- Да, и я говорю, что Виктор - не Макаров. - отвечала Люда.
- Нельзя, нельзя так, господа! Все равно ждет что-то страшное...
- Страшное надо сделать смешным...
- Никогда, никогда это не удастся, пока есть страх за "я"...
- А если он будет побежден?
Опять вмешался художник:
- Ваша Ира, Людочка, ужасна не своей похотью, а разумом... Но пусть,
пусть, ищите экспертов, чтоб ее спасти...
- Но Витек определенно талантлив, - раздался голос слева. - Конечно, у
него нет этой... сверхдостоевщины, но все же для начала очень недурно...
даже блистательно.
Наконец, Люда, повинуясь новому порыву, отвела в сторону Костю и
рассказала ему об Ире - он, Костя, великий "соединитель", подумала она, он
проникает во все кружки, самые странные, и может посоветовать по большому
счету...
Костя спокойно выслушал ее и после молчания, которое вошло в нее как
метафизический подарок, вдруг сказал:
- Думаю, что найду такого человека, который мог бы ей помочь... Вполне
вероятно... А, может быть, сейчас махнем к Петру? Что-то здесь слишком
шумно.
Отсидимся за чаем.
Люда согласилась. Правда, расставаться со всеми было жалко, и вместе с
тем Люде хотелось побыть в спокойствии. После бесконечных поцелуев,
вздохов, как будто прощались на полмесяца, а не всего на несколько дней,
Люда выбралась на улицу вместе с Костей...
...Петр быстро впустил своих экзотерических друзей к себе в квартиру;
идти пришлось мимо комнат родителей, которые добродушно-недоброжелательно
относились к знакомствам своего сына, астронома по специальности.
- Буржуазны, как Эйфлева башня, - шутил о них Петр. Ритм отключений
сразу увел всех троих.
Разговор заметался от совершенно сумасшедших и диких историй,
случившихся с разными людьми, до утонченных нюансов, связанных со
спонтанной реализацией абсолютного Я.
В "историях" же всегда был заложен смысл, тайно-невероятный смысл,
далекий и от логики, и от добра и зла, и от всего "человеческого", тайный
смысл, превращающий эти истории в какой-то космологический бред, как будто
такие случаи словно специально подкидывались нашим героям.
Одна история, впрочем не такая уж значительная, почти обыденная, совсем
умилила Люду.
Речь шла о малыше из дома, где жил Петр, мальчике, который хотел
покончить самоубийством, и падал для этого с низкого второго этажа, но
таинственным образом не повреждался. В течение месяца раза два-три в
неделю он так упорно падал, точно в заколдованном круге, будучи не в силах
добиться своего, пока секрет его не открылся. Один мальчуган с соседнего
двора так и прозвал его потом: "павший ангел" - и эта кличка прилепилась к
нему. Но после всей этой истории он вдруг стал необычайно умнеть, словно
ум для него оказался формой его любимого занятия: самоубийства...
А потом дух ее возвращался к бытию, к тому бытию - высшему - такому
неуловимому, такому сладостному и вечному, точно бездна, скрывающаяся за
"формулой" Я есть Я!
И вместе с тем все время в сознании Люды мелькали загадочные картины,
провалы, нет, судьба Иры немного отодвинулась, но вдруг возникли на первом
плане все наиболее невероятные личности или "существа" ее последних
встреч: Мефодий, "Настенька", и один их непонятный "знакомый", затмивший
все приходившие ей на ум. И слышались, вспоминались намеки на его
"логово", на каких-то странных созданий там...
На волнах всех этих бесед, внутренних намеков, надежд, воспоминаний
Люда покинула своих друзей, чтоб возвратиться домой...
И все неожиданно спуталось в ее уме, и вместе с ясным знанием о свете
вечного собственного Я, в душе Люды, необозримой и бесконечной, плыли
другие бездны и темные провалы...
- Чувствую, что-то со мной происходит, - думала она. - Неужели...
Неужели...
Как страшен мир! Но как невероятна Россия!
По дороге, в метро, ей попалась одна очень дальняя знакомая, девчонка
лет двадцати трех с парнем; оба они были полупьяные и возвращались с
другого чтения, кажется, самого Макарова. Они остановила Люду, ее звали
Вера, и что-то долгое говорила о секретной астрологии, и о том, что должен
родиться ребенок, который... Рядом безумствовал парень...
Люда потом мучительно вспоминала, где она последний раз видела эту
девочку, кажется, на поэтическом вечере, после которого говорили о
гаданиях по предыдущим воплощениям...
Наконец, Люда выбралась из метро. Полил теплый ночной дождик, и было
радостно и умилительно, словно кто-то согревал землю. Поздний трамвайчик
возвращался на круг. Мелькали деревья, крыши, сады, она была недалеко от
дома.
Войдя во двор, она заметила, что в квартире Вольских горит свет.
- Видно, бродит Ира. - подумала она.
IX
Между тем в квартире Зои творилось черт знает что. Пока Люда бродила по
Москве, слушая подпольные чтения, у Вольских произошли самые черные
события. Началось все часов за пять-шесть до возвращения Люды домой.
Старушка Софья Борисовна уже спала в своей комнатке, заставленной
непонятными фотографиями. Володя тихонько пил водку, Ира исчезла в ванной,
а Зоя только что возвратилась из кино. То, что ванна была заперта,
взбесило ее.
- Когда эта тварь угомонится?! - закричала она, бегая около
невозмутимого Володи. - Голову даю на отсечение, она мастурбирует там. Но
ведь все последние дни она поздно приходила - спала с этим парнем. Я
видела его и сегодня, она от него и пришла. Но разве эта тварь
когда-нибудь насытится?! Ребенок называется!
Когда, когда это кончится?!
Володя пил, курил и молчал. Зоя ревела, кричала, рвалась в ванную, но
все напрасно. В бешенстве она выскочила из квартиры. И, встретив во дворе
знакомых, окончательно завелась. Она отсутствовала, наверное, часа два,
пропадая у соседей по поводу девочки, которая боялась смерти, но во время
всей этой суматохи мысль об Ире не оставляла ее. Ненависть душила ее.
Особенно почему-то возмущала Зою наглость и почти беспрерывность Ириного
сладострастия в сочетании с холодным, почти взрослым умом девочки, все это
над собой наблюдавшим.
В таком состоянии она вернулась домой. И застала сцену, помутившую ее
мозг. В столовой на диване лежала голая Ира, вся растекшая от неги, а
рядом с ней сидел Володя в одной рубашке, без трусов. Только из маленькой
комнатушки доносилось сладкое похрапывание Софьи Борисовны.
Ира умудрилась тут же вскочить и стремглав убежать в свою комнату,
заперевшись там. Но Володя однако ж растерялся и оторопело смотрел на Зою.
Ярость последней выразилась, однако, как-то странно: она мигом подскочила
к Володе и плюнула ему в лоб. После этого она приказала Володе убираться
из квартиры и не считать ее своей женой - навсегда. Володя, обычно не
робкий, но почему-то покорный жене, стал собирать вещи. Зою всю трясло как
в ознобе. Володя торопился и, быстро допив водку, ушел. Зоя знала: к
ближайшему соседу, через квартал, к дружку, так как было уже поздно. Злоба
и желание отомстить Володе объяла ее, на время даже затмив ненависть к Ире.
В квартире стало пустынно и тихо. Софья Борисовна была чудовищно
покойна, когда спала. А Ира словно замерла в своей комнате. Зоя долго не
могла прийти в себя и бродила по комнате и коридору. У нее возникла даже
мысль запрятать Володю в тюрьму, раз и навсегда избавившись от него. Но
для этого нужны были бы показания Иры, в том смысле, что Володя ее
растлил. Тогда за растление ребенка ему могли бы дать много лет. А он, со
своим здоровьем, долго бы не выдержал, издох, думала Зоя. Однако многое
зависело от медицинского осмотра Иры и от "легенды". А Иру нетрудно было
бы уговорить, эта тварь способна на все.
Конечно, по существу, Зоя была убеждена, что растлительницей выступала
Ира, что именно она инициатор. "Ира уже давно лезла к нему", - вспыхивало
в сознании Зои. Попеременно ненависть то к Ире, то к Володе волнами
сменялись в ее душе.
Она не могла сосредоточиться сразу на двоих; когда думала об одной,
забывала о другом, и наоборот.
Так в полудреме и тоске прошло много времени. Приближалась настоящая
ночь. Зоя иногда ненадолго выскакивала из дома и в легком забытьи бродила
во дворе. Иногда ей казалось, что кто-то за ней следит. Шорох, дыхание,
тьма. Но как будто никого не было...
Вернувшись, она, наконец, вздремнула на диване, при свете. Но вскоре
проснулась и опять стала ходить по квартире. Старуха, конечно, глубоко
спала. Эта история извела Зою. Естественно, то, что натворила Ира два дня
назад, когда Зоя принеслась к Гале и ее друзьям, не решаясь, однако, им
высказать и тень того, что произошло, было невероятно, инопланетно,
история с Володей казалась чепухой сравнительно с тем. Но это не касалось
ее лично. А теперь касается.
В своем возбужденном хождении Зоя несколько раз останавливалась перед
дверью в комнату ребенка. Свет от настольной лампы горел там, но Зоя
чувствовала, что девочка в конце концов заснула. Вдруг ей пришло в голову
открыть дверь. Она запиралась только на крючок. Зоя была уже босиком и
ступала беззвучно как ангел.
Она достала железку, просунула в щель (дверь была чуть-чуть
покосившаяся, ненадежная) и скинула крючок. Тихо открыла и вошла.
Девочка не проснулась. Она лежала на постели, скинув до живота одеяло,
и глубоко дышала. Руки ее были раскинуты, рот полуоткрыт, и сладострастный
пот стекал с жирного тела, особенно с нежных, интимных ямочек. Видимо, вся
она и все ее тело было пронизано до сих пор сладострастными токами, и она
теперь наслаждалась ими, может быть, еще сильнее, чем наяву. Возможно,
даже во сне она погружалась до конца в какое-то бесконечное
удовлетворение...
Мгновенная ярость охватила Зою. Эта вспышка ненависти в мозгу бросила
ее к постели девочки. Судорожно Зоя протянула руки к пухлому горлу Иры и,
повинуясь своей бешеной воле, стала душить ее. Та начала дергаться,
хрипеть, но силы Зои удесятерились, и потом вдруг все кончилось... - и
девочка из мира сновидений перешла в так называемую другую жизнь.
Зоя подпрыгнула и в ужасе отскочила от кровати. Ее трясло, но к сердцу
подступала радость. Она бросила истерический взгляд на труп. На вид это
было еще живое существо. И Зое показалось, что пот сладострастия
по-прежнему стекает с нежной, но уже мертвой плоти девочки, особенно с ее
лба. Но вместе с тем могло быть такое впечатление (у знатоков, если б
кто-нибудь из них втайне взглянул на нее), что глаза Иры уже ввалились в
самое себя и как бы безвозвратно открылись внутрь, и она видит уже не мир,
а только свое собственное темное существо во всех его катастрофах и
бесконечности. Возможно, Ира даже не узнавала в этом новом и страшном
существе самое себя, или...
Зоя вышла, захохотав, из комнаты и хлопнула дверью как будто
рассердилась.
Это было как раз той ночью, когда Люда, замученная своими мыслями,
возвратилась домой и увидела свет в окнах у Вольских. И была поражена этим
светом среди полного мрака окружающего.
Она еле пробралась в свою квартиру, куда вел иной подъезд, чем в
квартиру Зои, но никак не могла заставить себя лечь в постель. Спустилась
во двор, забрав сигареты, и пошла во тьме к одной из своих любимых
деревянных скамеечек, спрятанной за деревьями. И там устроилась в
одиночестве.
Тем не менее Зоя приходила в себя. Точнее, радость привела ее к
хладнокровию.
Только сладко хихикнула, вспомнив страстное желание Иры стать скорее
взрослой; видимо, чтоб вовсю наслаждаться. И Зое стало приятно оттого, что
она еще может "во всю" наслаждаться, а Ира уже не может, и если атеисты
правы и Бога нет, то и никогда не сможет. И от этого она даже погладила
себя по горлу, но потом неожиданно всплакнула.
Все-таки ей удалось относительное хладнокровие. Она сообразила, что
единственный выход сейчас - бежать к изгнанному Володе, ибо Володя, не
подводивший ее в мирских делах никогда, был связан с уголовным миром и
знал человека, мясника, который за деньги мог правильно убрать следы
убийства, то есть расчленить тело, уложить, корректно смыть кровь и т.д.
Ира была весьма толста, жирок прямо растекался в ней сладкими струйками в
предвкушении страстей, и такую целую девочку трудно было незаметно унести
в мешке, а потом надежно выбросить.
Надо было не только расчленить, но и знать, где и как скрыть, скрыть
навсегда.
Нужен был профессионал. И Зоя знала немного этого Володиного
профессионала Эдика, мясника из продовольственного магазина, который
подрабатывал такой лихой службой. Тут же в ее голове созрел и иной план: о
том, что сказать людям. Если удастся незаметно убрать тело, то надо
объявить черед день-два, что Ира ушла и не вернулась. К счастью, на нее
везде были плохие характеристики, в школе и в милиции; известно было, что
она нередко пропадает, подолгу не возвращаясь домой.
Кроме того, не все знали, что Ира - не ее родная дочь. Если бы была
родная дочь, мелькнуло в уме Зои, я бы ее ни за что не убила, даже в
ярости, ведь своя плоть, своя кровь; пусть бы уж наслаждалась как могла,
все-таки родная дочка. Но мужа, мерзавца, она бы прогнала.
Итак, надо было действовать. Зоя выбежала из квартиры - скорей к
негодяю Володе.
Одна, как черная точка, она унеслась со двора на улицу, где что-то
мутно светилось впереди...
Люда же за деревьями докуривала свою сигарету. Она не заметила бегства
Зои и та не заметила ее. Но вдруг Люда почувствовала: по двору кто-то
движется. Темная, огромная, еле видная - по почему-то как ей показалось,
лопоухая фигура. То был Мефодий; она знала все странности его походки,
когда он иногда шел как бы не видя людей и предметы, всматриваясь только в
их тени. Мефодий медленно, крадучись, пробирался к подъезду, где жили
Вольские. Весь старый деревянный дом с его обитателями молчал. Казалось,
не было жизни.
Люда вдруг встала. Тихонько, как бы стараясь не существовать внешне,
она незаметно следила за Мефодием, не зная куда он ведет. Тот ступал тоже
тихо, но уверенно. Уходя, Зоя погасила свет в комнате убитой, и окно ее на
втором этаже теперь чернело своим провалом, словно зазывая внутрь.
Мефодий походил под этим окном, наподобие вытянутой кошки, ставшей
вдруг статуей. Люда замерла за деревом. Ей отчего-то казалось, что у этой
фигуры виднеются уши, и сам Мефодий - в ее глазах - более походил на
черную затвердевшую тень с сознанием в голове. Вдруг фигура подпрыгнула и
какими-то непонятными Люде путями стала взбираться - устремленно и хватко
- наверх к Ирининому окну. Взобралась быстро и замерла там, похожая на
охотника на невидимым...
Весь дом был погружен во мрак, нигде не светился хотя бы малый огонь.
Спустя, фигура бросилась внутрь, головой вперед, точно голова была
стальная.
- Сейчас кто-нибудь закричит, - подумала Люда. - Чего он ищет?
Она мгновенно вспомнила все легенды о Мефодий: о том, что он пребывал в
соитии с тенями женщин, что ходил по могилам с Анастасией Петровной,
гадавшей тем, у которых нет жизни. И она представила себе его тело -
эротическое по особому, словно все оно, кончая острием влажной головы,
было членом, направленным в неведомое...
Внезапно зажегся свет в комнате Иры - но свет тихий, полудремотный,
ночной, может быть, Мефодий зажег лампу около изголовья мертвой девочки.
Но Люда не знала о смерти Иры. Иногда только она видела - или ей это
казалось - огромную тень Мефодия в окне, которая двигалась, кралась...
Может быть, она - тень эта - высоко поднималась над кроватью девочки,
потом наклонялась, точно общаясь с тенью уже не существующей на земле Иры.
- Что за пир там, - ни с того ни с сего подумала Люда. Зажгла папироску.
Вдруг свет в комнате Иры погас, и потом хлопнула дверь где-то в пасти
подъезда.
Через секунды у парадного входа оказался сам Мефодий - веселый, с чуть
раскоряченными ногами, и весь как будто светящийся, белый. Его фигура
теперь уже не виделась черной сгущенной тенью, и меньше пугала. Влекомая,
Люда вдруг бросилась к нему. Мефодий чуть отпрыгнул от нее в сторону.
- Это я, Фодя! - дрожащим голосом произнесла Люда. - Не спится что-то.
Посидим на скамейке!
Огонек ее папироски метался во тьме - так беспокойна была рука,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг