Телепат видит, что они про себя говорят. А говорят на языке. Кто на каком.
Если языка не знаешь, ничего не поймешь.
- У меня импульс сильный, - упавшим голосом сказал Дылда.
- У тебя импульс дикий. Неотделанный. Тебе в секцию надо.
- Я все равно поеду, - сказал Дылда. - Возьму и поеду. Прямо после
школы.
- Настоящие герои ездят не после, а вместо, - бросила Чука уже на ходу.
В конце коридора клубилась толпа. Мардуков собрал вокруг себя народ и
вещал, как юродивый: "Аза, низи, маза, повтори три раза!" Завидев Чуку, он
простер к ней обличающую длань и завопил: "Гали-вер-мали-вер,
фини-ган-мини-ган!" Чука хотела было молча проследовать мимо, но Мардуков
затеял вокруг нее адский хоровод, приплясывая и приговаривая нечто вроде
"гер-мумули-омпа-пхенц".
- Сам ты улялюм, - отпарировала Чука, не найдя ничего позабористей. -
Ты лучше скажи, откуда халдеи взяли твоего близнеца, чтобы тебя подменить?
Удар был точный. Пока Мардуков ловил ртом воздух, Чука прошла не глядя
сквозь остатки деморализованного хоровода и была уже в каких-то десяти
шагах от терминала, когда в очередной раз протрезвонил сигнал, возвещавший
конец свободы.
Дома Чука просмотрела все, что передавали про Вывалень: сначала текущие
передачи, затем то, что записалось в ее отсутствие. Папу так и не
показали, зато показали Бабетту. Парни с повязками самозащиты крепко
держали за локти небритого мужчину, мужчина ругался непонятными
языческими, древнеиндоевропейскими словами. Бабетта бесстрашно стояла
рядом и повторяла одну и ту же короткую фразу на странном, но не совсем
чужом языке, - может быть, по-болгарски? Нет, Чука целый месяц жила в
Варне, она точно знала, что не по-болгарски. Первое время мужчина явно
Бабетту не слышал, потом до него вдруг что-то дошло, он осекся и удивленно
ответил ей. Тогда она стала медленно, четко спрашивать; часто мужчина не
сразу ее понимал, злился, пытался поправлять, но ругаться больше не
ругался. Чука догадалась, что Бабетта каким-то образом выучила
(реконструировала?) его язык. Илюшу тоже показывали, только недолго Он был
в белом халате и объяснял кому-то, что пострадавших беспокоить нельзя,
сейчас самое главное - вывести их из шока, идет работа, и никаких съемок,
пожалуйста. Один настырный журналист все-таки вынудил его повысить голос:
"Вот с вами - да-да, с вами лично - бывало когда-нибудь так, что вы
говорите о чем-то важном, а вас не понимают? Ну раз бывало, тогда вам же
должно быть ясно, что они вас просто растерзают сейчас! Идите, идите, Бога
ради!" Потом журналисты опрашивали прохожих на улице. "Я считаю, так им и
надо, - сказала одна женщина. - Нечего было идти на эту работу". -
"Простите, а вы где работаете?" - спросил журналист. "Я-то? Я оператор на
Золотом Шаре". - "Как вы думаете, на вашем рабочем месте не может
произойти что-либо подобное?" - "Что вы, у нас меры безопасности". Скоро
пришла мама, и они прокрутили все снова. Мама нервничала, время от времени
ругала председателя комиссии, экспертов, репортеров.
- Что это такое: "Вываленский поссовет"? Как будто "вива Ленский"! Не
Вываленский, а Вываленский. Свой язык не чувствуют, не то что чужой.
Откуда только такие... вываливаются.
- Мама, почему они такие странные? - спросила Чука.
- Кто?
- Ну эти... пострадавшие. - Чука запнулась, не зная, как объяснить свое
ощущение. - Они не просто по-другому говорят, они как будто из другого
мира.
- Да, правда, - согласилась мама. - Прямо из лекций Расмуса.
Расмус читал что-то древнее, Чука забыла, что. Он сам был древний,
мамины профессора говорили, что он и им читал, и чуть ли не профессорам
профессоров.
Чука наскоро сделала уроки, с трудом разбирая, где у нее физика, а где
история, подключилась к информарию и набрала запрос о Высшем Принципе. На
этот раз она очень старалась и оформила все строго по правилам, так что
ответ пришел сразу. Ввиду многозначности термина он состоял из длинного
ряда нумерованных дефиниций, к каждой из которых прилагался список
литературы. Чука стала разбираться, но тут приехал папа. Он поцеловал
маму, потом Чуку, прошел в кабинет, попросил заварить чаю, только
крепкого, и запустил привезенную с собой дискету.
- Можно, я тут посижу? - попросила Чука.
- Можно, - сказал папа. - Что в школе?
Чука рассказала про Мардукова и его дурацкие считалки.
- Как-как? - рассеянно переспросил папа. На дисплее перетекали друг в
друга трехмерные графики. - Гулли-вер-финне-ган? Понятно. - Папа
полюбовался графиком и внес в него несколько изменений. - Гермуму, лиомпа,
пхенц! По-моему, хорошо звучит.
- Пап, он дурак, - возмутилась Чука. - Он придумывает всякие глупости.
Про близнеца.
Папа тоже, как и мама, не понял, о чем идет речь, пришлось рассказать
про халдеев. Папе, однако, история понравилась. Мама позвала ужинать.
- Сейчас, - крикнула Чука.
- Потом, - крикнул папа.
Поужинать все-таки пришлось. Едва они сели за стол, Чука спросила:
- Пап, что такое Высший Принцип?
Папа задумался.
- Видишь ли, есть такие нетерпеливые люди, которые хотят, чтобы всем
было хорошо, причем немедленно. Хотят, так сказать, устроить небо на
земле. Для достижения этой цели пускаются в ход... э-э... подручные
технические средства.
- И из-за этого катастрофа, да? - Папа кивнул.
- Может, хоть теперь все это кончится, - вздохнула мама.
- Не уверен. "Не отстанут они от того, что задумали делать..."
- Пап, но это же, наверно, случайность. Ты же сам говоришь, они
стараются, чтобы всем было хорошо.
- Они-то стараются! Они так стараются, что... - закончить папа не
успел, пришла Бабетта. Вскоре пошли в кабинет, Чука тоже пошла. Ввалился
Шумейко с шестью бутылками тоника.
- Так, - сказал папа. - Давайте с самого начала. Что мы знаем? Мы
знаем, что пострадало две тысячи пятьсот двадцать человек. Из них тридцать
девять пропавших, остальные метаморфы.
- Метаморфы... - повторил Шумейко, как будто попробовал слово на вкус и
нашел его кислым.
- Термин рабочий, но, кажется, войдет в обиход. Бабетта сперва говорила
"двуречные".
- Ну да, - пояснила Бабетта. - "Двуязычные" - не то. Надо именно
"двуречные". Сначала была такая речь, потом не такая.
- Насколько удалось установить, каждый метаморф является носителем
уникального идиолекта, - продолжал папа. - Среди идиолектов есть близкие,
но совпадающих нет. Распределение идиолектов вот такое, - на дисплее
засветилась чуть корявая зеленая гипербола.
- Это у тебя что, близость к русскому языку, что ли? - спросил Шумейко.
Чука испугалась, что его палец сейчас продырявит дисплей в районе оси
абсцисс.
- Да, а тут количество идиолектов с данной степенью близости.
- Это если близость оценивать суммарно, - смешалась Бабетта. - Можно
оценивать по независимым параметрам. Покажи... - папа коснулся клавиатуры,
гипербола стала вращаться вокруг оси ординат, и на дисплее возникло
трехмерное тело с неровной поверхностью, Чуке прекрасно знакомое:
четвертая часть круглой головки сыра, высмотренная, выпрошенная и
выкусанная по верхней окружности, там, где особо любимая твердая корочка.
- Это для двух параметров. Надо брать много. Я брала семь.
- А как это согласуется с расстоянием до рабочей камеры?
- Хорошо согласуется, - ответил папа. Засветилась новая, красная
гипербола, что-то хитро повернулось, что-то с чем-то совместилось... - Все
зависит от того, кто где тогда стоял, больше ни от чего.
Чука вспомнила маму девочки Ани и небритого мужчину, с которым Бабетта
нашла общий язык: женщина говорила совсем непонятно, а у того все-таки
проскальзывали знакомые, славянские слова.
- Так что произошло, по-вашему? - спросил Шумейко. Бабетта фыркнула.
- Я серьезно спрашиваю, - рассердился Шумейко. - Вы же должны понимать.
Быть-то этого не может.
Никто не откликнулся.
"Что они, правда, не понимают, что произошло? - удивилась Чука. - Это
же ясно как день".
- Нам скажут: не бывает, - опять заговорил Шумейко. - Значит, не было.
Дешевая сенсация. Безответственная пресса.
Бабетта и папа молчали.
Тогда Чука почувствовала, что следующая реплика ее. Взрослые, как
правило, все делают хорошо, но иногда их нужно слегка подтолкнуть. Она
сглотнула слюну и сказала:
- Пап... им ведь смешали языки, чтоб отстали... ну чтоб не было
Вышки... правда?
Все посмотрели на Чуку.
- Кто смешал? - спросил Шумейко.
- Не знаю... Кто-то. Может быть, Бог.
- Не важно, кто смешал! - прорвало вдруг Бабетту. - Какая разница, кто!
Важно, как. Я хочу обязательно знать, как было можно это сделать!
- Чудо, стало быть, - констатировал Шумейко. - Чудо и все. Так и
доложим: чудо. Призвать кого-нибудь из Лавры. Отслужить молебен. А мы
игнорамус. Эт игнорабимус [...не знаем. И знать не будем (лат.)]. Не
нашего это ума дело. Мы лучше будем решать кроссворды.
- Детеныш, пойдем-ка спать, - сказала вполголоса мама. А папа вообще
ничего не сказал. Только улыбнулся ей, и Чука поняла: она правильно
догадалась и правильно сделала, что вылезла со своей догадкой, и никуда
она отсюда не уйдет, будет сидеть и слушать, только тихо.
- Мам, - шепнула она, - ну пусть не Бог. Тогда, может,
сверхцивилизация?
- Может быть, Папа сначала так и считал. Он говорит, что если это такое
оружие против людей, то лучше не придумаешь.
Конечно, сверхцивилизация. Кто еще сумел бы за какие-то доли секунды
тысячам людей перекроить сознание. Никто этого не может. Правда, говорят,
перекраивали. Но, кажется, не так быстро.
- А если с ними договориться?
- Ты думаешь, они захотят слушать?
Хорошо бы, чтобы сверхцивилизация, подумала Чука. Сколько интересного
можно разузнать. Такой сверхинформарий.
- Странные люди мужчины, - ни с того ни с сего сказала мама, - вечно им
нужно, чтобы с ними возились. Все равно кто: женщина, сверхцивилизация.
Бог. Просто ужас, во что они превращаются, когда чувствуют, что до них
никому нет дела.
Чука поняла, что сейчас лучше послушать папу. Судя по всему, он только
что выдвинул еще одну гипотезу: будто бы метаморфы подверглись воздействию
неизвестного фактора, скажем, какого-то особого излучения, и скорее всего,
этот фактор активизирует наследственную память. Так что метаморфы говорят
на языках своих далеких предков. Раз излучение, то, значит, эффект обратно
пропорционален квадрату расстояния от центра. Так оно и есть: чем ближе
человек стоял к рабочей камере, тем дальше он сдвинулся в прошлое. Правда,
архетипы - вещь почти такая же сказочная, как сверхцивилизация, но зато,
по крайней мере, получается, что все произошло само собой. Не кто-то
смешал языки, а что-то смешало.
Чуке идея понравилась. Она уже давно пришла к выводу, что никто ничему
не разучивается. Старые привычки никуда не пропадают, они затаиваются и
ждут своего подлого часа. Ты думаешь, что кругом нормальные современные
люди и что ты сама тоже такая, вдруг кто-то приходит и произносит
что-нибудь такое древнее, что неловко делается. Фимке Чернотыщенко родной
отец однажды пригрозил: "Вылуплю". Нет... "Отлуплю". Да нет же, там было
как-то на "вы". Может быть, "выпорю"? Самое интересное, что Чука-то с
радостью Фимку... в общем, вылупила бы, если бы могла.
Однако скоро выяснилось, что гипотеза не проходит.
Шумейко стал подробно расспрашивать про языки метаморфов: какие у них
типологические характеристики.
- Абсолютно не древние структуры, - решительно объявил он. - Типично
новые.
- Новые, новые, - уточнила Бабетта.
- Шумейко не понял. Бабетта пояснила:
- Типологически новые, но очень другие, чем в известных новых языках.
- Допустим. Но явно не древние. Ты только посмотри на этот
аналитический перфект.
- Слушай, детеныш, - сказала мама, - пора. У тебя глаза слипаются.
- Тише, - отмахнулась Чука, - тише, мам.
- Между прочим, - полюбопытствовал Шумейко, - как ты объясняешь
загадочное исчезновение? Тридцать девять человек пропало. В закрытых
бункерах, заметь. Сгинули бесследно. Капризный у тебя фактор: на одних
действует так, на других эдак.
Прямо как в детективе, - подумала Чука. - Впрочем, нет, в детективах
исчезают по одному. Скорей, как в историческом романе.
Она решила, что закроет глаза только на минутку, а потом сразу откроет,
но начался удивительный сон. Как будто папа подходит к ней и говорит:
"Расскажи про близнеца", и она прекрасно понимает, что он просит еще раз
объяснить, как подменили Мардукова, но мама возмущается: "С ума сошел! Не
видишь, спит человек!" И тогда Шумейко спрашивает: "У тебя что, опять
идея?", а папа отвечает: "Ага. Хронотопы Тинбаха". - "Ну ты даешь", -
будто бы говорит Шумейко. А папа ему: "Точно тебе говорю". А мама тогда
говорит: "Несчастье ты мое. Лучше бы помог отнести ребенка в кровать", и
ее подхватывают и несут куда-то вдаль по полутемным хронотопам Тинбаха,
похожим на кабинеты, холлы и спальни, и она очень рада, что сегодня ей
наконец-то удастся поймать за хвост волшебный момент засыпания.
Проснулась Чука рано, как всегда, но папы не застала: все уехали
докладывать. Мама сообщила, что они до самого утра разрабатывали новую
гипотезу. (Уезжая, Шумейко сказал: "Я надеюсь, эта версия окончательная?"
А папа ответил: "Более окончательная, чем другие".) И между прочим, идея
была невольно подсказана Чукой. Состояла она в следующем: существует
бесконечное множество хронотопов, ну, параллельных миров. Это давно
предполагалось, любой объект представлен в каждом из хронотопов своим
вариантом, и при определенных условиях возможен обмен вариантами: здешняя
Чука попадает в чужой хронотоп, а тамошняя вместо нее - в наш. Что-то на
Объекте Вышка взорвалось, или сорвалось, или вырвалось, они сами пока не
знают, что, и от этого все, кто оказался поблизости, поменялись местами с
самими собой - со своими вариантами из других хронотопов. Из ближних или
из дальних, смотря кто где находился. Ну а хронотопы разветвляются на
каждом шагу: выходишь из дома, можно пойти налево, можно направо - вот уже
и два разных параллельных мира. Корень общий, ветви разные. Разная
история. И языки разные, конечно, хотя это не самое главное. Так что мета
морфы - это как бы локальные вкрапления чужого мира в наш, здешний.
- Мам, - сказала Чука, - как же так? Вот я вышла и повернула налево. А
не направо. Не поворачивала я направо. Откуда второй хронотоп? По-моему,
есть только один, других не бывает.
- Папа говорит, бывают. Просто с нашей точки зрения они как бы не
совсем настоящие. Как царство теней. Но зато, наверное, у них - своя точка
зрения, и для них мы ненастоящие.
Ну и ну, - сказала себе Чука. - Как же теперь жить, если папа прав?
Раньше все знали: что будет, то еще не известно, будет ли, но зато что
было, то было. Раз я пошла налево, значит, пошла налево, и тут уж не
переиграть. Но это раньше. А теперь Вышка. Теперь раз - глядишь, и ничего
не было. А было, оказывается, что-то совсем другое. Еще с какого-нибудь
тысяча девятьсот, допустим, восемьдесят четвертого.
- Папа говорит, что все великие проекты приводят к непредвиденным
последствиям, и оказывается, что эти последствия - самое главное и есть.
Он говорит, лет через пятьдесят с другими хронотопами будут запросто
общаться, начнется торговля, взаимный туризм, возникнет огромная новая
отрасль науки - аллоистория, аллолингвистика. Наука о том, как то-то и
то-то выглядит у других. А про Высший Принцип никто и вспоминать не будет.
А я все думаю: как же теперь те две с половиной тысячи... которые
вывалились. Жалко их. Тем, кто прибыл, мы как-нибудь поможем. Илюшина
бригада подлечит. А те, кто убыл?
Чука опять вспомнила маму девочки Ани, похожую на зверька. Что с того,
что она из царства теней. Страшно-то ей взаправду. А ведь есть еще
настоящая Анина мама. Где она сейчас и вернется ли когда-нибудь?
- Не надо мне неба на земле, - сказала мама. - Я хочу свой дом, своего
исконного мужа и ребенка. (Как это - исконного мужа? - удивилась Чука. -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг