Юрий Мамлеев.
---------------------------------------------------------------
OCR: Ихтик http://www.ufacom.ru/~ihtik/ б http://www.ufacom.ru/~ihtik/
---------------------------------------------------------------
Трое
Родимов Коля решил, что он умер, родился второй раз, но уже где-нибудь
на иной, более пакостной планете, и второй раз сошел с ума, ибо твердь, на
которой он якобы лежал, поехала. Точнее, поехало небо, а может быть, и
Земля, но только в другую сторону.
"Это конец, - подумал он снова, - или начало новому сумасшествию, но
уже после смерти... Что происходит со мной?.. И почему такой грохот сверху?
И сбоку что-то двигается, накаляется..."
"...Да, конечно, я умер и попал в ад... Господи, Боже, за что? За что?"
Коля, как ему показалось, пошевелил губами, пытаясь открыть глаза.
Когда что-то там открылось, он увидел не бездонное синее небо над собой, а
железную стену мрака наподобие черной крыши.
"Мама, я в аду!" - просияла нежданная мысль.
"Но разве мамы могут вывести из ада? Многие из них, поди, сами в аду",
- мгновенно решил Коля.
- Не хочу! - вдруг заорал он и выпучил глаза.
То, что он увидел наконец, не поддавалось никакому пониманию. Голова
его будто бы ползла в одну сторону, тело вроде ехало в другую, а над ним с
грохотом мчался мрак.
"Что это и когда конец?" - подумал Родимов. Вдруг стало светло. Над ним
ясное утреннее небо. Удаляющийся грохот.
Родимов одиноко лежал между рельсами, а несколько секунд назад над ним
пронесся гигантский товарный состав.
Коля приподнялся. Поезд уходил.
"Это же надо так напиться, - с грустью подумал он. - Где я?"
Время напоминало утро, а где он находится - на этот счет у Родимова не
было никакого представления. Последнее, что он помнил, - это себя в шумном
городе, в ослепительном ресторане, гордо пьющего водку фужер за фужером.
А почему же тогда он здесь - среди этой равнины, между рельсов, и
вокруг ни одного домика! И ни одной пивной, и ни одного вытрезвителя, только
просторы кругом и просторы, и нет им конца.
Между тем в конце концов мог появиться второй поезд - впрочем, у
Родимова возникло ощущение, что над ним уже прошло эдак пять-шесть поездов,
- и Коля все же решил отползти в сторону. Это было нелегко: особенно не
поддавалась одна нога, тянувшая все тело.
"Эдак у меня начнется депрессия", - подумал Родимов, робко положив
голову на рельс.
В уме опять мелькнула мысль о поезде, и, издав звериный звук "у-у-у",
Коля встал на четвереньки и пробежал так метров шесть, оставив опасный рельс
далеко в стороне. Он упал на спину, как некий герой Трои, сражавшийся с
богами.
Отходил часа два, валяясь в траве, то засыпая, то нюхая цветы, то
вглядываясь в просторы. Наконец, вглядевшись, он увидел недалеко на опушке
леса (оказался все-таки низенький лесок где-то сбоку) сидевшего на пеньке
человека.
Коля, приподнявшись, махнул ему рукой, и ему показалось, что лицо
человека расплылось в улыбке и сам он стал как белое облако.
Тогда Родимов, путаясь и плутая, побежал к нему (хотя дорога была
прямая).
Приблизившись, он увидел мутного толстого человека с одним ухом.
- Где ж ухо-то второе? - тупо спросил он.
Толстяк захохотал:
- Напился? У меня их два.
И он, приподнявшись с пенька, показал второе ухо. Действительно, было
два, но потом Родимов увидел, что одно исчезло. Потом опять появилось. И нос
сместился вниз.
- Ну ладно, садись на травку, - миролюбиво сказал толстяк со
сместившимся носом. - Водочки хошь?
Родимову показалось, что он уже в раю. Кивнул головой: мол, на все
согласен.
Услышал бульканье. Отпил.
И вскоре видит: идет он по дороге. С ним одна только его тень.
- До Москвы-то далеко? - спрашивает он у собственной тени.
- Почитай, километров двадцать пять, - бодро отвечает тень.
- Ишь куда занесло нас, - замечает Родимов.
И идет себе, идет и идет.
- Грузовик! - вдруг завопила тень.
Родимов шарахнулся.
Из кабины высунулась красная, чрезмерно блаженная физиономия и
спросила:
- Жить надоело?
Родимов ответил:
- Спаси!
И долго потом, ругаясь матом с собственной тенью, трясся в кузове
грязной и пыльной машины.
Затем водитель забыл его, а сам ушел. Машина стояла, и Родимов спал в
ней, пока не услышал у себя внутри вой собаки.
Тогда испугался и выпрыгнул из машины. С любопытством оглянулся.
- Батюшки, а я в Москве! - вскрикнул он.
- А ты думал, паразит, на луне, - раздался в стороне грубо визгливый
бабий голос. - Пшел вон, опохмелись!
Родимов оглянулся, увидел бабью фигуру и вдруг резво побежал. Дворами.
И сразу - на улицу.
"А я жив! А я жив!" - кричалось в уме.
И хотелось даже танцевать от счастья.
- Я бегу, бегу, бегу, опохмелиться не найду! - бормотал он, озираясь по
сторонам.
Вечерело. Закрывались последние магазинчики. Веяло Москвой. Но чудо - в
одну еще не закрывшуюся пивнушку Родимов успел нырнуть.
- Господи, какой вид! - заорала на него буфетчица. - Что у нас тут,
помойная яма? У нас тут пивной зал, между прочим, а не помойка!
Но на полу валялись три человека. Буфетчица - толстая, розово-белая
женщина - указала на них:
- Они ведь джентльмены по сравнению с тобой, ирод!
Родимов Коля опять испугался. Подошел к зеркалу, показывавшему его во
весь рост. Отшатнулся. Заглянул снова.
"Да ничего особенного, - подумал тихо. - Ну, конечно, глаз как бы нет.
Заросли чем-то. Но видят же. Хоть и мутно. Одна штанина словно собаки
разорвали, зато вторая-то - глаженая. Рубаха в пятнах. Это, наверное, от
лягушек, - смирно мыслил Родимов. - Помню, что часа два спал в болоте. И
было там мне хорошо, на душе как-то светло, духовно!" Нос его будто сливался
с губами, волосы в одном месте стояли дыбом.
"Ну и что", - решил он и нетвердой походкой пошел к буфетчице.
- Не забудь, что я человек, - весомо сказал Родимов.
Буфетчица вдруг смирилась, промолчала и налила ему душистого пива.
Родимов полез в одну штанину за деньгами.
- Какие с тебя деньги, милок, - буркнула буфетчица, - пей и иди себе с
Богом. И не попадайся никому на глаза. Таких, как ты, не любят даже в
могиле.
Коля вспомнил, что оказался между рельсами, потому что хотел поцеловать
и даже обнять широко мчащийся навстречу ему поезд, но не вовремя упал. И
Родимов пошел из пивной туда - к бреду. Присел на трамвайчик. Минуты на две
стало себя очень жалко, но потом забылся. Все время - сквозь полузабытье -
думалось о том, что он смертен.
- Нехорошо так, когда смертен, - шептал он, углубляясь на трамвае в
Москву. - Не дело это. Что-то не то в этом мире. Не то...
Сделал три пересадки, пугая резвых старушек. И наконец оказался дома.
Он временно жил в крохотной двухкомнатной квартирке на другом краю Москвы, в
гостях у дальнего родственника - Курганова Валентина Юрьевича, преподавателя
эстетики, одинокого мужчины лет сорока пяти. Родимов не понимал его, но
любил.
В комнате Коли был хаос, грязь. Родимов зашел на кухню, полез в
холодильник, благо Валентин уже спал, выпил полстакана водки, почувствовал в
себе трезвость и повалился спать на полу, потому что из каприза до кровати
не дошел.
Наутро проснулся в совершенно ясном и трезвом уме. Хотя на душе и в
теле было еще довольно муторно.
Между тем в соседней комнате происходило нечто из совсем другой сферы:
кот умирал, кот Валентина Юрьевича - Кружок.
Комната эта была более чистая, чем та, в которой лежал Коля Родимов.
Все было прибрано, даже аккуратно. Старинный кожаный диван, шкафы с
бесконечными книгами на многих языках, даже на санскрите.
Кот, проживший у Валентина всю свою жизнь, лежал на диване, и глаза его
были закрыты. Иногда он стонал. Ветеринар три дня назад объявил, что все
безнадежно, лучше сделать укол. Но Валентин Юрьевич отказался. Он верил, что
Кружок должен умереть сам, тихо и естественно. Котик действительно мучился
достойно. Валентин Юрьевич сидел около него и осторожно гладил черную шубку
уходящего; женственно и нежно, словно знал, что нельзя иначе касаться того,
кто скоро станет невидимым. Он прощался с котом. В ответ котик, становясь
тенью, прощально махал хвостиком, но все-таки стонал, и в глазах его был уже
мрак. Валентин Юрьевич разговаривал с котом:
- Я был одинок последние годы, ты знаешь это, Кружок. Я любил только
тебя. Помнишь, сколько ночей ты спал у меня на груди, пел свои песни,
согревая и жалея?..
Кот вдруг открыл глаза. Вряд ли там оставалось понимание, но скорбь
прошла.
- Ты боишься смерти? - спрашивал Валентин Юрьевич. - Нет, я вижу, что
не боишься, словно ты уже видишь, куда уходишь. Ты спокоен. А я вот нет, во
мне нет тишины. Я не знаю, кто я, зачем я сюда пришел и почему я люблю тебя,
хотя я человек, а ты пока еще котик.
Кружок застонал вдруг, жалобно и беспомощно, но с каким-то внутренним
согласием, что все идет как нужно, что так надо. Он просто плакал, но не
придавал этому бесконечного значения.
- Ну, ладно, надо прощаться, - проговорил Валентин Юрьевич, поцеловал
кота и, поглаживая своего друга, который дышал все реже и реже, добавил: - Я
хотел идти по лестнице вверх, к Богу, но я сломлен, Кружок. Не знаю, что
меня сломило окончательно: то ли по плоти моей, то ли распад этого мира, то
ли какой-то изъян в моей душе. Все оказалось бесполезным, - и он указал на
книги. - А другим это помогало... Ну, ладно... Сейчас я и не знаю, как жить
дальше. Я люблю жизнь и ненавижу ее. Зачем надо было такой ее создавать? Что
это, сон, галлюцинация? Неужели так может быть?.. Да, бред это все, Кружок,
бред, и слезы наши, и радость, и особенно рождение - все бред. Только одна
смерть не бред. Она одна есть... Только я вижу, ты с этим не согласен. Ты
отрицательно машешь хвостом. Я ведь знаю смысл всех твоих движений.
Единственное, почему я сейчас страдаю, что не увижу больше твои глаза. Что
люди? Их можно любить, но от них же и смерть...
...Почему ты не соглашаешься со мной? Ты думаешь, наверное, что ничего
страшного с тобой не происходит, что есть только боль, но она пройдет, и ты
окажешься там, где будешь опять на месте? Да? Или ты просто покорен высшей
силе? Наверное, и смерти нет... Кружок, дорогой, ладно, прощай навсегда... -
Валентин на мгновенье прикоснулся головой к нему. - Я еще буду жить без
тебя, и, может быть, долгие годы, но я не найду то, что искал. Я буду
мучиться и терпеть. А тебя я буду помнить до конца. А потом... Потом - я не
знаю что...
Последний раз Кружок махнул хвостом и навеки закрыл глаза.
А через несколько дней Валентину послышалось его "мяу-мяу", такое
ласковое и отрешенное, что он заплакал...
Коля Родимов слышал весь этот разговор с умирающим котом. Он встал и
молча вышел из квартиры. И, проехав на автобусе, оказался в поле, совсем
ясный и трезвый, но уже другой. Кругом опять было бесконечное пространство,
голубые леса на горизонте, бездонность в небе и бездонность на земле;
словом, непостижимая Россия.
И Родимов пошел навстречу этой бесконечности.
...После того как тот мир, в котором мы живем, исчез, после того, как
исчезли и многие другие миры и прошел невыразимый поток космического
времени, тот, кто был "Валентином Юрьевичем", и тот, кто был "Кружком",
встретились снова - "там", где не было уже ни земного времени, ни чисел, ни
человеческого ума. И кем они стали - существами ли, бесконечным разумом или
посланниками неведомого, - невозможно выразить на нашем языке.
Но все-таки, прибегая к нашей земной символике, можно сказать, что они
долго хохотали, глядя друг на друга, ибо в их сознании промелькнула
бесконечно далекая картина: Валентин Юрьевич, комната, книги и умирающий
котик.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 18.02.2003 15:25
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг