Юрий Мамлеев.
---------------------------------------------------------------
OCR: Ихтик http://www.ufacom.ru/~ihtik/ б http://www.ufacom.ru/~ihtik/
---------------------------------------------------------------
Живое кладбище
Интеллигент Боря Кукушкин попал в беду. Да и времена были залихватские:
криминального капитализма. Боря, чтоб сразу обогатиться, продал почти все
свое имущество и квартиру (еще хорошо, что он развелся с женой и жил один).
Полученные деньги вложил в банк. Но спустя год исчез и банк, и деньги, в
общем, все прогорело.
Кукушкин, правда, считая себя довольно практичным, не все деньги
вложил: на маленькую их часть купил развалюху на отшибе деревни, километрах
в сорока от Москвы. Удобств в домишке не было, а сама развалюха эта стояла
на кладбище. Точнее, формально кладбища уже не существовало, но на участке
Кукушкина сохранились весьма зримые и даже увесистые остатки его. Поэтому и
продавали задешево, на что Кукушкин по своей практичности, не задумываясь,
клюнул, не фиксируя особенно внимания на остатках развороченных старых
могил.
- Я человек западной ориентации, - говорил он в пивной за грязной
кружкой пива. - На меня эти могилы не действуют.
Кукушкину, однако, пришлось с самого начала тяжело. Но тяжело
по-особому; хотя железнодорожная станция была рядом, добираться на работу в
Москву становилось все мрачней и мрачней. Когда же стало ясно, что все
деньги прогорели, Кукушкин совсем ошалел.
- Боря, - уговаривали его на работе в бюро. - Ты не один такой. Будущее
- за нами. Держись.
- И не запей, - вмешалась вдруг пожилая толстушка, у которой таким же
путем исчезли деньги.
Она после этого действительно иногда пила, прямо во время работы или по
ночам.
Кукушкин, однако, держался. С голодухи не помирал, как-то научился
выходить из нее, становясь сытым. Подрабатывал. Курил.
Деловитость не пропадала, и это немного отстраняло тоску. А потом
началось совсем нехорошее.
Кукушкин почувствовал, что могилы стали шевелиться. Особенно сильного
шевеления не было, но все-таки. Нервы-то не железные. Кукушкин упрямо
успокаивал себя, что в его могилах завелись зверьки. Вдруг по ночам стало
светлеть. Светлело обычно из какой-нибудь одной могилы.
Тут уж Кукушкин совсем потерял равновесие.
- Я вам не юродивый какой-нибудь! - кричал он у себя в избушке в
пустоту. - Я Вольтера и Поппера по ночам каждый день читаю. И не допущу,
чтоб в моих могилах свистели, пищали или шевелились. Не допущу!
Хотел было вызвать милицию, но в милиции во все потеряли веру.
Кукушкин стал нервным, озабоченным и опаздывал на работу. Теперь по
ночам с некоторым даже озлоблением перечитывал он Вольтера и Поппера и
матерился.
- Поппер, - кричал он на работе, - считает, что у человека существует
одна только физиология, а все остальное, Платон, например, одни фантазии. Но
на меня-то с могилы не фантазии прут, а нечисть. Не могу, не могу!
Его характер стал изменяться. Раньше, по слабости, он любил бить женщин
(любовниц, конечно), но теперь от этого отказался.
Между тем "феномены!" вдруг стали утихать, и Кукушкин отбросил мысль,
чтоб пригласить парапсихолога. Но внутри чувствовал, что это может быть
затишье перед бурей, и поэтому стал не в меру пугливым. Вздрагивал на
тишину. Недели через две после затишья встал рано утром в избе попить
кока-колы и через окно увидел, что из могилы напротив ему подмигивает
какая-то рожа, похожая на мертвую. Кукушкин и не знал, что подумать. Взял и
лег спать, поспал и уже часов в двенадцать дня отважился пойти посидеть на
краю этой с позволения сказать могилы и посмотреть более внимательно, что в
ней. Все-таки теперь не то время, говорил про себя Кукушкин, и он
собственник всего, что тут есть, включая трупы.
Надо сказать, Боря в целях выживания не постеснялся разрыть и посадить
картошку среди костей давно умерших разумных существ (то есть людей).
Картошка в некоторых местах бодро цвела, разрастаясь, но там и сям
попадались черепа, а порой и совсем неприличные предметы.
Кукушкин, решив клин выбивать клином, присел у могилы, из которой
подмигивало. Заглянул внутрь и сам подмигнул. Внутри ничего особенного не
было. Кукушкин вздохнул.
- Светлячок небось какой-нибудь ночью сегодня был, - забормотал он. -
Ну да ладно, я не суеверный. Пускай подмигивают. Если им, покойникам, от
этого легче. Мне-то что, я человек интеллигентный, западной ориентации, мне
ли верить в потустороннее.
Обошел свои владения. Сгоряча раскопал одну могилку. Там было много
костей, видимо, хоронили сообща. Это почему-то вывело Кукушкина из себя...
На следующий день на работе он стал плакать. Хотели вызывать "скорую".
- Не надо! - вскрикнул Боря. - Справлюсь.
- А что с вами? - осторожно спросила его пожилая толстуха.
- Себя жалко, - ответил Кукушкин.
- Ну тогда понятно, - кивнула голова толстухи. - Плачьте себе.
И действительно, окинув взором на следующее утро свой участок с
разбросанными по нему черепами и костями, Кукушкин полностью вошел в жалость
к себе.
- Не могу я, череп, не могу, - с горечью говорил он в почти пустую
могилу, где не видно было ни гроба, ни костей, а один череп. - Уволь меня,
но не могу, хватит уже. Ты вот помер, а я жить хочу, хочу жить. Знаешь, в
брюшке бывает так тепло, особенно если выпьешь чего-нибудь горяченького,
вина с чаем, например. Ой, как хорошо! Ой, как хорошо!
Через неделю, когда ночью опять начало что-то свистеть и светлеть, он
пришел к своему черепу, бледный, изможденный.
- Работу брошу, наверное, - сказал он черепу. - Ни к чему это. Теперь я
понял: не жить я хочу, не жить, а быть. Неужели я стану такой же, как ты?
Куда же я денусь?
- Не хнычь, мурло, - раздался вдруг сзади явственный человеческий
голос.
Кукушкину с перепугу показалось, что эти грубые позорные слова произнес
череп, и он чуть не упал в обморок. Но, придя в себя, оглянулся. Из могилы
сзади него поднималась угрюмая человеческая фигура в лохмотьях. Фигура
неуверенно пошла навстречу Кукушкину, подавая ему руку.
- Давай дружить, - произнесла фигура. - Меня зовут Киса. Я бродяга,
люмпен, живу по кладбищам, по склепам, где придется. Квартиру пропил года
два назад.
При слове "квартира" Кукушкин окончательно пришел в себя. Хотел даже
сказать "шляются тут всякие", но дружелюбный вид незнакомца настроил и его
на миролюбивый лад.
- Садитесь, - пригласил он Кису.
- Куда садиться-то? - буркнул тот.
- Да вот на край могилы. Там один череп.
- Да это разве могила? Гроба нет. Вы сами, хозяин, и разрыли, а мало ли
черепов в земле. Могилы такие не бывают, я знаю.
Киса, грузный, пятидесяти лет мужчина, мутным взглядом оглядел
Кукушкина.
- Интеллигент? - спросил он.
- Западной ориентации, - гордо ответил Кукушкин.
- Значит, идиот, - заключил Киса. - Поди, ни жизни ни смерти не знаешь?
- Только из кино, - ответил Кукушкин.
- То-то и оно, - пробурчал незнакомец.
Через час они уже стали друзьями и сидели на краю настоящей могилы,
болтая ногами и попивая пивко. Могилу эту раскопал Кукушкин еще давно, думая
там сделать погреб, но оставил эту мысль, наткнувшись на гроб.
- Я одного не пойму, - раскрасневшись, говорил Кукушкин Кисе, - отчего
в жизни одновременно так хорошо и так плохо? Мне вот сейчас хорошо, а
знаешь, как я свой живот жалею? В нем ведь разум есть. - И он погладил
располневшее брюшко. - Ему ведь, нежному, в могиле лежать. А я, где я буду?
Не хочу, не хочу, не хочу!
- Истеричка ты, Кукушкин, хоть и друг мне, - сурово отвечал Киса. -
Держи мысли в строгости, и тогда ничего бояться не будешь.
- Я хочу только жить, пусть и смотреть в одну точку, хоть сто, хоть
двести лет, лишь бы жить!..
- Боря, успокой душу, - ответил Киса, - не суетись. Все будет. Но,
наверное, только после смерти.
- Много ты горя повидал? - спросил Кукушкин.
- Что видел, то с глаз долой. Одну только историю не забуду.
- Какую?
- О девочке, которую мертвецы съели.
- Как так?
- Внутри нее был мертвец, он ее и сожрал.
С этих пор пошла крепкая дружба. Киса почему-то придавал бодрость
Кукушкину. Он каким-то образом вселял в Кукушкина мысль, что можно неплохо
жить и в аду, а уж тем более без денег, среди каких-то могил и костей. Боря
даже повеселел и порой говорил Кисе, выпивая с ним на участке:
- Продам этот свой домик и заживу барином, как ты: где хочу, там и буду
спать.
Он и не заметил, что радикально изменился, хотя, может быть, внутри и
всегда был таким чумовым. Но временами наплывал на него и прежний
рационализм, только редко, а главным образом вспыхивало упорное, почти
похабное, желание жить.
Порой прогуливается Боря Кукушкин по своему кладбищу, и вдруг
пробуждается в нем какое-нибудь сильное сексуальное желание, а глянет:
кругом одни кости, пусть даже и бабьи. Он один раз даже понюхал такую кость
и решил почему-то, что девка была молодая, когда померла.
- Хотя сейчас ей лет двести, - задумчиво произнес он.
Но часто желание жить принимало другие, более глубинные,
серьезно-кошмарные формы. Каждое движение собственного тела вызывало
суеверный ужас.
Киса поучал его за пивом у края могил:
- Ты, Боря, до сих пор не понимал, что мы в чуде живем. Пусть и в
кошмарном, признаю. То, что мы по привычке принимаем за обыденность, ну там
еда, движения, мысль, живот, алкоголь, баба, на самом деле есть форма
скрытого кошмара и чуда. Просто все это повторяется, и мы это принимаем за
обычное. А вот когда помрем или какой-нибудь там конец света случится, тогда
завеса спадет и некоторые поймут. Да и так никакой обыденной жизни на самом
деле нет.
- Мудрено, мудрено говоришь, Киса, но верно, - отвечал Кукушкин и качал
головой. - По крайней мере для нас, русских.
Сам он после всех событий уже перестал считать себя западно
ориентированным интеллигентом. По ночам он теперь нередко просыпался,
вставал и выл, глядя то в пустоту, то на луну. Выл, кстати, чаще всего не от
страха потерять жизнь, а, наоборот, от бездонного счастья бытия.
Киса ворчал: Кукушкин своим счастливым воем не давал ему спать, а спать
Киса предпочитал не в развалюхе друга, а в могиле.
Этим воем Кукушкин хотел зафиксировать и выразить мгновения бытия и
наплыв глубокого счастья - оттого, что он просто есть! Но потом это у
Кукушкина стало проходить. Его охватывали прежние сомнения. Он хныкал,
пугался заболеть гриппом или каким-нибудь смертельным параличом, потому что
бытия у него не будет или будет в самой неприемлемой и неприличной форме.
После таких мыслей Кукушкин устраивал настоящий запой на своем
кладбище. Созывал и собутыльников Кисы: угрюмых, бездомных ребят с окраины.
Кукушкин тогда забывал даже Кису и становился заводилой: пел, хохотал,
порой визжал и даже плясал на краю взрытых могил, внушая ужас бездомным
ребятам. Одним словом, он совсем распустился и в такие часы не боялся даже
"феноменов".
Между тем "феномены" не прекращались, хотя немного стушевались, словно
их источники были смущены таким Кукушкиным надругательством.
Но у Бори все менялось в душе, особой стабильностью ведь он никогда не
отличался.
Однажды, спустя несколько дней после запоя, он встал рано утром, уже
давно пришедший в себя, но бледный и серьезный, и, как назло, увидел поток
хилого света из могилы, на него дохнуло призраком, холодным, но внимательно
изучающим его своим нечеловеческим взглядом. Именно этот случай добил и
оледенил душу Кукушкина: он разом сник, подумав, что за ним наблюдают и про
него все знают холодные существа с того света. Стало не до пляски.
Через недельки три, вечером, они встретились с Кисой, трезвым
совершенно. Присели на скамеечку в зеленом саду. Ведь стояло лето.
- Киса, я совсем убит, - сказал Кукушкин. - Неужели ты, хотя и не
просыхал в могилах по разным кладбищам, не заметил все-таки, что там
происходит порой всякая гнусность?
- Ну и что? Бывает. Это известно: пошаливают. Ты думаешь, ты один
живой? Трупы тоже живые, только по-своему, у них, может быть, и особая душа
есть, душа праха. Трупы живут до поры до времени, пока не разложатся совсем.
Но это ведь не душа самого человека.
- А как же мои могилы? Там ведь уже давно все разложились?
- А вот это странно, Боря, - задумчиво произнес Киса. - Чего
волноваться-то, если уж от тела ничего не осталось? Думаю, может, дело-то не
в могилах, а просто место у тебя на участке нехорошее...
- Продам и пропью, - ответил Кукушкин. - Место и впрямь нехорошее.
Знаешь, у меня последнее время ощущение, что мне в душу смотрят...
...Прошло время, не стало ни Кукушкина, ни кукушек, ни людей, ни
нечистой силы, ни, что главное, этого мира - все исчезло, провалилось в
Бездну, стерлось, осталась одна Всепоглощающая Вечность и ничего, кроме нее.
Все миры, все временное исчезло.
Удалось ли Кисе, Кукушкину, точнее, тем, кто ими был, преобразиться за
то огромное время, до Провала, которое было им отпущено, и войти в эту
Всепоглощающую Вечность, стать ее "частицей", а может быть, и "целым" - это
уже другой вопрос. То же самое можно сказать и о бывших обладателях черепов
и костей, разбросанных по живому кладбищу Кукушкина на маленькой планете
Земля... Но Вечность смела все миры, видимые и невидимые, а нетварный
остаток взяла себе.
Все же перед концом этого галактически далекого мира - по воле
начавшегося вселенского хаоса - занесло туда ничтожный отпечаток уже
погибшей нашей планеты - это был смутный, призрачный образ, вибрации,
которые слагались в странное сочетание звуков: "Кукушкин, где ты? Где ты,
Кукушкин?"
Но одно титаническое существо, жившее в том далеком звездном мире,
внезапно по-своему "услышало" эти вибрации, пришедшие как будто из ниоткуда,
и, глубоко погрузившись в себя, решило, что это скрытый эзотерический знак,
посланный перед Великим Концом.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 12.02.2003 15:29
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг