Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
   - А мы о чем говорим? Именно о деле. Вот вам  уже  в  гипотеза.  Только
знаешь, Леш, не тянет. Это как идея Бога: все объясняет,  но  недоказуемо.
Слишком просто доказывать необъясненное необъяснимым.
   - Не, мам, наоборот! Необъяснимое необъясненным!
   - Я, пожалуй, пойду, Зинаида  Васильевна.  Не  вижу  смысла  продолжать
разговор.
   - Только  попробуйте!  -  рявкнула  я  свирепо.  -  Хорошо  устроились!
Спрятались у меня за спиной!
   - Ну, знаете! Это несправедливо!
   - А что справедливо? Сидеть и ждать, пока вас вытащат?
   - Но эта чушь...
   - Предложите другую! Вот завтра Оно войдет, что вы будете делать, а?
   Эд глядел на меня, как  на  ненормальную.  Наверно,  так  оно  и  есть.
Зацепило меня это словечко; "нечеловеческое".  Не  то  чтобы  объяснило  -
как-то определило нашу историю. Нет, я  не  Лешка.  Знаю,  какие  глупости
выкидывает    жизнь.    Бывает,    только    руками    разведешь     перед
великолепно-нелепой - почти такой же  нелепой,  как  наша  -  историей.  И
все-таки там есть своя логика: извращенная,  вывернутая  наизнанку  логика
головотяпства и эгоизма, логика,  которая  всегда  определяется  принципом
"кому выгодно". То, что случилось с нами, не может быть выгодно никому.
   - Мне продолжать, мам? - спросил Лешка.
   - Давай.
   - Тут что удобно? Если это... ну, раз они не люди, так нам объяснять не
надо. Все равно, значит, не поймем, да?
   - Ну и что?
   - Ма-ам! Так тут же вопрос весь сразу и голенький: как будем выползать?
   - Не понимая сути?
   - Погодите, Зинаида Васильевна, -  вдруг  сказал  Эд.  -  Пожалуй,  это
интересно. Игра в Черный ящик? Данных маловато.
   - Навалом! Глядите: как они вас поймали?
   - По объявлению.
   - Кто-то искал вас, уговаривал?
   Мы с Эдом переглянулись.
   - Хорошо, - сказала я, - группа случайная. Это не новость, Леш.  Всегда
так думала.
   - А выводы, мам?
   - Ну, какие выводы? Очевидно,  раз  группа  случайная,  система  должна
иметь больший запас прочности. Я так думаю, что  им  с  нами  повезло.  Из
пятерых два с половиной штыка. Да и то...
   - Погодите, - снова сказал Эд. - Значит,  по-твоему,  система  защищена
только изнутри?
   Лешка нахально улыбнулся:
   - А кто вам поверит?
   - Не упрощай, Леш. Может найтись такой человек. Друг, муж, родственник.
Должны были предусмотреть.
   - Ну и что? - сказал Эд. -  Не  поможет.  Это  стереотип:  в  конфликте
человека с учреждением право учреждение, а не человек. Пока  оно  заведомо
не нарушит закон, все преимущества на его стороне. А если человека  еще  и
мазнуть...
   - Да. А мазнуть просто. Звонок, жалоба, анонимка. Все. "То ли он украл,
то ли у него украли..."
   - А закон? Зинаида Васильевна, ведь законы же для людей!
   - Мы об этом уже говорили. _Они_ законов не нарушают.
   - Слушай, мам, а это ведь интересно - насчет внешней защиты. Тут у  них
прокол, а?
   - Какой?
   - А что не всякого можно прижать. Только который отвечает.
   - Лешка! - испуганно сказала я. - Думать не смей!
   - О чем? - спросил Эд. - Извините, не понял.
   -  А  кого  можно  придавить  на  арапа?  Кто  отвечает,  понятно?  Ну,
взрослого. А с меня что взять? Писульку в школу? А я  хай:  не  было  меня
там. Мы с Витькой Амбалом геомешу решали.  Ать-два  -  и  класснушка  сама
запрыгает: это ж на школе недоработка, ей же самой надо, чтоб не было. Это
ж не я отвечаю - она отвечает. Контора на контору, да?
   - Лешка, ты мне только посмей!
   - Ма-ам! Ну я что? Теория. В общем, значит.
   - Знаю, какая теория! Ты что надумал?
   - Мам, ну ты чего? Все по делу. Я ж не один. Возьму Гаврю с Амбалом. Я,
может, ключ потерял. Ну, мам? Я же, господи упаси, некормленный останусь!
   - Лешка, не дури! А Оно? Подумал, что может быть?
   - Ничего не будет, - сказал Эд. - Зачем им трогать мальчика?
   - А зачем им было нас трогать?
   - Мам, ну так классно! Зацепка. Я не зря Гаврю,  он  же  у  нас  сыщик,
чокнулся на этом. Помнишь, я тебе говорил: на практике?
   - А если беда? Стыдно тебе не будет?
   - Не-а, - спокойно ответил Лешка. - Во-первых, я сам  с  ними  буду,  а
во-вторых, он мне за такое по гроб жизни будет благодарен.
   - Я запрещаю... - начала было я, но Лешка не дал мне  кончить.  Сдвинул
брови, сощурился знакомо (слава Богу, больше ничего в нем нет от отца!)  и
сказал, сухо отрубая слова:
   - А тебе, мам, стыдно не будет? У тебя их  четверо,  между  прочим.  Ты
знаешь, что делать?
   И мне пришлось замолчать, потому что я не знала. И все-таки,  когда  Эд
ушел, я почти со слезами вымолила у Лешки обещание не начинать... пока.
   А назавтра Оно вошло.
   Все как обычно: грохот шагов в напрягшейся тишине,  тоскливая  пустота,
когда Оно остановилось - и вдруг  оглушительно  тихий  скрип  отворяющейся
двери.
   Мы вскочили. Слитным движением мы оказались на  ногах  лицом  к  ужасу.
Шаги уже промерили первую из  комнат,  и  Оно  неотвратимо  впечаталось  в
дверной проем.
   Вскрик? Просто невыносимо громкий тихий вздох за спиной. Я  глядела  на
Это.
   Темная зыбкая тень - сгусток ночного  страха,  реализовавшийся  кошмар,
уставивший на нас мертвые бельма.
   Я не знаю, как я смогла. Нет, знаю. Потому, что не позволила Лешке.
   - Вы ко мне? - резко спросила я. - В чем дело? Слушаю.
   Оно  словно  заколебалось.  Уперло  в  меня  слепые  глаза,   помедлило
нескончаемое мгновение, повернулось и ушло.
   Сзади вскрикнула, захохотала, завыла в истерике Инна. Кто-то кинулся  к
ней. Я не шевельнулась. Бессмысленно глядела в опустевший проем, и страх -
куда сильней пережитого - корежил душу. Лешка, Лешенька, солнышко ты  мое,
мальчик ты мой. Я ж разрешу тебе. Как же я теперь не разрешу?


   Бояться я  скоро  разучилась.  Был  один,  только  один  страх,  а  все
остальное...
   Оно пришло и на следующий день. Приходило и уходило, а потом  перестало
уходить. Я уже не боялась. Было только раздражение, какая-то бессмысленная
тупая злоба. Оно мне мешало. Оно меня тяготило.  Я  делалась  невменяемой,
когда Оно вваливалось и становилось перед моим столом.
   Я даже кричать стала - особенно на  Инну.  Я  орала  на  нее  злобно  и
безобразно,  однажды  я  даже  отхлестала  ее  по  щекам,  когда  началась
очередная истерика, и теперь она боялась меня  больше,  чем  Это.  Сидела,
сжавшись в комок, и даже слезы высыхали на ее щеках, когда  она  встречала
мой бешеный взгляд. Я ненавидела себя, но их я ненавидела еще больше.  Мой
Леша, мой маленький мальчик рискует из-за них, а эти  даже  в  руках  себя
держать не желают!
   Несправедливо, конечно. Совсем неплохо они держались, а Эд  был  просто
молодец. Он как-то встал между мной и остальными,  как  иногда  становился
перед Инниным столом, чтобы она не видела  Это.  Ну  и  что?  Себе  я  все
простила. Мне было хуже. Эта тварь  прилипла  ко  мне,  таскалась  следом,
торчала у стола, неотрывно пяля на меня свои бельма.
   И все-таки  я  выдерживала  линию.  Не  замечала,  а  если  приходилось
заметить,  разговаривала  властно  и   раздраженно,   как   с   назойливым
просителем. Раз даже дошла до такого нахальства, что сунула в черные  лапы
груду папок и велела отнести в другую комнату. Оно отнесло.
   Лешка ржал, когда я об этом рассказывала. Прямо по дивану катался.
   - Ну, ты даешь, мать! И отнесло?
   Отнесло. А потом вернулось и положило лапу мне  на  плечо.  Я  чуть  не
упала. Словно камень на букашку - хоть  кричи.  Я  и  закричала  -  первую
глупость, что пришла на язык:
   - Что вы себе позволяете?! Я на вас жалобу напишу!
   И Оно меня отпустило.
   Этого я Лешке не сказала. Пустяки  это  были,  потому  что  ребята  уже
наведались  к  нашей  тюрьме.  Наткнулись  на  запертую  дверь,  и   Лешка
"перепугался",  принялся  стучать,  заглядывать  в  окна,  названивать  из
автомата то домой, то по моему рабочему телефону. И,  конечно,  завтра  же
директору  позвонили  из  "комиссии  по  делам  несовершеннолетних"   дабы
сообщить о хулиганском поведении Кононова Алексея со товарищами.
   Все по сценарию.
   И по сценарию  вызванные  на  ковер  мушкетеры,  играя  всеми  красками
оскорбленной невинности,  клялись,  что  в  это  самое  время  они  дружно
готовились к сочинению у нас дома.
   И требовали,  чтобы  им  сказали,  откуда  звонок  -  они  сами  пойдут
выяснять.
   И заставили позвонить.
   И оказалось, что оттуда в школу никто ничего не сообщал.
   А назавтра они снова явились к запертой двери.
   Мне тоже позвонили. Тот самый приторный тип предупредил меня, что  если
мой сын не успокоится, с ним может что-нибудь случиться.
   - Только попробуйте! - крикнула я. - Да я на  вас...  я  до  Верховного
прокурора дойду!
   А потом опять всю ночь проревела  и  опять  ничего  не  сказала  Лешке.
Нельзя было уже отступить, совсем нельзя, потому что вчера Оно подобралось
ко мне сзади и положило лапу на затылок.
   Сначала холод... боль, какая-то ледяная пульсирующая  боль...  потом...
Нет, не могу! Словно меня  разорвало  пополам  и  одна  половина...  бред?
Что-то такое чужое, что слов не подберешь. Больше боли,  страшней  страха.
Клубилось, корчилось, выворачивало душу, гасило мысли.  Сломать  оно  меня
хотело, всю захватить, целиком... чтобы я Лешку предала! И я  вывернулась.
Повернулась и зашипела, как разъяренная кошка:
   - Вон!
   И Оно отошло.
   А страх остался. Если они меня сломают... Лешка!
   А снаружи все было почти смешно. Какая-то мелкая склочная возня. Звонки
в школу, и звонки на школу, звонки родителям и звонки на родителей.
   Почти смешно, но Витька Амбал, который с пятого класса сдувал  у  Лешки
все задачи и глядел ему в рот, как-то вдруг исчез из нашей жизни. А Гавря,
Вовка Гаврилов,  наоборот,  торчал  у  нас  по  вечерам,  глядел  на  меня
проницательными серыми глазами майора Пронина и задавал каверзные вопросы.
   Смешно, но корчась днем от ночного страха, а ночью  -  от  дневного,  я
отгоняла и все не могла отогнать проклятую картину:  дверь  открывается  и
черные лапы втаскивают Лешку в дом.
   Я просила, умоляла его больше туда не ходить, но он только  улыбался  в
ответ. Он был прав. Я знала, что он прав. Игра продолжалась и  правила  ее
уже определились. Черный ящик надо дразнить, чтобы он отвечал.  То  самое,
нечеловеческое, такое бессмысленное с любой точки зрения.  До  всякого  бы
уже дошло, что подростки сами по себе не опасны, что они ничего не  смогут
сделать, а Черный  ящик  не  понимал.  За  каждым  воздействием  следовала
механически жесткая  реакция  и  случилось  то,  на  что  рассчитывал  мой
гениальный сын: на нашей стороне в Игру вступила Школа.
   Давно навязшее на зубах, обруганное и  здравствующее:  школа  не  любит
_отвечать_. Чтобы она согласилась  ответить  за  проступок  ученика,  надо
привести неопровержимые доказательства, припереть ее к стенке,  иначе  она
вывернется и спрячет концы, оберегая честь мундира.
   Так оно и вышло. Одолеваемая звонками, жалобами,  смутными  угрозами  и
явными комиссиями, школа кинулась в атаку и в боевом  угаре  все,  с  чего
началось, да в сам Лешка как-то отошли на задний план.
   Принципиальное  различие  между  отношением  учреждения  к  внутреннему
непорядку и к внешней угрозе. Уже не только  честь  мундира,  но  здоровая
реакция коллектива на давление извне.
   На звонки теперь отвечали жалобами, на угрозы - письмами в _инстанции_,
на комиссии - апелляциями к общественному мнению. В этой Игре у школы было
свое преимущество - бумаги. Ливень  бумаг,  каждую  из  которых  надлежало
подшить, рассмотреть и отреагировать - то,  чего  не  мог  себе  позволить
Черный ящик.  Всякая  бумага  -  это  след,  вещественное  доказательство,
невозможное для такой невещественной штуки, как он.
   Шум разрастался, все больше людей втягивалось в бюрократический турнир,
все больше страстей и амбиций  пенилось  вокруг,  и  вот  (не  без  Лешки,
конечно) вынырнула ниточка, которая привела к таинственному УСИПКТ.
   И настал день, когда тишина мертвого дома взорвалась  рабочим  шумом  и
треском машинок. К нам явилась комиссия. И тогда, прорвавшись  сквозь  все
заслоны, мы вломились  в  директорский  кабинет  и  в  присутствии  гостей
выложили на стол пять заявлений об уходе.
   И это было все. Мы победили. Правда, были еще последние дни. Не хочу  и
не могу вспоминать. Если бы я драться решила, до конца с ними воевать, вот
тогда бы я это вспоминала. Вертела бы в памяти каждый день и  каждый  час,
заряжаясь ненавистью.  Она  и  сейчас  во  мне,  эта  ненависть  -  так  и
выплескивается наружу, только позволь... Не позволяю... Я  решила  забыть.
Ради Лешки. Ради себя.


   Сколько уже прошло? Год? Нет, больше. Лешка у  меня  теперь  студент  -
шуточки! Он на мехмате, а его неразлучный Мегрэ-Гаврилов, само  собой,  на
юрфаке. И все устроилось. Я своей новой работой в  общем-то  довольна.  Не
знаю, где теперь Инна, а если б и знала, все равно не стала бы ей звонить.
Я и Эду не звоню, хоть знаю, где он, а он иногда звонит мне. Саша  с  Адой
поженились и уехали. Не знаю, куда. Клялись писать, но так и  не  получила
ни строчки. Тем лучше. Забывать - так забывать.
   Забыть? Мне позвонили. Тот самый липкий голос:
   - Зинаида Васильевна? Узнаете?
   Я не ответила, и тогда он сказал:
   - Зинаида Васильевна, я ведь уже предупреждал. Смотрите, если  с  вашим
сыном что-то случиться...
   - Тогда я этим займусь! У меня даже лучше выйдет! Обещаю!
   Швырнула трубку и разрыдалась. Опять этот ужас меня нашел! Опять!
   Лешенька, сыночек, прости меня, дуру! Зачем я тебя так плохо воспитала?
Почему не научила равнодушию? Лешенька,  ведь  для  нас  все  кончилось...
зачем же? Может, теперь другие... но это ведь другие - не ты! Господи,  но
я же тебе такое не могу сказать! Ты же мне не простишь! Лешенька, как тебя
спасать?
   А потом я сидела одна, и тягостный зимний вечер Глядел в окно. Так  вот
отчего он стал поздно приходить. А я-то думала... Почему он мне не сказал?
Жалеет? А может, не верит уже?
   Вот и все. И не убежать. Значит, Игра продолжается? Другие...  Наверно,
им еще хуже. Все-таки я смогла... и Лешка. А мне их  все  равно  не  жаль.
Только себя. Лешенька, я же давно не могу, чтобы чужая беда,  как  своя...
прости. Но это ведь не всегда так было... жизнь... Сначала только  щелчки:
не высовывайся. Потом уже тумаки: знай свое место.  И  всегда  одна.  Пока
обсуждаем - крик, а дойдет до дела - всегда  одна.  И  сразу  все  против:
зачем полезла? Да, образумилась... когда с  Лешкой  осталась...  было  что
терять. Лишняя десятка... она ведь не лишняя, когда больше никого.  Другие
могли себе позволить - и молчали, а мне тогда зачем лезть на рожон?
   Так просто? Да нет, не так. И не просто. Эта  бессловесность  -  откуда
она в нас? Колхозы, стройки, овощные базы, уборка улиц - разве я хоть  раз
отказалась? Выщипывала одуванчики, переворачивала снег, чтобы был белым, а
не черным - взрослый человек, мать почти взрослого сына - разве  мне  хоть
раз пришло в голову отказаться? Что меня, расстреляли бы? И ведь не  одна.
Все  так.  Почему  нас,  взрослых,  совсем  не  слабых,  пришлось  спасать
мальчишке? Ведь теперь гляжу: полно было всяких вариантов без Лешки.  А  я
струсила. Испугалась борьбы. Почему?
   Цена? Неприятности, унижения... жизнь себе сломать? Ну и что? Вдвое  бы
заплатила, только бы не Лешка.
   Стыдно? Стыдно воевать, стыдно добиваться, стыдно бороться,  даже  если
прав. Сразу:  склочник,  интриган...  плохой  человек.  Сразу  все  против

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг