нее на руке были говорящие часы. Ильзу преследовал запах перегара. Она
покрасила волосы в рыжий цвет. Она заказывала жареную печень и боролась с
тахикардией. Она обещала сообщать сестре о том, что происходит в ее жизни.
Она кривлялась пред зеркалом. В прошлой жизни. Ильза запретила мне
вспоминать ее длинные волосы, ее улыбки в конце коридора моей квартиры на
другом полушарии. Ее длинные пальцы растворились в моей коже, в пене для
бритья и запахах дезодоранта. Она вслушивалась в музыку моей юности и
вдохновенно отдавалась танцам на голом дереве моего жилища. Мои руки внутри
ее глаз. Е глаза внутри моей груди. Моя грудь внутри ее волос. И ничего не
застывает, и все приобретает свои точки. Всего лишь хочу потеряться... в
точках. Говорила Ильза, утрачивая источники точек. Напоминанием о дождливых
днях в далекой стране, зонтах с нарастающей любовью оказалось включение
радио в закупоренной квартире. Что могу сделать? Она одевается в черное. Я
думаю о ней, но всего лишь мгновение ее настроение приемлет мои мысли. Как
долго это все будет продолжаться? Он либо умер, либо уехал далеко и
навсегда. А она думает о нем. Нет голоса. Кто-то симпатичный протянет ей
руку. Она уснет в его глазах, и ему не разбудить ее. Он скажет много слов,
он превратится в ее рыцаря, все тише будет произносить слова, шепотом
договаривая самые сокровенные признания, испаряется, застывая в ее каждом
случайном вздохе, направляющем переработанный воздух в его сторону. А я
устал. Усталость заполнила мозг, рушит свет в глазах. Бессилие громоздится в
ностальгии, музыке бывших лет и кинолентах, с которыми я всегда был на "ты".
Кто это? Я. Это...и ты...и...все мы. Это я. В узких джинсах и длинных
свитерах, в желтых ботинках и сине-белой бейсболке. Bona Sera...
Классический закат с истиной в бордовом вине. Кто теперь? Последнее время
Ильза знакомилась с представителями школы авантюрного арт-течения и
представлялась Элеонорой. Мне известен подтекст ее изменчивости. Новый день
как старый презерватив. Я смеюсь в лицо компаньонам. Процент их удивленности
не занимает мою беспорядочную войну в тумане переживаний. Я обманываю, и
прихожу к безликим девушкам домой, захожу к ним в школьный кабинет и прошу
напарника по парте уступить мне место, и начинаю играть в крестики-нолики,
зачитываюсь Хемингуэем, и советую ознакомиться с его творчеством а в
остальном, все испробовано: в городе слишком тесно для моей Ильзы, она
залечила раны на голове, сгладила шрамы и покончила с медикаментами. Ее
запах на дряхлых концертах и пропылившихся вечеринках у простудившихся
поэтов и заблудившихся театралах скитается, изнывая от непрочтенности. Ильза
выпрямляется, и кривые мансарды не соответствуют ее вожделенному взгляду в
платиновое небо. Я продолжаю бродить по неизвестному мне парку. Жар кожи
неестественно искореняет злобу к дорогам без имен, к разговорам с явной
разобщенностью мнений. И если постараться можно умудриться не выдержать и
совершить бесцветную попытку расстаться с собственной оболочкой, погрузиться
в желтизну тюльпанов, безучастно вплывающих в мирную прогулку глаз. Кто-то
упивается членением моих историй, кто-то поступает так, как будто понимает,
о чем и к чему все, что вскрывает мою черепную коробку и режет кожу в районе
сердца. Ничего не хочется, съезжаю на насущность, утрирую образность языка,
убиваю витиеватость строк. Парис живо стягивает с меня одеяло и смеется над
моей наготой. Виан, конечно не Тициан, но воспел в краске мои гениталии,
введя в краску немного сказки. Я плюнул на все (причем в слюне смешалась
кровь из десен и сопли по причине болезненного состояния), и, приведя Ильзу
в квартиру своей подруги, раздел ее, напоив коньяком, усыпил ее
бдительность, которая и ранее особо не проявлялась, забавно раздвинул ее
ягодицы и всунул несколько пальцев. Потом она их облизала, и мы поняли, что
завтра придется проснуться рано, с этой мыслью и уснули. Не двигаясь, я шел
по крыше больницы, трогая бедрами антенны, группируя тело, взлетал и парил
над стадионом, который полнился потом зрителей и спортсменов, заглатывал
воздух, сконцентрированный в моем дыхании. Я, не двигаясь, возвращаюсь и,
протягивая руку, стремящуюся нащупать тело Ильзы, опознаю холод простыни, и,
облизнувшись, продолжаю полет, не двигаясь.
Нонконформист, перепутав номера поездов, оказался в непосредственной
близости. Я чувствовал его гулкое вторжение в беспокойство городской
периодики. Нонконформист нашел мои стекла с прижавшимися к их
беспринципности глазами. Я хотел бы построить свой город. Покидая его
пределы, нонконформист неизбежно бы возвращался. Я бы никого ничему не учил,
я бы лишь хотел...
Вдруг...неожиданно. Мое тело оказалось в круговороте Нового Орлеана, в
голубых джинсах и разноцветной рубахе. Я танцевал на площади. Я предупреждал
молодых девушек не смотреть на меня, но они валились с ног, и теряли своих
сопровождающих, и спешили очнуться, очутившись полностью внутри моих глаз и
соединившись с моими движениями, и я неожиданно, очень необдуманно
улыбнулся, и девочки принялись терзать друг друга в попытке занять единично
место рядом с моими шагами, расправленными парусами моих ресниц. Кто-то не
забыл украсить площадь памятниками и цветами, и памятники рушились, а цветы
увядали, и все смешивалось с борьбой девочек и беспечностью прохожих, и
дружескими беседами обитателей уютных домов с садами и домашними животными.
Я храню тепло. Стремлюсь в далекую страну беспамятного тепла детских снов. Я
воскрешаю запах бабушкиного абрикосового варенья. Абрикосовое дерево
погибло, и пеленой времени укрыто его цветение, за которым я наблюдал с
умилением. И не дребезжали окна в прочном доме, когда позднеавгустовский
ветер наводил порядок в таявших от летнего зноя мозгах и беспокоил волосы и
глаза поиском волн безотчетного движения в пену страстей и преображений, и
холодил запястья, спешившие выстроить замок из массы иллюзий и откровений.
Изверг грозно кашлял, пытаясь погрузить подчиненных в страх, и
закашлялся, подавился, бедняга, рвал глотку, растекся слюной, проглатывая
язык, и с жуткой гримасой пренебрежения и недоумения, безвольно смешавшимися
и застывшими, бросился к окнам, срывая жалюзи, врезаясь костями в
равнодушную прозрачность стекла, упал на ступеньки и устремился в пламя
сердцевины земного шара. Я проверил в компьютере почту. Несколько писем.
Уведомления. Мне - предложения заработать. "Теперь питание компьютера можно
отключить." В офисе тихо. Растерянность. Но мы знаем, что кто-то продолжит
игру. И девочки еще молчали, но уде продолжили вслушиваться в песни
Боярского, а ребята молча, но уже курили на балконе, кто-то готовил себе
кофе. А телефонные звонки вновь принялись разрывать мини-АТС. Я вижу глаза
на остановках трамвая. Я обмениваюсь с ними взглядами, посылаю свои глаза в
безжизненность рекламных стендов. Я люблю эту заплаканную девушку. Она
заказывала жареную печень, и боролась с тахикардией. Она обещала сообщать
сестре о том, что происходит в ее жизни. Она кривлялась перед зеркалом. В
прошлой жизни. My I has a perfect display of her views. Неожиданно я
встретил Алину. Оказалось, что теперь она танцует в ночном клубе "Ultra".
Она ждет подругу и тормозит машину. Я смотрю ей вслед.
Дыши моими глазами. Я не люблю. Я уже вижу себя делающим самому себе
больно, радующимся отсутствию своих координат. Я не люблю. Я независим и
новый этап пакования сумок и покупки билетов раскалывает мой мозг, утомляет
нервную систему, крепит портером запах моих губ.
Ты.
Корнет поступил в Military School. Ему понадобилось 7 лет, чтобы
закончить ее. Панки смеялись над ним, а он уже отдавал щеки и губы ветру,
который хлестал их, взмывая его глаза к небу и погружая его грудь в
контрольную глубину лагуны.
Корнет был не совсем корнетом, но держался, как корнет, его повадки не
вызывали недоумения у его ровесников, у которых впереди еще планировались
тренировки и получение разрешения на командование бригадой шхуны. Корнет
стоял на мостике капитана и, колыхаемый бризом, изучал морской пейзаж.
Грядущий шторм они пересидят в кабаках Витории. Корнет и несколько его
товарищей будут бродить по улочкам бразильского городка и проводить
любознательные погружения в мир смуглых проституток и торговцев марихуаны.
Будучи в Витории, переживая по поводу прогнозов на ближайшие три дня, корнет
помнил автостоянку Венгрии и Джудит, которая не пользовалась косметикой и
любила улыбаться, рассказывая о приключениях в студенческих лагерях. Однажды
корнет закричал ее имя в полуночном бреду на палубе. Звуки "дж" гигантским
прессом обрушились на волнующееся море под остовом корабля, и корнет,
очнувшись, принялся свирепствовать, терзать команду приказами, потом
извинялся, распивая с матросами джин, прихваченный из дому, читал друзьям
заученную "Песню Андалузских моряков", с ним делились впечатлениями, и шхуна
боролась с морскими ураганами. Двоеточие в его письмах имело свое
объяснение. Получатели его писем прекрасно знали, что оно значит. Голландию
он считал дамской страной. Зимнее небо над его головой часто менялось. In
this little world I'm in all. Корнет знал безукоризненно маршрут. Он
ориентировался в море, как в своем сердце. И вода питалась соками его
организма. Когда-то он слушал полонез Огинского "Прощание с Родиной" в
киевском переходе в исполнении Юхима Лейна. В его глазах боролись карнизы
домов. Он поддавался реинкарнациям. Корнет составлял морской кроссворд,
изучая карты и проверяя исправность компасов. Он целовался с Вакхом наяву,
как во сне. Дух Витории проник в его гланды, растворился в росте его волос.
Он разоблачал мулаток с карими глазами, некогда танцовщиц на карнавалах, и
его меркантильные желания удовлетворить плоть реализовывались смутным
движением его тела вблизи магической стройности иного результата сочленения
выносливости негров и трепетной иллюзорности третьего смирения аборигенов.
Временное...
Я хочу изучить поцелуй, его космическую реальность. (Потом - множество
знаков.)
Я.
Он живет внутри стекла. Его руки лежали возле сердца и не двигались.
Ричард Динарди - известный акробат. В клубе-варьете, в котором он часто
бывал произошла драка. А она была на прослушивании. А он заказывал белое
вино 34-го года. И им оказалось возможным встретиться в ресторанчике
напротив здания оперетты, в котором люди прятались от проливного дождя.
Утром - у нее - панический страх. Андре Кассель - агент из Парижа. Граф
скрывался от него в Польше. Завтра Клинтон сдаст свой пост младшему Джорджу
Бушу. В Румынии Дунай заражен цианидами. Вылавливают мертвую рыбу. Мы следим
за Машей и Юрой на "Новом канале".
Корнет встречал нищих... Он предлагал нищему немного денег, когда тот
совершал поиск пустых бутылок, и на него могло обрушиться дерево или столб
электропередач, и его мог проткнуть уличный скрипач смычком. И что с того,
что ему становилось гадко, и он ощущал, что все вокруг, внутри и снаружи, в
накоплении и обличении звуков - разрушает ассоциации? И что случается потом,
когда не везет? А нищий не хотел этих денег, вежливо отказывал корнету.
Я люблю "Колдфлю". Всё является игрой. Играем то же самое, и
безысходность того самого, что играется, разбивает сердца, и род теряет свою
мать, и босс становится частью сельской местности. Ника Турбина
захлебнулась, и ее руки отрывали пуговицы пальто и (множество точек и ни
одной запятой.) Она молилась двум святым, а они умирали у нее на глазах.
Les Rita Mitsouko и ее друг с черными усами и корнет дружили уже много
лет. Они зимовали вместе в Веллингтоне после удачных поставок для Malawi
Coffee Co. Океаном корнет называл ее глаза, и Мицуко пела про Кусто и
замерзала в тесных объятиях исконности традиций маори, безуспешно улавливая
глубину традиций своего народа.
У корнета в Восточной Европе была только Джудит. У него были девушки в
Киевской постели, и на болгарских пляжах, но у кого-то всегда были
потрескавшиеся губы, а у кого-то большая родинка около рта, и кашель у
кого-то был хриплым и повергающим в дрожь, и руки холодные, а у кого-то
потные и горячие, и возбужденные, а у кого-то полные ноги, и бескомпромиссно
пустынный взгляд, а у кого-то намечался второй подбородок через пять-десять
лет, и у кого-то не было лет, были лишь смеси активности и затхлости, или,
как всегда, ничего не было. Была Джудит, любовь и месячные. It's only you.
Только Джудит могла тронуть его кожу своим дыханием, ее честность
отпечатывалась в пейзажах взгляда на его символизм. Сегодня родился Lee
Renaldo, а Сид Вишез умер, он умер всего в 22 года, хорошо, что Renaldo жив.
В то время, когда умирал Сид Вишез, корнету было 2 года. Он ждал наступления
Чернобыльского мая, бумерангом собственного беспокойства его плачь
возвращался в вены Сида.
Корнет испугался. Уехав в Оклахому, он временно забыл о времени. Он был
юн и ко всему готов. В Оклахоме его ждали слегка выпившие друзья с
вытатуированными на плечах якорями. И прошлое, и прошлое, и пошлое
настоящее, и память, и все возвращается, и начинается путаница, и цветы
теряют свою мощь. Глаза автомобилей сопровождают мысль одинокого юноши в
полуночных руках и зимнем небе. Полно дышащая молодость - следы - узоры
шрамов, катакомбы незабываемости и незыблемость моря чувств, бешеные краски,
солнце на все небо. А корнет, будучи ковбоем, совращал Мэгги, и он не видел
ничего, кроме звезд, которые приносят счастье. Он всегда с утра включал
магнитофон и слушал любимые песни. Медведи гризли заслушивались музыкой.
Мелодии шестидесятых, рваная душа слов. Романтичным было угощать девушек
мороженным и покупать им ситец. Он готовил яйца всмятку, и перекрашивал
глаза, Хэнсоны взрослели, Кончита искушала Матео, и их историю кромсали на
СТБ, и даже звук извержения спермы остывал в мозгу. Алеша Жик жив и
темноглазой блондинкой тормошит корнета. "Я не знаю, де я, де я літаю." Я
застыл в моменте, в пристойной компании, где нет неумных, где большие ложки
используются не по назначению на пленках крошечных кассет, кроящих мои
излияния, в сургуче посылок с кофе и латинских буквах американских писем.
Неожиданный шаг в сторону зажженной конфорки остановил утечку моего
желудочного сока. Способность пить просроченный нектар довершила испарение
моего тела. Нонконформист многие годы знал, где я окажусь в одно
специфическое мгновение, влекомый воздухом без кислорода, сложно было
дифференцировать точки активности, и Кончита отдалась Матео. Должно быть,
кто-то догадывался о том, что хотел этого Луис, однако просто взорвался,
вновь обозначив метафору на кинопленке. Ильза прекрасна, как...и я не он, а
она не с ним, а он не он, а я - и не ты, и не он, и не я, и не мы, и не они,
но все ели сердце, не зная, кому оно принадлежит. Солдаты остались на
станциях, и в могилах было просторно. И золотая парча Розы вдохновила
корнета на написание письма Джудит, у которой краснели глаза, когда она
узнавала его почерк на конвертах из разных стран с вечно изменчивыми марками
и печатями. Джудит прекрасно знала, что дождь в ее городе пытается говорить
с ней, сообщая вести о корнете, иногда ей слышится именно тот самый голос,
который как будто на век исчез в облаках над венгерской автостоянкой. Джудит
не здоровится, луна в ее глазах засыпает и, когда Джудит пытается увидеть
свой нос в обломке зеркала своей пудреницы, на нее начинают смотреть
прохожие, которых, видимо, можно было не заметить, к тому же они смотрят
сквозь каменные преграды стен и железо решеток, но Джудит как раз в тот
момент, когда ей кажется, что ей не избавиться от чужого взгляда, ощущаемого
на своем лице, смутно опознаваемом в пудренице, начинает тихим голосом
произносить, как заклинание, несколько иностранных слов, перевод которых она
забыла, но мелодию которых живо хранила в нейронах мозга. Дождь уходил,
распознав ее шепот, и она оставалась наедине со взглядами за стеной.
Корнет отправился в путь. Это путешествие предвещало беспокойство и
судорожный поход за весной в красном платье, на полпути останавливаясь и
целуя цветы. Ровно в семь. Словно в никуда. Голый и бесстрашный. Может быть,
это полет, освобождение от утренней яичницы и вечерней проверки почтового
ящика. Слишком не просто убежать, не зная, куда, лишь внутривенно осознавая,
почему... Я слышу что-то, и уже слышал это когда-то. Касаюсь людей, а
касания знакомы, как последний звук аэроплана. Момент довлеет над стройным
сумасшествием моей нежности. Я на ярусах без опоры. Я не стесняюсь преложить
персоналу попытаться продолжить деятельность компании "Спрут". Debbie Harry
поет про Марию и заражает корнета страстным желанием не смотреть под ноги, а
кричать в пустоту бессмысленные слова. Он родился сегодня, 20 февраля. В
августе он уже был готов к путешествию на туманный альбион. Он прибыл в
Бристоль, затем беспорядочно посещал города: Болтон, Норвич, Сандерленд,
Йорк, Ланкастер, Кардив, Ливерпуль, Жеври, и вскоре обнаружил, что
заблудился, так как Жеври оказался в Бельгии, и совсем не обязательно ехать
в Лондон, чтобы убедиться в этом. Неожиданным прикосновением своей левой
руки к клавише на фортепиано уставший корнет приступил к действию. Потом -
выдержки из дневника. Восстановить их не удалось. Дневник был утерян 26
февраля в Рио, его унесло море, а карнавал продолжался.
************************************************************
Примечания автора.
(Изверг спал, он, скорее всего, умер, хотя все почему-то были уверены в
том, что он проснется.)
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг