Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
состоянию - вдруг в каких-то чертах очень сходному с ее собственным: так,
по крайней мере, казалось Люде.
   Однажды они вместе были на опушке леса. Ира лежала в траве, почти
голенькая.
   Внезапно поднялась сильная буря. И сразу же одно дерево - видимо гнилое
- начало падать на землю, прямо на Иру. Она в ужасе отползла. А потом
замерла, лежа, чуть приподнявшись. Глаза ее неподвижно впились в
мертво-лежащее дерево, которое чудом не раздавило ее, как лягушку,
наполненную человеческим бытием.
   И Люда видела как прозрачно-дрожащий пот покрывал ее лоб, плечи, как
дрожали линии живота. Это не был обычный физический страх, а безмерный,
отчаянный, как будто все мировое бытие соединилось - в ее лице - в одну
точку, и эта точка могла быть раздавлена - навсегда. Ужас превосходил
человеческий, хотя сама девочка, может быть, этого не осознавала. Люда
видела только - особенно отчетливо - ее дрожащее, точно в воде, лицо, и
глаза, застывшие в безумном космическом непонимании за самое себя.
   Во всяком случае, все это Люда мгновенно ощутила в подтексте ее страха.
   "Девочка еще не может все осознать, - подумала Люда. - Но подтекст,
подтекст.
   Я чувствую, это мой подтекст, мои прежние бездонные фобии за себя в
детстве...
   Когда нет Бога и вообще ничего нет, а есть только ты - одна как единый
космос - и ты должна быть раздавлена. Фобии плоти и "атеистических"
парадоксов в детстве и ранней юности".
   Потом Люде стало казаться: она преувеличивает, у Иры не может быть
такой подтекст, потому что это слишком сложно для нее, и, наконец, не
может быть такого поразительного сходства.
   Тем более во многом другом девочка отталкивала Люду и даже пугала ее.
Ирины холодные глаза, с тяжеловатым бредом внутри, хохот, грубая открытая
сексуальность - вызывали отвращение. "Какая это не-я", - говорила тогда
самой себе Люда. Но внезапно тождество опять всплывало и самым странным
образом.
   Однажды Люда увидела, как Ира спала - одна на траве. Она замерла в трех
шагах, глядя на нее. Ира спала как все равно молилась своей плоти (своей
родной, дрожащей плоти), точнее бытию плоти, и формой молитвы было ее
дыхание - прерывистое, глубокое, страшное, идущее в глубь живота... (с
бездонным оргазмом где-то внутри.).
   Все это вместе и отвращало и влекло Люду к ней: патологически влекло,
точно она видела в ней свое второе "я" или "темную" сторону своего "я".
"Но почему "темную", - возмущалась в уме Люда, - просто... таинственную
сторону... Боже, как она дрожит за свое бытие. (Ее смерть будет как
мучительный прерыв оргазма).
   Да-да, есть что-то общее у меня с ней, до сумасшествия, но в то же
время и какое-то резкое различие, до отвращения к ней. А в чем, в чем дело
на самом глубинном уровне - не пойму. Иногда мне хочется сжать ее и
зацеловать, иногда - проклясть... Брр!".
   И еще - один ее знакомый (словно день превратился в сон) сказал ей:
"Да, да вы очень, очень похожи..."
   Ира стала даже сниться ей, словно девочка, как змея, вползала внутрь ее
собственного бытия, слилась с ним, и обе они - Ира и Люда - выли вместе в
ночи: от страха и блаженства быть, покрываясь смертным потом, словно
приближался к ним - в ночи - грозный призрак, готовый остановить их сердца.
   Люда и сама - в полусне, в полубреду - хотела бы съесть собственное
сердце - от наслаждения жизнью и чтобы чувствовать в своем нежном рту его
блаженный стук.
   "Кругленький ты, как земной шар", - стонала она во тьме, прижимая руки
к груди, где билось оно.
   Ируня пугала ее еще и некоторым сходством - духовным, конечно - с тем
мальчиком, в которого она была влюблена в детстве и который исчез. Тот-то
вообще сошел с ума, надломился от чувства самобытия - и потому навеки
пропал.
   "Где мальчик-то, где мальчик?" - бредила Люда порой во сне. Тьма ночная
тогда наступала на нее, и видения в мозгу путались с мистически-тревожным
биением собственного сердца. Плоть превращалась в дрожащую воду, в которую
смотрели звериные призраки. И только возвращение из сна к дневному
блистательному Я - спасало ее от привидений.
   Днем, конечно, Люда могла полностью контролировать себя, и собственный
Свет сверху над головой (как у браминов - улыбалась она самой себе) умерял
метания плоти и ночного "я", и она ужасалась Ириной извращенности и
грубости.
   - Она уже сложилась, она будет такой и взрослой, - думала Люда. -
Что-то в ней есть такое глубокое и хорошее, но повернутое не в ту сторону
и превратившееся в свою противоположность. - И она порой вздрагивала,
глядя на Иру, от каких-то странных ассоциаций.
    
 VIII
  
 Утро встретило проснувшихся Люду и Галю вездесущим солнцем: его лучи уже
вовсю согревали комнатку. Крик радости слышался с улицы. К тому же было
воскресенье.
   Во дворе уже что-то происходило: толстый человек катался по траве,
возле сарая, пытаясь уловить свое бытие.
   Люда с Галей убежали сразу к озерку: искупаться по-раннему. И были,
проходя мимо одного дома, поражены, как отдыхали, лежа на раскладушках в
саду, две женщины.
   Отдыхали неподвижно, таинственно, уйдя в себя, и словно где-то внутри
ужасаясь своему бытию. И в то же время объятые сознанием какого-то
бесконечного и жуткого владения - владения своим бытием.
   На озерке было нелюдно, по-деревенски тихо и тепло. Две девушки
нежились на песке, замерев. Еще кто-то был в воде...
   - Как бы не погибнуть, - мелькнуло вдруг в голове у Люды, - в воде-то
этой...
   Тут же подул легкий ветерок...
   А возвращаясь после купания домой, они увидели во дворе Иру.
Разнузданной походкой, веселая и довольная девочка ковыляла прямо к
подругам. В руке ее был мяч: видно только что играла с девочками и
ребятами в волейбол.
   - Давайте поиграем, - сказала она.
   - Играй с детьми, ишь ты, - промолвила Галя.
   - Ну, я поиграю с ней немножко, - ответила Люда. - Отдохну чуть-чуть.
   Это было как-то уютно и забавно - играть вдвоем во дворе в простой
волейбол без сетки: ребенок тринадцати лет и взрослая женщина. Но Ирины
глаза были недетские, и кроме того Люда чувствовала, что Иру мучает,
влечет желание. Вернее, не мучает, а полностью совпадает с ее детской
волей. Оттого и глаза у нее были такие устремленные.
   Наконец, когда играть кончили, Ира тут же подошла к Люде.
   - Какая ты толстенькая, Ира, - проговорила Люда, - вредно там много
есть.
   - Почему ты не со мной? - прямо спросила Ира.
   - Ты опять за свое?
   - Почему ты не хочешь со мной быть?
   - Ты понимаешь, что говоришь?!
   - Эх, скорей бы мне стать взрослой и жить по-своему. Никак не дождусь.
   Человек, который катался по земле, пытаясь уловить свое бытие, теперь
уже сидел на траве и с умилением глядел в одну точку. В то же время было
такое впечатление, что он потерял что-то, и вид его был взъерошенный и
лихой.
   - Ира, скажи, почему ты оплевала крест?
   - Я тебя заметила давно, - спокойно ответила Ира, не обращая внимания
на ее слова. - Какое у тебя нежное тело, не у всех такое бывает. Почему
так? Отчего у тебя такое?
   - Что ты мелешь? У всех женщин такое.
   - Нет, у тебя особенное, - сурово сказала Ира и вдруг погрозила ей
пальцем.
   - Ира, покажи-ка мне свои ладошки, обе.
   Ира пристально, как-то не по-детски, взглянула на нее.
   - Гадать? Не хочу.
   - Почему?
   Ира замолчала. И вдруг спокойно, неуклюже повернулась к Люде.
   - Если будешь со мной, то...
   - Ирка, молчи, молчи, дура... плохи твои дела, хочешь я тебе помогу,
съезжу с тобой... Ведь что творилось ночью у вас!
   Ирины глаза вдруг расширились от страха. Она неожиданно вспотела.
   А вдали, в закутках уже тихо кувыркался Мефодий. Наступило долгое
молчание.
   Вскоре страх у Иры исчез. Она присела на скамейку, рядом с Людой, и
замерла. Вся ее поза теперь выражала бесконечное внутреннее сладострастие.
И даже тело чуть колебалось в такт этому сладострастию. Но взгляд был
суров, не нежен.
   - Смотри, девочка! - вдруг повинуясь какому-то голосу воскликнула Люда
и встала со скамейки.
   Мяч покатился по траве, тронутый ее ногой. Люде стало страшно. А Ира
уже смотрела куда-то вдаль, в сторону.
   Люда тихонько ушла.
   На другой день она решила покинуть свой дворик и съездить в Москву, в
центр, к "своим". Люда сначала поехала на трясущемся трамвайчике; проезжая
мимо кладбища, она заметила спешившую Анастасию Петровну, всю в черном,
словно та была монашка теней.
   "Свои" были разбросаны по всей широкой матушке-Москве, а ведь раньше
все сосредотачивалось в центре. Там и сейчас оставались многие...
   Приехав, она решила завернуть в тихие арбатские переулочки; там были
два великих "гнезда", две квартиры, два "центра", где собирались новейшие
искатели Вечности.
   На одной из них собирались она и ее друзья. Они были связаны с
индуизмом, с концепцией Атмана, высшего бессмертного Я, заложенного в
человеке, которое не только надприродно, но и отличается от человеческого
Эго, ума и индивидуальности, ограниченных и временных. Следовательно, по
существу - согласно этой доктрине - высшее Я, Атман, есть не что иное, чем
Бог, Брахман (Абсолют), и высшее Я человека, таким образом, неотделимо от
Божественной реальности, которая едина метафизически, но не
"математически".
   Пути к этому высшему Я были известны из древней Традиции. Существовал
Учитель, получивший инициацию... И сама их группа была только частью
глубинного движения...
   Но дело заключалось не только в этом. Для многих участников этого
движения - в начале всего лежал собственный опыт, опыт поиска и реализации
в самом себе высшего божественного "Я" и жизни в нем. Этот их опыт как бы
чуть-чуть преображал "традиционный индуизм", в теорию и практику которого
вносились существенные дополнения и "поправки". Некоторые даже сами по
себе приходили к этой практике, открывая свои методы, и только потом
узнавали, что нечто близкое - по цели - существует и в Индии. Да и сама
метафизическая духовная окраска, сам опыт своего высшего "Я" был
неожиданно-особенным. Поэтому многие группы считали себя последователями
"русского индуизма". Существовали также в этом движении и "ответвления",
иногда уже совершенно оригинальные...
   Люда чуть бледнела от нежности к своему бытию, когда думала обо всем
этом...
   Приближаясь к Арбату, вспомнила она и о другой квартире, где собирались
те, у которых она бывала редко, и там творилось порой нечто еще более
таинственное, чем "преображение в Божество". Она слышала там иногда такое
ошеломляюще загадочное, жутковатое, от чего подкашивались ноги и волосы
вставали дыбом, но потом все тонуло в фантастическом смехе - когда она
сидела среди них, дружески принятая, за старинным огромным столом.
   Иногда она слышала что-то подобное от Кости, человека с портфелем, как
его называли, который был как бы соединительным звеном между разными
метафизическими кружками. Костя часто изумлял Люду: откуда он черпает
столько невероятного, когда вдруг перечеркивалось все и ум отрекался от
постигнутого. И подтексты, подтексты, подтексты, которые как волны уносили
сознание в новые состояния.
   Люда, охваченная всеми этими воспоминаниями, зашла в уютное арбатское
кафе, недалеко от метро. Взяла кофейку и сигарет. Огромный великий город
жил своей жизнью, в ее разных пластах, в том числе и глубинных, неуловимых
и странных.
   Люда вся пронизывалась токами, исходящими от эзотерической Москвы.
   Она снова вспомнила Костю. Но на сегодня было достаточно подтекстов.
Она подумала о себе, о своем спасении в собственном вечном Я, и о том, что
она должна помочь другим, той же своей Гале, у которой такая верная
утробность и интуиция, но столько провалов... Она, например, смутно, не
вплотную улавливала всю пропасть между бытием в форме так называемой жизни
и над-природным вечным бытием внутри высшего Я...
   Люда встала и вышла из кафе. Через десять минут она была во дворе у
небольшого деревянного уютного домика, затерянного среди громад новых
зданий. Постучалась.
   Раздался веселый голосок хозяйки одного из дополнительных
"неофициальных"
   салонов, где часто устраивались читки.
   - Как ты вовремя, уже собрались, - хихикнула хозяйка, - даже Костя
объявился, как с гор.
   Люда вошла. В комнате за большим круглым столом сидели несколько
человек, другие бродили по комнатам.
   Костя, разливая чай, хмуро-внимательно посмотрел на Люду. Чай как-то
сгармонизировал обилие вина. На этот раз "сборище" было чисто
литературное, в очень редком составе. Никаких крайне метафизических
разговоров, понятных лишь посвященным. Читать должен был молодой человек,
чуть-чуть восторженный, свою прозу. То был начинающий подпольный писатель,
но уже отмеченный вниманием знаменитых "неконформистов", в том числе
метафизиков. Один рассказ назывался "Лунный знак голого человека", второй
- "Пузырь в лесу". Сразу как-то стемнело, то ли закрыли окна, то ли еще
что; вспыхнули свечи на столе; все затаились; некоторые расселись по
углам, на полу, со стаканами вина.
   Люда только-только успела усесться и глотнуть полстакана, как Виктор
(так звали писателя) начал читать. Читал он одновременно искренне и
артистично, иногда переходил чуть ли не на крик, но тем не менее
получалось отлично.
   Первый рассказ был про смерть эксгибициониста. Про скандальную смерть.
Кто-то хихикал в углу в ответ на сценки в рассказе; девушка в зеленом
плакала; кто-то бесшумно пил стакан за стаканом - так уж действовал
рассказ.
   Под конец чтения Люда поцеловала писателя.
   Комната была уже в дыму, почти во мраке, только лишь в островках света.
Чтение перешло в бессвязное, чуть истерическое обсуждение: одни твердили
Виктору о его герое и о своих печалях одновременно, другие укоряли его за
ужас, третьи наливали ему в стакан вина, чтоб он отошел. Беседа то
вспыхивала общая, то распадалась по маленьким кружкам из трех-четырех
человек, то перекидывалась от Гурджиева до Достоевского или до личных
видений...
   У Люды уже возникло полубезумное настроение. Однако Ира часто вставала
пред ее глазами. В тихом бреду она начала рассказывать одной своей
приятельнице об эротико-оккультной ситуации Иры, и о том, как ее спасти.
   - Да, если с любовью и милосердием - все можно, - отвечала та. - Только
дурость должна быть во время этого спасения; если по-умному делать: ничего
не получится - съест она себя... Дурости побольше.
   - Это вы точно заметили насчет дурости, - бросил на нее взгляд
подвернувшийся Костя.
   - Нет-нет, - вмешался вдруг толстый человек в очках, художник. -
Извините, я слышал ваш разговор и все понял. Ее, Иру, нельзя спасти,
слишком ее утроба демонична.
   - О, Боже, какая у вас интуиция, чутье, но что вы о ней знаете,
демонолог этакий...
   - Да я и говорю, что эксгибиционизм героя - вдруг потянул за руку Люду
откуда-то появившийся лохматый человек со стаканом вина - не носит
характер некрофилии, хотя обнажается герой Виктора фактически перед своей
собственной смертью; нелепо тут видеть трупный эксгибиционизм макаровских
героев, Виктор - это не Макаров. Тут эксгибиционизм жизни, сексуальное
заигрывание со смертью с целью как-то выжить, черт побери, выжить на
эротике...

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг