуги, едва различимый призрачный
мост.
"Тоньше волоса и острее лезвия клинка, - вдруг подумалось саккаремцу. Он
опустил взгляд и рассмотрел в колеблющемся свете, что посейчас сжимает богатую
рукоять меча-шамшера. - Оставить? Меч у меня тяжелый... Нет, не брошу".
Напротив, на другом берегу, возле выложенной золотом и малахитом двери,
стоял человек в зеленом халате и тюрбане. Отсюда невозможно было различить его
лица, но Джендек прекрасно знал, кого видит.
Он знал, что находится за дверью.
Или думал, что знал.
Джендек-эмайр, некогда подданный солнцели-кого шада Даманхура, не
колеблясь, вступил на невидимый мост.
Мост чуть заметно дрогнул, но выдержал.
Фарр атт-Кадир, милостью Незримого владыки и разумением храмового сторожа
Ясура внезапно ставший мардибом города, впервые в жизни не нашел, что сказать.
Особенной красивой речи, служившей во славу божества, храмовых
воспитанников наставники обучали специально, дабы они впоследствии доносили
народу слова Поднебесного и Вечносущего. У Фарра и без того с детства язык был
хорошо подвешен, да и несколько лет послушничества не прошли даром. Но
сейчас... Многомудрейший Биринджик полагал, что, всячески охраняя учеников от
общения с внешним миром, он добьется от мальчишек должного смирения и лучшего
понимания вековечных истин, изложенных в Книге Провозвестника, каковой писал ее
со слов самого Атта- Хаджа, открывшихся Эль-Харфу многие столетия назад.
Посему ученики, если и выходили со двора храма в город, то только под
присмотром Ясура, обходя стороной разнообразные вместилища греха и порока:
духаны, где в подвалах можно было воскурить траву, вызывающую сколь яркие,
столь и нереальные сны; базар, лавки купцов; единственный на весь Шехдад дом,
где обитали распутные женщины. Ученики, получая незаметные другим, но
чувствительные зуботычины от сторожа, имели право только раздавать милостыню
нищим, присматривать за больными да тяжко работать - почтеннейший мардиб
полагал, что молодой человек, решивший служить Атта-Хаджу, должен познать все
тяготы мирского бытия. Чистка выгребных ям и прудов, работа в поле вместе с
феллахами или труды на конюшне безмерно утомляли и раздражали учеников, но
разве скажешь что-нибудь супротив приказа господина Биринд-жика?
Правда, труды послушников служили не только укреплению их тела и разума,
но и благу храма - мальчишки получали за работу какие-никакие, но деньги.
Биринджик, разумеется, забирал их себе, оставляя послушникам лишь по одному
медному ассарию, на который и приличных сладостей-то купить было невозможно...
И вообще, какие сладости? К чему баловать тело, ибо сие приводит к
избалованности духа?!
Ни Фарр, ни другие воспитанники мардиба не представляли, что происходит
"-% стен храма или города, - мир для них ограничивался познанием древней
мудрости, многоразличными науками да именовавшимся Шехдадом маленьким клочком
бескрайнего материка, населенного людьми и нелюдями, полного чудес и тайн,
доступных не зримо, но только в книгах.
Ясур, сторож и воспитатель, не слишком одобрял такой подход Биринджика к
обучению и, хотя не смел впрямую возражать белобородому марпибу частенько
разговаривал с юными послушниками по-своему. Ясур разумел то, о чем не ведал
отшельник мардиб. Он мог рассказать о других странах, давних войнах, просветить
в простейших житейских вопросах - как расплатиться с иноземным купцом и что ему
нужно сказать, почему весной шерсть стоит дешевле, чем осенью, в какой лавке
Шехдада лучше купить пергамент или папирус... А вечерами на втором дворе храма,
отделенном от скромного домика Биринджика стеной в два человеческих роста, Ясур
показывал желающим, как обращаться с саблей или кинжалом или победить врага в
кулачном бою. Последнее не очень получалось, ибо сторож был однорук.
Однако, сколь бы яркими и поучительными ни были рассказы Ясура о его
молодости, прошедшей в непонятных для молодежи битвах и стычках, сегодня Фарр
понял - настоящая война выглядит совсем по-другому.
Атт-Кадир, нежданно получивший серебристо-белое облачение мардиба, с
неподобающей духовному званию поспешностью взлетел вслед за Берикеем по
лестничным ступеням на галерею, обводящую башню над воротами города, и замер,
раскрыв рот. Разве что слюна с угла губ не стекала.
Отсюда, с высоты, было хорошо видно, как постепенно занимаются огнем дома,
на которые с-неба, как казалось, падали комочки пламени, как бестолково
роящиеся на загаженной конским навозом площади у ворот горожане мечутся вправо-
влево, едва подчиняясь приказам десятников управителя, и как...
"Это война? - Взгляд Фарра непроизвольно упал на поле перед городскими
стенами. - Та война, о которой с таким вдохновением повествовал Ясур?"
Сторож храма молча стоял за спиной атт-Кадира и, прищурившись, озирал
окрестности. Посмотреть на него - бесстрастная статуя! Ясур, словно и не было
двадцати лет службы у Биринджика и долгих тоскливых вечеров за оградой храма
(где, правда, его кормили и в конце каждой луны мардиб одаривал двумя золотыми
шади за работу), видел давно знакомую и почему-то радующую сердце картину.
Будто бы вернулась молодость, давние и прочно забытые времена, когда Ясур был
темноволос, хорош собой и отлично управлялся обеими руками что с оружием, что с
трактирной едой или военной добычей.
Мергейты добивали отряд Джендек-эмайра. На взгляд мирного селянина,
шехдадского купца, а то и благородного эмайра, с детства привыкшего обращаться
с оружием, но видевшего кровь только на неосторожно полученных ссадинах или на
спинах наказываемых плетью провинившихся феллахов, это выглядело жестоко, но
для воина... Ничего необычного. Это бой, и здесь могут отрубить руку или
распороть клинком шейные жилы. Только в легендах раны выглядят красиво -
перевязанная голова героя, струйка крови, стекающая по щеке или, на худой
конец, скрытый под шелковой черной повязкой вытекший глаз...
Ясур отлично понимал, что привело Фарра атт-Кадира в ужас. Храмовый
послушник не то чтобы не видел, но даже и слышать не мог о подобном.
Разрезанные безжалостным железом тела, вывалившиеся внутренности, бурлящая
розовая пена на обнаженных легких, стекающий по халату кал из порванных саблей
кишок... Вонь, предсмертные крики, просьбы добить, обращенные и к противнику, и
к своим, брызги крови на лицах победителей и ставшие липкими от крови рукояти
шамшеров... Никаких колышущихся под солнцем знамен - единственное знамя
степняков выбили из рук нукера, и сейчас оно валялось под копытами лошадей, -
нет рева труб и злобно-торжествующего грохота барабанов, отсутствует полководец
в серебряной кольчатой броне и цветными перьями на шлеме, повелитель, ведущий
свою блистательную армию к победе.
Ничего нет. Есть только маленький захолустный городок на границе Саккарема
и Степи, рядом с которым мергейты учинили резню и который падет еще до заката.
- Фарр, - шепнул Ясур сзади, наклонившись к уху молодого мардиба. - Фарр,
послушай меня не как наставника - сегодня после полудня я перестал им быть, - а
как человека, который много воевал. Надо уходить. Прятаться.
- Что? - тупо переспросил атт-Кадир. - Зачем?
- Нас больше. - Ясур покосился на стоявшего неподалеку Халаиба.
Градоправитель, защищенный стеной, просто стоял, опустив голову, не зная,
что делать дальше. Он мог разобраться с купеческими пошлинами или жалобами
заносчивых благородных эмайров друг на друга, мог, собрав два десятка воинов,
уничтожить стоянку разбойников, появившихся в округе, но что делать сейчас?..
Как противостоять нашествию? Пускай рядом с Шехдадом одна поганая сотня
мергейтов, но посейчас, от самого рассвета и до последних предзакатных часов, в
отдалении идут мимо Шехдада, к полудню, сотни сотен...
- Кого "нас"? - Фарр немного пришел в себя и начал соображать. - Посмотри
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг