Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
(Ричард чувствовал,  как важен  момент обретения покоя),  и  Алине  ближе  к
поверхности  моих переживаний.  Она  скользит  по  паркету, мерно  дребезжит
стекло  и зеркало,  вертятся  колесики. Календарь 91-го года.  Анна Ахматова
задумалась,  глазами высматривая  истину  своей комнаты, и сопереживая моему
виду из окна и с балкона, а Алина не узнала ее нос с горбинкой.

     Экскурс.

     Департамент обесчленивания...
     Ярлык на шее, нагрудный знак. Пересчитывая работников, Изверг морщился,
урчал животом, желая поглотить душистую аппетитную пиццу  в  своем кабинете.
Уборщица не присаживалась ни  на  минуту. Олимпиаду завершили не удачно, или
очень  даже удачно, но Алина  не интересуется этим, ее  волнуют ритмы улиц и
страсть увлекаться парадоксами.

     Пока Ильза смотрела фильм Франсуа Озона.

     Пока Ильза смотрела фильм  Франсуа Озона, баснописец подыскивал рифму в
заключительной строфе - поучении.

     Знаки препинания.

     По артикуляции я заметил, что журналистка  говорила не на родном языке.
Ее собеседники  не волновались, предлагая  темы  для  разговора. Журналистка
традиционно  отдавалась немому общению с  заведомо интересными личностями. Я
проходил  рядом  и  лишь  настроился  на звук ее  голоса,  дым ее  сигарет и
заинтересованность в процессе обмена фраз.
     Неужели я ей не интересен. Интересен ли я себе? Я всегда невпопад...  я
не знаю, отчего меня уносит в разгул и бесчинство литературы.
     Саша...зову брата, отдаю голос небу. Какие далекие 80-ые. Какой наивный
глубокомыслящий ребенок на  моей и его  фотографии. И в его улыбке - простое
детство  с  тайнами  молотков и  отравленного майонеза.  Компания "Спрут"  -
вытачиваю    в    телефонную    трубку,     но    слышу    свой    зов:    и
имена...имена...родные...любимые...бесценные... Но не заплакать, а ответить,
что  он  у  руководства, что  она приедет через полчаса,  что со мной  все в
порядке,  и улыбнуться неулыбкой, и даже  забыть...забыть имена...имена,  но
встрепенуться и ... заплакать.

     Рецидив.

     Пирамиды из звонков. Пытаюсь  прорваться сквозь обволакивающие  рабочее
место металлические голоса. Я ничего  не забыла,  а  если я забуду,  буду ли
уволен...  Открыть  дверь.  Увидеть нужного  сотрудника.  Успеть  пообедать.
Разбить вдребезги компьютер. Швырнуть кипу бумаг в лицо шефу. У него заложен
нос  и  застужена  глотка.  Отключить телефоны.  Сломать замки. Снять штаны,
задрать  юбку  -  и  мочиться  на  стол,  на  стулья,  ковролин.  Разбросать
канцтовары. Вскрыть вены и закрасить все кровью. Славить вакансию секретаря.
Пишу письма. Показываю  солнцу  пальцы,  жмущие  кнопки.  И  каскадом  строй
молекул сознания. Я повисаю над псевдосвободой.
     Откликаюсь, внимаю песне полуночного радио. Хочешь ли ты? Вне желаний -
слепое вдохновение. Продолжаешь.

     Воспаленное взаимопроникновение.

     Плакали  струны.  Много  общего   с  Грапелли.  Скрипка  и  фортепиано.
Грациозный  пассаж.   Расколотое  пространственное  мышление,   крылышки  на
металлическом  кузове дельтаплана.  Устье Амазонки. Ребра Евы. На что похожи
ее  менструации. Гибкое движение  по нотам в крен незыблемости. Аплодирующие
"ценители" заглушают виртуозную метаморфозу звука.  Ласка. Скука. Астрономия
стресса. Девушка из стекла светится  прозрачностью  слез, гасит мой утренний
взгляд. Стеклянный воздух над нежными волосами.


     Они снимут тебя в кино.

     Ильза  искала  еду. Меню смешивались в голове. Она,  не  считая деньги,
заказывала  черно-красное вино,  затем мастерила в  своем  сознании  парус и
пускалась в стихию моря-горя ее...  Ее многоликие отражения  в зеркале после
бургундского пьют бордо, кагор после каберне. У Ильзы остановилось  сердце и
она пыталась его оживить. Сидя на  скамье подсудимых в парке Косиора,  Ильза
зачиталась буквами растений и услышала шум  трамвая. Упадок. Тихо. Состояние
решило измениться. Действует ли Ильза по плану??.. Сперва у нее теплый лоб и
рассыпающиеся  волосы, и  голая поверхность  ее головы,  не вписывающаяся  в
результат авторской редакции...

     ° ° °
     Какой  у  нас  тут  воздух...  Открыть  все  настежь.  Взахлеб  дышать.
Захлебнуться.  Алина  рисует  звезды.  У  него  женский пол,  и  междуножное
отверстие его пениса  приглашает девушек внутрь. Алина без роликов на ногах,
по сути беспомощна, однако зовущая улыбками и походкой, но не плывет, скорее
купается в градостроительстве, ее спутник не напряжен, у него чистый взгляд,
руки  руководствуются  движением  рядом  с  ней,  веки  глаз  кратковременно
скрывают его наблюдающий за ней стон, хотя она рядом с ним и держит его руку
в своей  руке. И комочки их чувств шевелятся  внутри, и поэтому он борется с
потерей на мгновение ее  улыбки, с на миг разлучившимися руками, а она дышит
рисунком его полета.
     Календарь  91-го   года.  Икона  Петрова-Водкина.  Голуби   на  страже,
оберегают городские  свалки. Святой  Андрей величественностью своих  куполов
зовет шторм. Я все тот же, я все там же. Когда-то в моей жизни была девочка.
Ее имя казалось мне любимым. У девочки был свой запах и не  сформировавшийся
мир мыслей и ощущений. Я трогал ее  руки, и  ей верилось  в  обретение  друг
друга... Я  нежно относился к ее окнам, к  ее низкой  температуре,  горящему
лицу. Я пытался ею наполнить себя,  ежемгновенно пустого. Девочка занималась
плагиатом,  плодила варианты. Я  мог быть первым и  последним, а оказался ни
первым, ни последним. Как  будто это  не девочка с карими глазами. Как будто
Алина немного похожа на нее, но Алина поселяет образы в моем сознании...

     Громкоговорящая связь.

     Я  в  бреду  набираю номер,  уже не знакомый,  недействительный, чужой,
бывший, -  и  бегу по  широкому проспекту,  сталкиваясь с киосками, лотками,
группами и одиночками, уличными животными.

     Everyone

     Иван... Мы  очень разные, однако, связаны общими  жгутами, подвешены  в
космосе.
     Мысли  толпятся  в передней,  проникнув сквозь  парадную  и  лестничный
пролет.  Я предлагаю расположиться  в  коридоре,  на  кухне,  затем  отворяю
гостиную  и  пускаю поочередно. Однажды разрушив  дом,  освобождаю мысли  от
скученности на каменных площадках.
     Олег, давно бы  так, и они поднимают меня вверх, где Иван изучает Кафку
и вычисляет законы метаморфоз  гениальности. Ему  не нужна  моя  Бесарабка и
Лукьяновка. Он  по-Сартровски  опустошает  свой организм  на сеть  магазинов
"Арго", лишь ток его сердца...его датчики,  волны сознательного  поиска моей
светлой  головы, моего  беспорядка  в движениях и  высказываниях. И  поступь
Ивана... твоя, Ваня, поступь, твой путь тротуарами снов и иллюзий, Электра в
спортивных  штанишках  и  Эльза  в  Эдиповом свитере гуляют  с  барашками  в
полуденной роще, раскрашенной единым почерком наших душ.

     Сон  одинокой  постели.  Его  видит  Ильза.  Ильза  видит  именно  его,
человека,  которого я  узнаю  через раз. Это  происходит чудесное  действие.
Ильза познает неподвластное познанию. Она на заводе, на стройке,  ей хочется
домой,  ей  пора  ощутить  свой стремительный полет.  Ведь Ильза  выживает и
отдает  себя живой  земле, себя,  живую. После  обеда  Ильза  столкнулась  с
нагромождением домов  и  раскрепощенностью прохожих.  Ильза приехала  ко мне
домой.  Мы пили кофе. Разговор способствовал возникновению лирики. Кто-то из
нас   спросил:  "Знаешь  ли  ты   Бенвенутто  Челлинни?"  У   Ильзы   завтра
заканчивается испытательный срок. Она переезжает  ко мне. Она идет в магазин
знакомой  дорогой,  покупает  суп в  пакетиках и овощи.  Марсиане не обижают
Ильзу. Сегодня не их день,  а  завтра  у нее  заканчивается срок...годности.
"Серый  Граф"  в  чашках. Хочется  лично  познакомится  с  Бенвенутто. Город
наполняется  Булгаковщиной,  а  Ильза  автоматически определяет  номера. Она
танцует на крышах, она трогает крыльями водосточные трубы. Она несет на себе
запах подземных рек... Она - свеча  в вазе, она - перстень Артемиды. Где мои
слоги. Где мои стихи, книги, где Ильза в  это  мгновение  думает о чем-то...
Где она воскресает, сбрасывая с себя груз обязательств. Изверг путешествовал
вдали от родины.
     Невозможно не предположить, что  родина вновь примет его со стеклянными
глазами, бурчащего и комкающего фразы языка, который несомненно близок Ильзе
и...дорог. Изверг  безязычен. Fiend keeps mum when Ilza gets tired and makes
unique movements.
     Уильям  Берроуз  на моем  компьютере. 7ая  страница.  Запоминаю.  Скоро
приедет Изверг. Необходимо быть осторожным. Берроуз  писал о Барте, роняющем
"в обескровленные  ладони  несколько  часов тепла".  Рядом  с местом  работы
музыкальная  школа, я  иду на  обед и слышу разговор инструментов. Одержимые
духом  творчества  музыканты лелеяли корабль, на  котором можно  любить друг
друга,  открывать  душу, путешествовать  в вечность.  Девочка  со  скрипкой,
гитарист с  лохматой  головой  и  большими  глазами, в которых  живут  ноты.
Огненная Мэри с ромашками  у микрофона. На что они  рассчитывают, если Марго
живет у меня дома и конструирует звуковые системы, пользующиеся спросом. Она
ныряет в компьютер и собирает мозаику из  аудиофайлов. А ребята на репетиции
в полуразрушенном доме не штампуют иллюстрации...освещают путь в переход  за
куриным бульоном.  Я встретил Ильзу. Рассказываю об окнах моих музыкантов. Я
хотел  сидеть на паркете их снов, слышать стон  виолончели, спектр  дрожания
барабанов.  Светлые паутины  на стенах,  паутина гитар, пьяное  фортепиано с
обнаженным скелетом  клавиш...  Нежность  в разорванных  джинсах,  спуск  по
перилам в  дождливую  муть,  в  порождение  легких  туманов  над  кладбищем,
куполами церквей... Все обретает...меня...и образует.
     Я  разговариваю  с Душой.  Она  делится впечатлением  ночей с нелюбимым
теплом. Она  обнимает меня и называет "Солнцем". Душа крадет мою боль. Ильза
наслаждается   одиночеством.  Просроченные   конфеты.   Воздушный   поцелуй.
Подержанный автомобиль. Уставший контролер. Все на нервах. Страницы желтеют.
Теряются  флаги у оруженосцев.  Я  на  улочках  Риги  из  замковых камней. Я
засыпаю у  запотевших окон, влажный воздух и голые деревья. Я никого не ищу,
в  плену  улыбок,  тающих  на  губах  незнакомок,  их  карет  и  шляпок,  их
полуобморочных  сожалений.  Он  трогал  черно-белый  цвет,  зал  дрожал,  он
высказывался,  набор звуков,  или настроений, помноженных  на чудотворность,
ноты не опускали занавес, творя завесу первообразования чистой  иллюзорности
приобщения  к  бесконечной  бессмысленности познания. На  сцене  бесценные и
бессценные  противоречия.  Мелодраматический   ноктюрн,  кантата.  Де   наша
свідомість  -  на  тобі  свідомість.  Все  про  казацький  рід  та нестримні
національні  палкі  прагнення.  К   языку  прилипали   комканные,   жеванные
словосочетания.  Возрадуюсь черному цвету.  И  вновь  "Господи  помилуй",  и
исход, и  как будто  еще не  умерла,  и вроде бы  я чувствую ее  дыхание, но
"Господи помилуй".  В отеческом доме, в черном,  молебен, и господи помилуй,
но  спасет  ли,  умрет  ли.  А  мои  вечерние  бдения  на   станциях  метро,
преследование приглянувшихся  девушек, удачное  начало  разговора, фиаско  с
первой фразы, а  10 лет на сцене и "святий боже" и "помилуй", и сломленность
в голосах, нет сил, нет небес, нет не бес, а я с огненной головой с насущной
нитевидностью строк, с Буддой пьющий на брудершафт, и я и Ильза...  и нельзя
забыть... узнать  о событиях на фирме. Изверг  уже выругал  водителя. Изверг
был комиссаром в своей черной  кожаной куртке на  заре советской  власти.  А
потом началась его одиссея.
     Нашествие  стратегий   приемлет  мой   мир  в  контрольном  пункте  без
опознавательных   знаков.  Гальванизирующий   катехизис.   Происходит  нечто
невесомое. Глаза купаются в облаках. Изверг звонил в конференц-зал.
     Вертолеты  над Литовским посольством, Тори Амос в  наушниках,  и слепой
голубь охраняет невидимые часы на другой стороне  Галактики,  черным  крылом
дразня Зюскинда. Swirl  the other side of the Galaxy.
     Я   несу  книгу   в   посольства.   Sinead  вновь  тревожит  слух,  мою
светочувствительность.  Когда  мне  было  немного  меньше  лет,  я...  Я  не
утрачиваю  себя, сидящего  в прокуренной  однокомнатной с  открытыми настежь
окнами,  со стаканом  красного  вина,  с  полуголыми  друзьями.  Потрепанный
магнитофон... Все звучит, но мы думаем  о жестоком мире  и  о мире  во  всем
мире, поглощая звенья единения. Вяткин - уже символ,  и трепать его волосы -
приобщаться к многоцветию природы, вдыхать дым  его трубки  - наполнять душу
мириадами  созвездий.   Элен  слушает  библейские  истории.  Мы  пойдем...мы
ускользаем в  тишину ночного ликования. Мы  делимся мнениями,  полувзрослые,
почти с цветущими глазами, с удушливым смехом в  кинематографических устах,с
античной  походкой. Я  танцую на  столе. Вяткин заговорил о Гессе, Элен пила
водку и запивала дешевым  напитком. Запахи. Мы  - яблоки. Казалось  бы,  так
много боли, и что случилось с моей любовью? и неужели дружба не устоит, и не
устояла?  И будут дни  кризисов  и  неудач, а  у Вяткина рождается  взгляд в
вечность,  а  Элен  видит  этот взгляд  и  странностью  своего  осознания  в
состоянии  его  сохранить.  Я  уже  не  танцую,  я  соединяюсь  с  пластикой
вселенной.  НАСТЕЖЬ.  Безумие  -  и  все  уже  открыто  -  лишь  впитывай  и
наслаждайся. Все закончилось любовью. Я в теплых шарфах, в шляпе, общающейся
с  дождливой атмосферой.  Посмотрите на  меня,  блуждающего  в  отрешенности
переулков. Раскройте  глаза, здесь  слишком беспамятное блаженство. Вяткин в
другом городе, Элен в другой стране. А  у вас все  свое, и все разное, может
быть,  это  я  пытаюсь войти  к вам  в  дом,  сесть  на ваше любимое  место,
заговорить  о  самых простых  вещах, одеть вашу одежду и уйти  по-английски.
Может  быть, вам все  это нравится  лишь потому, что вы меня не знаете,  или
знаете. Написанное письмо для Флер затерялось  в электронной безвозвратности
и не нашло ее жутко родные глаза. Михал уже не там; мне так кажется, я боюсь
писать  ему,  боюсь  не  найти его оболочку  сейчас, однажды погрузившись  в
мистерию  его   мира.   Анна  Конаржевская   наверное  замужем,  или   стала
бизнес-леди,  или, черт возьми,  все еще  колесит  по  Европе  и  купается в
марихуане, в  разговорах о  Кшиштофе Кислевском. Брам теперь не в  джинсах и
белой рубашке и черных ботинках, он лишь на фотографиях и ... он ... Зачем я
теряю...  Я  действительно  потерял.  Я обрел.  Обретая  с каждой  частичкой
несуществующего  времени,  и  недосягаем.  Все  застывает.   Я  знаю  ответ,
последний раз, вздорная развязность.  Все,  что будет, было, -  это то,  что
есть.  Фраза  на  тебе -  всегда  то,  что  я значу  для  нас  внутри  твоей
неописуемой значимости для всех. Молочное небо.
     Подсчитываю  мелочь  и думаю  о Ялте. Бабушка  жестикулирует буклетами,
стараясь  быть  замеченной.  Ее  место  могут  занять.  Я  в кишащем  телами
подземелье,  тело, озабоченное  поиском теплого места. Часы  часто  стоят на
месте. Часы из белого чистого стекла. Девочки успеют на последний поезд. Мои
ноги никто не топчет, я приближаюсь к  желаемому теплу и источающему надежду
телу.
     Явная  отрешенность  в  просьбах  подвинуться,  хотя  мест  не  хватает
катастрофически,  и   нет   спасения   от  увлеченности  модными  ди-джеями.
Олег-Ольга разговаривает  само с собой. История  включается в схему общения.
Излом  в простом  расплавленном  крике сорвавшихся с траекторий  космических
кораблей. И мечты оживают в бессистемности моей страны, моего дома. Взрыв за
взрывом, в панических комбинациях таится заразительная смесь. Здесь  танцуют
с  ветром,  падают  в  лаву,  вдыхают  пепел,  здесь  вода  умеет  лететь  в
межгалактические  источники.  Звезды  теряют  орбиты,  звук  нарастает, и  в
полости  рта   размножаются  слова.   Завеса   голоса.  Звуки  виснут.   Они
расстреливают    вечность     -     распространяется    преображение.    Все
взаимонеузнаваемо.
     Я не нашел ее среди  ткани и номеров на  руках, я не увидел ее во  тьме
вечерних платьев и в эпопеях запахов над подиумом и выхолощенностью движений
и в каплях музыкальных  композиций. Я  не  опознал ее  прикосновения к моему
лицу.
     Действо затянулось  и  вымученно  погрязло  в моем упадке сил.  Солдаты
пребывали в  экстазе. А я тону  в собственных взглядах, в нервах на сцене, в
моем любимом возрасте и росте девушек. Голосистые полные певицы облепили мое
тело.  Я  не  хочу их  беспричинной обнаженности.  Они наслаждались  бездной
антивкуса, гротескно гнили и увечили маски зрителей. И все-таки, я укладываю
в постель в том доме,  который образует мне приют, того  человека,  которому
можно облизывать половой орган, предугадывая этот взгляд, объединяющий меня,
разобщенного и неприкаянного.
     В прошлой жизни Ильзе назначили лечение. Она слишком много  курила... У

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг