рыцаря, королева тихонько пробурчала под нос фразу, весьма заинтересовавшую
Гунтера. Речь тогда шла, во-первых, о Дугале из клана Мак-Лаудов, а во-вторых, о
находках в Тауэре.
- Дугал? - думая, что ее никто не слушает, шепнула сама себе королева-мать.
- Где, интересно, его носит, негодяя эдакого? И что с бумагами?..
"Элеонора знакома с нашим шотландским громилой? - ошеломленно подумал
германец. - Быть не может, я ослышался. А если вдруг?.. Опять мания
преследования..."
Мирную беседу прервал громкий и весьма невежливый стук в дверь. Элеонора
махнула принцессе, которая, видимо, выполняла при будущей "матушке" роль
доверенной служанки (такое частенько случалось при королевских дворах, а если
учитывать, что Беренгария происходила из самого что ни на есть захудалого
королевства - Наварры, а Элеонора успела побывать королевой Франции и Англии и
заодно была дочерью аквитанского герцога, равного по могуществу многим монархам,
то принцессе сам Бог велел прислуживать столь знатной госпоже). Так вот,
Беренгария, исполняя свои обязанности, поднялась со стула и приоткрыла створку.
За дверью коричневело мрачное, недовольное лицо благочестивейшей аббатисы
Ромуальдины.
- Этот господин, - мать-настоятельница резко дернула головой куда-то в
сторону, надо полагать, указывая на человека, стоявшего в стороне, - имел
наглость прорываться силой в покои ее величества. Я вынуждена была его
проводить, дабы не нарушать тишину обители. И еще. Синьорита, я накладываю на
вас епитимью за ложь перед лицом владетельницы монастыря Святой Цецилии. В
помещениях, где находятся кладовые, я не увидела того, что вы столь же невинно,
сколько и неправдиво описывали. Прочтете на ночь тридцать раз "Отче наш" и во
время сегодняшнего праздника не станете кушать мясное.
Преподобная Ромуальдина круто повернулась, не дожидаясь ответа, и зашагала
по коридору в сторону выхода из странноприимного дома.
Сэр Мишель и оба его соратника раскрыли рты. На пороге комнаты стоял
седоволосый, разряженный в пух и прах недавний знакомец. Ангерран де Фуа.
- Проще отобрать Иерусалим у Саладина, - без всяких соответствующих этикету
приветствий заявил он, - нежели попасть к вам, моя королева. Эта жуткая церберша
пыталась выставить меня вон, однако я все-таки настоял на своем. Дозволите
присоединиться к вашему маленькому пиршеству? 0-ля-ля, мессиры, частенько,
однако, мы с вами встречаемся! И в самых неожиданных местах...
Мессир де Фуа полушутливо-полусерьезно раскланялся с опешившим Фармером.
- Ангерран! - ахнула Элеонора Пуату. - Бог мой! Сколько же времени мы не
виделись!
Королева-мать, быстро оценив обстановку, метнула нетерпеливый взгляд на
сэра Мишеля.
- Шевалье, не стану вас более задерживать. Однако сегодня праздник святого
Ремигия... Обязательно приходите в церковь на мессу, к полудню. Засим побеседуем
подробнее.
Ее величество мягко и ненавязчиво намекала молодому рыцарю и его спутникам,
что они стали лишними.
- Беренгария, - Элеонора перевела взгляд на принцессу, - оденьтесь
приличнее, возьмите камеристку, хотя бы мадам де Борж, и ступайте погуляйте с
молодыми людьми по городу. Деньги для покупок возьмите в моем ларце. Мессир
Ангерран, проходите же, к чему украшать собой порог?!
Гунтер заметил по наручным часам, что сейчас без четверти восемь утра. До
восьми все трое ждали принцессу во дворе монастыря, и вскоре Беренгария,
надевшая лиловое котарди, появилась. Долженствующая следить за благочинием
придворная дама девушку почему-то не сопровождала.
- У мадам де Борж приключились желудочные колики, - невинно сообщила
наваррка, приблизившись к трем дворянам. - Она не сможет пойти.
Принцесса быстрым, но оценивающим взглядом скользнула по Мишелю, Гунтеру и
"оруженосцу из герцогства Киевского" и почему-то подала руку именно Казакову.
Тот дернулся, вопросительно покосившись на германца, однако, получив в ответ
одобряющий кивок, протянул Бе-ренгарии затянутую в перчатку правую ладонь.
Маленькое, но благородное общество, среди которого присутствовали сын
барона, пилот ВВС, компьютерный техник и принцесса Наваррская, отправилось
гулять.
Празднующийся первого октября день святого Ремигия посвящался человеку,
сделавшему для возвышения христианства ничуть не меньше евангельских апостолов.
Почти семьсот лет назад, когда Римская империя исчезла с лика земного, а Европа
оказалась под дланью варваров - германцев и славян, некий итальянский епископ,
именем Ремигий, или, если по-французски, Реми, являлся духовником Клотильды,
жены короля сикамбров Хлодвига, происходившего по прямой линии от легендарного
Меровея. Досточтимая Клотильда давно приняла христианство и, объединив усилия с
епископом, долго пыталась склонить войнолюбивого супруга к принятию религии
милосердия. Поначалу Хлодвиг упирался, не желая отринуть Вотана, Доннара и
Бальдра - богов предков. К тому же христианские священники призывали к миру и
добросердечию, а королю следовало защищаться от других варваров, которые, как
известно, либо воевали с Римом, либо, когда наступало перемирие, прилежно
враждовали между собой.
Варвары, как известно, были (да и остаются) людьми чрезвычайно практичными.
В напыщенных церковных хрониках подробности обращения в христианство первого
католического короля из рода Меровингов обычно умалчиваются, в действительности
же все происходило так.
Хлодвиг, несколько раз побитый алеманами, готами и бургундами, осознал, что
ему срочно требуется помощь - если не войском, то хотя бы деньгами. Вдобавок во
время последнего сражения произошло чудо, изрядно повлиявшее на
впечатлительного, как и все древние германцы, вождя: видя, что бой проигран,
Хлодвиг воззвал к "богу ромеев" и пообещал в обмен на победу принять крещение.
Договор с высокими небесами заключался в древней языческой традиции "Ты мне - я
тебе", однако Хлодвига услышали. Безнадежное сражение закончилось полным
разгромом врага.
Настала пора выполнять клятву, но и тут ушлый варвар получил свое. Церковь
подкрепила принятие королем сикамбров Истинной Веры довольно большой суммой в
золоте, военной помощью из Рима и официальной коронацией, поразившей воображение
непривычных к пышной торжественности германцев (каковая коронация обозначала
полное признание Хлодвига в качестве христианского государя со стороны Папы
Римского, святого Симмаха I).
Все остались довольны: мечи духовной и светской власти воссоединились,
Меровинги почитали себя помазанниками Божьими, епископ Ремигий был
канонизирован, получив титул "апостола франков", а Хлодвиг с Клотильдой вошли во
все летописи и поныне считаются покровителями королевства.
Впрочем, принятие христианства лишь немногим ослабило варварские традиции -
для этого должна была пройти не одна сотня лет. Показательный пример описал в
своих хрониках святой Григорий Турский: когда Ремигий читал королю Хлодвигу
евангельские истории о страданиях Христа, варвар искренне возмутился произволом
римлян и иудеев, горячо заявив, что если бы он со своей дружиной оказался бы
тогда в Иерусалиме, то показал бы Понтию Пилату и Кайафе силу своих мечей,
отомстив за невинно осужденного. Тот же Григорий замечает о знаменитом сикамбре:
"Каждый день Бог отдавал в руки Хлодвига его врагов и увеличивал его
королевство, потому что король шел с сердцем, праведным пред Господом, и делал
угодное пред Его очами".
Миновало семь столетий, исчезла династия Меровингов, на месте былых
Нейстрии, Австразии и Бургундии образовалась куртуазная Франция и суровая
Германия, варварством ныне считался даже косой взгляд в сторону прекрасной дамы,
а первый день октября признавался во всем католическом мире праздником
поминовения Сен-Реми, без которого не существовало бы ныне галантного и мирного
королевства Филиппа-Августа.
...Всю Эту историю от начала до конца рассказал Гунтер, шествуя вместе с
рыцарем, благородной девицей и своим коллегой-оруженосцем по Мессине. Мишель,
выслушивая неизвестные доселе дополнения к житию святого Ремигия, крякал,
удивляясь, Казаков иногда пожимал плечами, а Беренгария постоянно отвлекалась.
Ее более привлекали купеческие ряды, располагавшиеся по правую руку. Лошади
преспокойно выступали позади, ведомые за узду.
Наконец принцесса не выдержала и потянула избранного ею кавалера к открытой
ювелирной лавке. Казаков философски вздохнул, перекинул поводья своего коня
Гунтеру и отправился вслед за наварркой. Ничего не скажешь, Беренгария была
красива, умна, и единственный ее недостаток состоял в излишней язвительности.
Впрочем, она вскоре уяснила, что необычный оруженосец не понимает ее каламбуров,
и начала относиться к Казакову с большим вниманием, наверняка вообразив себя
старшей сестрой, поучающей юного брата, впервые вышедшего в свет.
- Странный человек этот Ангерран де Фуа, - вдруг заметил скучавший и
чуточку уязвленный тем, что принцесса почти не обращала на него внимания,
рыцарь. Как же так, он молод, красив, обликом - истинный норманн, а госпожа
Беренгария изволит подавать ручку абсолютно невзрачному и плохо говорящему на
французском Казакову, который еще и старше сэра Мишеля на целых шесть лет!
- Я бы сказал по-другому - необычный, - ответил Гунтер. - Без сомнения,
Ангерран богат, имеет связи... Я бы подчеркнул - очень широкие связи. Видел, как
его приняла королева? Элеонора - дама экспрессивная и оригинальная, однако она
встретила мессира де Фуа с искренней радостью, будто не первый год знакомы.
- Ты представляешь, сколько может быть знакомых у королевы? Дальних,
близких... Она путешествовала по всей Европе, ходила с первым мужем, королем
Людовиком, в Крестовый поход, говорят, к ней даже сватался тогдашний конийский
султан. Неудивительно, что ее величество знает многих благородных дворян.
- Ты что-нибудь слышал о семье де Фуа? - подумав, задал вопрос германец.
- Южане из Лангедока. - Рыцарь выпятил нижнюю губу, припоминая. - Они там
все, конечно, чудаковатые... Говорят, будто Лангедок - вотчина еретиков и
ересиархов.из Альби, но после церковного суда тридцать лет назад отступники
поутихли. Некоторых де Фуа я видел в Пуату, когда Ричард, еще будучи принцем,
устраивал там большой турнир, в основном молодых рыцарей. С Ангерраном я
незнаком. Был незнаком, - поправился сэр Мишель.
Казаков вкупе с принцессой Беренгарией увлеченно ворошил прилавок
ломбардского ювелира, выставившего на продажу как вещи собственного
изготовления, так и сокровища, привезенные с пышного Востока.
- Как вам нравится, сударь, это ожерелье? - щебетала наваррка, рассматривая
чудовищное сооружение из литого золота с жемчугом и вкраплениями аметиста.
Весило оно, по мнению Сергея, не меньше килограмма.
- Ужасно, - честно ответил Казаков, а Беренгария вздернула темные густые
брови.
- Однако вы, мессир, честны в своих мыслях и мнениях. В нынешние времена
такое не часто встретишь... Все считают дочь короля кем-то особенным, льстят
напропалую. По-человечески со мной разговаривают только отец и мадам Элеонора. Я
хочу купить приличествующие моему титулу украшения - сегодня вечером король
Танкред принимает английскую королеву и Филиппа-Августа в замке, хочется
выглядеть достойно. Драгоценностей у меня множество, но я предпочла бы
отличаться от всех прочих дам и благородных девиц.
- Платье у вас какого цвета будет? - по-деловому нахмурился Казаков. -
Значит, темно-фиолетовое?
- Это называется "морским пурпуром", - поправила Беренгария.
- Пойдемте-ка. - Оруженосец привычно взял принцессу под руку (что, кстати,
здесь принято не было - даму держат только за пальчики), но принцесса так
удивилась, что не стала возражать. Они благополучно миновали два или три
прилавка, пока Казаков не остановился.
- В моей стране, - не без натуги подбирая слова, начал он, - никогда не
носят пышных и больших украшений. Это считается неприличным. Давайте сделаем вот
как...
Худощавый молодой купчишка (тоже, кстати, из Ломбардии) не удивился тому,
что некий благородный шевалье рассматривал с дамой драгоценности, однако у него
совершенно отвисла челюсть, когда стало ясно: изделия выбирает не юная девица, а
мужчина. Причем выбирает по какому-то до крайности непонятному принципу - берет
не самое дорогое и вычурное, как это делают все располагающие деньгами люди, но
откладывает довольно дешевые серебряные вещицы, на которые могут польститься
разве что неимущие дворянки.
- Наденьте, - скомандовал Казаков. - Эй, торговец! Есть зеркало?
- Извольте. - Итальянец выложил обычное небольшое серебряное зеркальце.
Беренгария умело щелкнула застежками браслета и серег, унизала указательный
палец правой руки перстнем, украсила себя скромным широким ожерельем с
несколькими плохо обработанными сапфирами и аквамаринами и завершила картину
легкой диадемой с жемчугом и фиолетовыми камнями. Потом с интересом посмотрелась
в зеркальце - что получилось?
- Н-недурно, - осторожно произнесла принцесса. - И весьма оригинально. Во
всяком случае, в Наварре так никто не носит.
Она повернулась к ювелиру и с царственной высокомерностью бросила:
- Я беру все.
У купца в самом буквальном смысле глаза полезли на лоб. Дама заплатила за
покупки сама, а сопровождавший ее молодой дворянин даже не потянулся за
кошельком. Мир переворачивается...
- Только, пожалуйста, вечером не надевайте никаких других украшений, -
втолковывал Казаков. - Этот браслет, кольцо, серьги и все остальное выглядят
одинаково, сделаны из хорошего серебра, а камни отлично подойдут к фиолетовому
цвету платья. Понимаете?
- Понимаю, - согласилась Беренгария и хихикнула: - По-моему, произойдет
изрядный скандал. Все скажут, что принцессу Наваррскую держат в черном теле. Как
дочь короля я обязана таскать на себе десяток унций тяжелого золота с самыми
яркими камнями. А тут - какое-то серебро... Но я все равно надену то, что вы,
Серж, выбрали. Кстати, взгляните на вашего рыцаря. Кажется, он дуется на меня
из-за невнимания. Вы не станете ревновать, если я некоторое время прогуляюсь с
сэром Мишелем?
- А если стану? - задал некуртуазный вопрос оруженосец, чем в очередной раз
подивил Беренгарию, не привыкшую к подобному хамству.
- Тогда это будет еще забавнее, - фыркнула она. - Ладно, не сердитесь. Я
буду гулять с господином де Фармером недолго, а потом вновь порадую вас своим
обществом.
Небольшая процессия двигалась к порту. Мишель, по светским правилам лишь
касаясь пальцами перчатки Беренгарии, вовсю куртуазничал, развлекая прекрасную
наваррку забавными историями, невыспавшийся Гунтер зевал и разглядывал
сицилийских горожан, а Казаков, быстренько купив у разносчика сладостей орехи в
меду себе и германцу, только усмехался.
"Варварские времена, похуже Хлодвига, - думал он. - Вспоминая родимый
двадцатый век и видя здешнюю свободу нравов, начинаешь ощущать себя человеком.
Блин, да чтобы у нас дочь короля и предполагаемую невесту английского монарха
отпустили гулять в город с совершенно незнакомыми людьми?.. Без всякой охраны?
Тут попомнишь принцессу Диану, царствие ей небесное... Телохранители, куча
репортеров, следящих за каждым шагом, папарацци, опять же... Ну и времечко!
Теперь угодил в имиджмейкеры августейшей особы... Красота нашего нынешнего
положения в том, что жизнь здесь невероятно проста. Я еще у Дрюона читал, будто
Филипп Красивый запросто шлялся по Парижу, и ничуть писателю не верил. А,
оказывается, короли и принцы действительно разгуливают по улицам и в общем-то
ничем от обычных людей не отличаются".
- О чем беседовали с ее высочеством? - преувеличенно любезно осведомился
Гунтер, желая нарушить паузу.
- Ай люли, се тре жоли, - поэтически высказался Казаков, но вернулся к
прозе: - О современной моде на драгоценные металлы. Ничего обязывающего. Пытался
вести себя прилично, не матерился, на ноги принцессе не наступал. Кажется,
произвел благоприятное впечатление. На экзотику ее, что ли, потянуло? А вообще
девочка симпатичная и какая-то категорически не средневековая.
- В смысле - отнюдь не скованная? - уточнил германец. - Так они здесь все
такие. Дворянство отличается от простецов только большей образованностью и своим
особенным кодексом поведения. Я в Лондоне познакомился с принцем Джоном, так он
выглядел ничуть не величественнее любого пьянчуги-рыцаря, промотавшего в кабаке
последнюю кольчугу. Человек как человек, только изволь относиться к нему
более-менее уважительно.
- Я все больше разочаровываюсь, - вздохнул Казаков и чуть досадливо сплюнул
на камни мостовой. - Только не в двенадцатом веке, а в литераторах, которые его
описывали. У Вальтера Скотта король Ричард - образцовый джентльмен, почти
святой, а Джон - редкостная свинья и старый скряга. Теперь выясняется, что все
наоборот...
- Романтизм, - со знанием дела ответил Гунтер, - есть литературный жанр,
склонный к идеализации героев и прошлых времен. Скажи мне, что изменилось от
приобретенных тобой новых знаний? Ричард отнюдь не викторианский джентльмен, а
просто вояка, следующий законам своего века. Да, он идеальный рыцарь, но и
только. Силен, бесстрашен, однако неумен. Неужели ты разочаровался в Беренгарии?
Тебе хотелось бы видеть принцессу бледной трагической красавицей, полной
условностей и замученной воспитанием? Которая сидит в высокой башне, проливает
слезы и дожидается возвращения своего благоверного из Крестового похода? Может
быть, такие где-то и есть. Подозреваю, кстати, что подобные типажи обитают в
германских провинциальных замках или на самых окраинах Франции. А представители
здешнего высшего света... Пойми ты, они обычные люди, и ничего больше.
- Гм. - Казаков откашлялся. - Интересная мысль. Знаешь, с чем я ее увязал?
С десятью заповедями. Не скалься, ничего смешного! Что такое христианские
заветы? Верно, универсальный моральный кодекс, продержавшийся две тысячи лет и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг