Юрий Мамлеев.
---------------------------------------------------------------
OCR: Ихтик http://www.ufacom.ru/~ihtik/ б http://www.ufacom.ru/~ihtik/
---------------------------------------------------------------
Верность мeртвым девам
Трехлетний карапуз Коля, с весело-оживленными голубыми глазками, вдруг
ни с того ни с сего застрадал от онанизма.
Мамаша, Анна Петровна, переполошилась.
Сначала долго прислушивалась. Дескать, в чем дело. Однако дело уходило
в тайну. По некоторым признакам это был вовсе не обыкновенный онанизм, а
совсем-совсем особенный. Мамаша это поняла по остановившимся, ничего не
выражающим глазам младенца. Знакомая с культурой, она начала поиски.
Во-первых, ее поразило, что ребенок совсем изменил свой быт. К примеру,
когда ел манную кашу, то чрезмерно улыбался. И нехорошо косил глазками.
Материнское сердце всегда найдет доступ к душе дитяти, и через месяц
путем расспросов, картинок, интуиции Анна Петровна прояснила совершенно
пустую, точно наполненную страхом картину. Оказалось, что Колю посещала (в
виде образа, разумеется) красивая двадцатилетняя женщина с
вызывающе-похабными чертами лица, и самое главное - в одежде людей
девятнадцатого века. Дите такого никогда не могло видеть, поэтому ассоциации
исключались. У мамаши заработало сознание.
Тем временем события развивались. Родителя уже точно знали - по
выражению липа младенца, - когда приходит "она".
Так, если Коля во время еды выплевывал кашу изо рта и говорил "ау",
родители знали: откуда-то из мрака на него смотрят черные глаза девы.
Когда же он поворачивал свой толстый, изумленный лик на какой-нибудь
светлый предмет и внутренне охал - значит, наступит сверхсон.
Иногда дите переставляло солдатики, словно гоняясь за своим призраком.
Вообще, мальчик очень приучился плакать.
- Такой был мужественный ребенок, - вздыхал отец, Михаил Матвеич, - а
теперь все время плачет.
По-видимому, дело шло к очень серьезному. Дите часто застывало с ложкой
манной каши у рта, когда возникало видение.
- Смотри, он скоро опять начнет дрожать, - со слезами говорил отец,
всматриваясь в мрачный силуэт ребенка, сидящего за детским столиком.
- Она приходит ровно в шесть часов вечера, - злобилась Анна Петровна. -
Хоть вызывай милицию.
- Что ты, испугаешь соседей, - пугался отец.
- Чем же бы ему помочь? - вопрошала мать. Решили вызвать крыс. Коля еще
до появления образа обожал крыс и не раз забавлялся с ними в постельке. Отцу
это не особенно нравилось, но теперь он был - за. К сожалению, сейчас крысы
уже не помогли. Ребенок дергал их за хвосты и пытался, видимо, рисовать ими
облик своей дамы.
- А если это любовь, - говорил иной раз папаша, задумчиво попыхивая
трубкой.
Анна Петровна не отвечала и только мысленно попрекала отца за то, что
он думает о любви, а не о судьбе ребенка. Врачи абсолютно не помогали. Член
у дитяти был маленький, крохотный, как мизинчик Мадонны, но тут совершенно
неожиданно из него стала изливаться сперма, причем в таком количестве, что
мамаша не успевала стирать простынки. Было от чего сойти с ума.
- Когда же это кончится, - вздыхала бабушка Кирилловна, обращаясь к
душам своих умерших предков.
Конца не было видно.
- Повесить его, что ли, - рассуждал папаша. - Совсем опоганил род.
Скоро о нас вся Москва будет говорить.
- Не дам дите, не дам дите, ирод, - сопротивлялась Анна Петровна. -
Повесить твой член надо, а не ребенка. Он ни в чем не виноват.
- Я уже устал от этой жизни, - вскрикивал ее муж. - На работе одни
неприятности, любовницы изменяют, а теперь и в доме черт знает что... Все
игрушки обрызганы спермой, а вчера и диссертацию мою залил.
Бабушка Кирилловна только угрюмо исчезала на целые недели.
Ночью, при блеске свечей, которые горели в углу, дите вставало с
постели и в белой рубашонке, беспомощно раздавленное, ползало по полу,
словно становясь отражением чудовищного образа девушки девятнадцатого века,
посещающей его по ночам.
Особенно возмущало докторов, что дите почти перестало есть.
- Пусть онанирует сколько хочет, - говорил толстый ученый врач. - Не он
первый, не он последний... Но чтобы дите бросило есть... Тут что-то не то.
- Бедный ребенок, - вздыхала старушка соседка. - А ведь во всем
родители виноваты.
- Не родители, а Демург, - говорил в ответ один дворовый мистик.
- Сколько же это может продолжаться? Чтоб у такого щенка, у малолетки
потекла сперма, да еще как из бочки... Это, знаете ли, извините меня,
извините меня, - ворчал недовольный отец.
Мамаша пугливо всматривалась в обмазанное манной кашей неподвижное лицо
младенца, устремившего свой взгляд на игрушку. "Приближается", - говорила
она про себя. Действительно, когда "она" появлялась, лицо дитяти совсем
тупело, кроме глаз, - они напоминали глаза поэта перед смертью.
- Что же будет дальше, - схватывался за голову папаша.
- Ау, ау, - отвечал ребенок в ночной тиши, и казалось, тихие слезы
лились из глаз ангелов, притаившихся в неведомом.
- Лучше бы его убить, чем он так мучается, - уныло повторял отец.
- Почему ты думаешь, что он мучается, может, это ему, совсем напротив,
нравится, - резонно отвечала мамаша, вспоминая пропитанные спермой
простынки.
- Лучше бы ты заглянула в его глаза, когда он видит "ее", - возражал
папаша.
- Ну и что? В целом ему нравится, - парировала мамаша...
- Но ведь он ничего не понимает, - кипятился отец. - Нельзя же все
сводить к одному физиологическому удовольствию. Ребенок ведь не отдает себе
отчета, что за образ его посещает, откуда он, почему, в конце концов... Ведь
это насилие над свободой воли. Погляди, в его возрасте только с котятами
играть, а он уже познал то, что нам и не снилось.
- И не говори, - отвечала мамаша, заплакав.
- Все-таки я считаю, его надо убить. Неприлично, чтоб такое дитя
существовало, - возмущался отец.
- У тебя это уже становится параноидной идеей, Миша, - возражала жена.
- Я защищу его своими руками. Он вышел из моего чрева, и, будь он хоть сам
Антихрист, я не позволю его убивать.
- Ах, сволочь, - возмущался отец, - если бы ты любила меня хоть на одну
сотую, как любишь его... Ведь все равно он тебе плюнет в морду, когда
вырастет, или, чего доброго, изнасилует... Но на таких дурах, как ты,
держится весь род человеческий.
Между тем дите, не замечая семейного совета, проползши по ковру,
возвращалось в свою постельку.
Но нежные, напоенные чудодейственной женской красотой глаза не
оставляли его и там. "Кхе, кхе, кхе", - только покашливал он от страха,
задирая вверх ножку. Его бедное личико совсем сморщилось, а слезы словно
лились внутрь тела, точно все пространство вокруг было отнято у него
любимой.
- Если б он просто онанировал, - вздыхал серьезный ученый врач, - это
была бы ерунда. Но ведь это еще к тому же любовь. Вот в чем загвоздка. И в
таком возрасте!.. Черт знает что.
Мальчонка действительно хирел. Из игрушек раскладывал "ее" глаза и
улыбался призрачным, уходящим лицом, глядя в пустоту. А когда он однажды
совсем заохал и уполз под кровать, сердце матери не выдержало.
- Что-то нужно предпринять, - взмолилась она. - Действие, действие
прежде всего... Если врачи не помогают, обратимся к невидимым силам.
Тут-то как раз и вернулась из дальнего странствия бабушка Кирилловна.
Она была слегка ученая и начала о чем-то шептаться с Анной Петровной.
Неожиданно картина прояснилась. Существовали признаки, по которым можно
было различить, что налицо феномен "верности мертвым". Более точно решили,
что Колю, по-видимому, посещал образ-клише умершей женщины, которую он
страстно любил в своем предыдущем воплощении, в прошлом веке. И теперь она
преследовала его. Вот уж воистину любовь побеждает смерть.
Нужно было принимать очень четкие, разумные меры. У Анны Петровны были
некоторые связи с людьми, занимающимися оккультной практикой. Она страстно
хотела освободить младенца от любви. Сама по себе операция снятия любовных
чар, как известно, очень проста и действует безотказно, но все уперлось в
необычность феномена. Ведь освобождать необходимо было от любви не к живой
женщине, а к душе умершей.
Наконец общими усилиями нашли ясновидящую ведьму, живущую в сорока
километрах от Москвы, которая согласилась уничтожить эту идиотскую связь.
...Был крепкий, сорокаградусный, кондовый российский мороз. Казалось,
деревья вот-вот рассыпятся от тяжелого воздуха. Младенца закутали в
несколько шерстяных одеял. Голову, покрыли надежными бабушкиными платками.
Видны были только его детские глаза, помертвевшие от страха перед женским
образом.
В два часа вызвали такси.
Папаша вытащил дите на своих руках. Анна Петровна с матерью
разместились с Колей на заднем сиденье, а отец сел рядом с водителем,
указывая дорогу.
Сначала было трудно выбраться из центра, то и дело застревали в потоке
автобусов и грузовых машин.
У Анны Петровны вдруг сжалось сердце, она неожиданно вспомнила страшное
стихотворение Гeте.
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой...
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв его, держит и греет старик.
"Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?" -
"Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне с густой бородой". -
"О нет, то белеет туман над водой". - ...
..."Ко мне, мой младенец! В дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей,
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять". -
"Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей". -
"О нет, все спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне". -
"Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой!" -
"Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать!"
Ездок оробелый не скачет - летит...
Младенец тоскует, младенец кричит...
Ездок погоняет, ездок доскакал...
В руках его мертвый младенец лежал.
Не в силах отключиться от этих образов, Анна Петровна тупо сжимала
перезакутанного ребенка.
- Брось его прижимать, - ворчал Михаил Матвеич, - опять проклятая
эротика!
Вскоре выехали из города, на шоссе. Черные, обугленные морозом деревья
стояли в своей неподвижности и равнодушии ко всему живому. Снег среди леса
блестел, но каким-то мертвым, полоумным блистанием.
Палаша проклинал все на свете.
Младенец цепенел, одурев от присутствия любимой в своем сознании, и
пускал слюни изо рта.
- Ты знаешь, - истерически твердила Анна Петровна своей матери, - он
уже не говорит мне "лодная", как раньше... И я заметила, что теперь он
лепечет "лодная", только когда видит эту тварь... Вот до чего дошел...
- Не то еще будет, - подвывала старушка, - особенно когда он научится
читать...
Наконец машина подкатила к селению, к более или менее приличному
деревянному домику.
С трудом младенца вытащили из такси. Одно одеяло упало, и дите,
дрыгнувшись, принялось неистощимо пищать.
- Точно чувствует, гад, что скоро с ней расстанется, - проговорила
Кирилловна.
Ведьма была уже обо всем предупреждена друзьями Анны Петровны. Один из
них, среднего возраста, в очках, напоминающий философа Владимира Соловьева,
тоже ждал гостей.
Когда дите подтащили к двери, оно подняло совсем до неприличия
истерический визг и даже брыкалось ножками. "Не хочу, не хочу", - казалось,
готово было выкрикнуть оно.
Бабка Кирилловна вконец осерчала:
- Ишь как мучается, ведь начал дрожать, паразит, за полчаса до ее
появления... корючиться... жалко с любовью прощаться... Ишь, Гомер.
- Да выброси ты его к чертовой матери, - верещал Михаил Матвеич, бегая
вокруг себя. - Прямо в снег... Чтоб сдох... Ишь сколько шуму наделал... За
три месяца всю душу вымотал!!!
Наконец младенца впихнули в дверь.
Операция прошла очень удачно. Через некоторое время знакомый Анны
Петровны, напоминающий Владимира Соловьева, ясно, с некоторым состраданием,
говорил ей:
- Все кончено. Любовь убита. Могу сообщить вам чисто формальную
сторону: ваш сын Коля в предыдущем воплощении был Куренковым Гаврилой
Иванычем, торговавшим пенькой в конце девятнадцатого века. Жития его было
семьдесят восемь лет. Семидесятилетним старцем воспылал страстию к девице
Афонькиной Клавдии Гавриловне, урожденной мещанке, дочери торговца мылом, и
жил с нею последние восемь лет. Душа Афонькиной сейчас еще там. Тело
захоронено на Богородском кладбище. Феномен типичен для любви к мертвым.
Счастливый отец, тихо урча и поругивая прогнозы, заворачивал младенца.
- Ничего, мамаша, не плачьте, - грубовато ободрила Анну Петровну
ведьма, костлявая, огромная женщина лет сорока пяти. - Ваш Коля хороший
кобель будет. А о Клавке забудьте - все. - И она похлопала Анну Петровну по
заднице.
- Все, все, - неожиданно и смрадно проговорил знакомый Анны Петровны,
похожий на философа Владимира Соловьева. - Такие вещи в наших силах. Так что
нечего отчаиваться. Человек - хозяин своей судьбы. Хе-хе-хе...
Действительно, явление умершей женщины в душе младенца Николая было
уничтожено. Понемногу он поправлялся. Даже физически быстро окреп. Появился
аппетит и румянец.
Но Анна Петровна все-таки не удержалась - вот что значит материнское
сердце! - и, разыскав на Богородском кладбище могилу Афонькиной Клавдии
Петровны (не Гавриловны, однако), оплевала ее.
- Не будет больше смущать моего Колечку! - довольно бормотала она, стоя
в очереди за пивом.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг