Евгений Маевский.
Вышка в поселке Вывалень
-----------------------------------------------------------------------
Журнал "Знание - сила", 1991, N 4.
OCR & spellcheck by HarryFan, 10 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
Уговор был такой: в течение дня не спрашивать. Кое-что поймешь сама, о
чем-то скажут в школе, и вообще - вон терминал, сядь, запроси информарий,
не маленькая. К папе и маме - только за ужином и только с главными
вопросами.
Главных вопросов набиралось предостаточно. В чем смысл жизни? Где я
была, когда меня не было? Как уловить момент, когда засыпаешь?
Мама была хороша для обычных вопросов. Как пекут бублики, правда ли,
что скоро будут строить телепорт? Мама знала все. А если чего и не знала,
то помнила коды, причем не только коды рубрик, но и коды многих книг, так
что Чука сразу вызывала эти книги на дисплей, не тратя времени на поиск по
каталогам. Но уже давно ей стало казаться: кое-какие вещи умеет объяснять
только папа. Хотя обычно папа ничего не говорил. Он спрашивал: "А ты сама
как думаешь?" Чука начинала рассказывать, как она думает, папа кивал,
вставлял междометия, иногда переспрашивал, и вдруг оказывалось, что она
все поняла. Сама. Изредка папа снимал с полки томик, просил прочитать вот
здесь и здесь.
"Ей рано Лао-цзы! - протестовала мама. - Ей десять лет!"
"Ей целых десять лет", - уточнял папа.
Когда-то давно - они отдыхали в то лето неподалеку от Нового Иерусалима
- Чуке ужасно хотелось узнать, где небо сходится с землей. "Ты-то как
считаешь, где? - спросил папа. - В Борках, наверно? Или в Лужках?" - "Ну,
папка!" Конечно, не в Борках и не в Лужках, что она, не понимает, что ли.
Место это дальнее, никому не известное. "Ладно, пойдем проверим", - сказал
папа.
На обратном пути Чука уже знала, что земля шарообразна и небесной
тверди нет. Она додумалась. Рядом с папой думалось быстро и эффективно. А
дома она тут же села за детскую энциклопедию и выяснила подробности.
Правда, после ужина Чуку охватили сомнения: а вдруг они все-таки
как-нибудь сходятся, ну, может, не так, как ей представлялось? Вдруг в
энциклопедии не все сказано?
Интересно, надолго папа уехал? Все получилось так неожиданно.
Собирались целый день гулять: сначала в Мневниках, потом в Серебряном
Бору.
Ничего не вышло. Рано утром позвонили, просили приехать. Пока папа
собирался, примчались Бабетта с Илюшей. Чтобы ехать всем вместе.
Бабетта Чуке нравилась с первого дня знакомства. У нее была редкая и
совсем не французская фамилия Палеолог. "Мне было предрешено, - жаловалась
она на своем смешном русском языке, - мне ничто другое уже было нельзя. С
такой фамилией только можно изучать древние слова". - "Вы правда знаете
все языки?" - спросила Чука. - "Нет, только совсем немногие". Чука пошла в
кабинет и притащила один из томиков издательства "Митридат" - тот, в
котором был алфавитный список языков. "Аккадский знаете?" - "Немножко". -
"Как будет по-аккадски, - Чука заглянула в книгу, - "согласно древнему
подлиннику списано и сверено?" - "Если реконструкция Старра - Остина, то
так, - Бабетта произнесла несколько странных слов, - а еще есть моя
реконструкция, тогда гораздо иначе", - тут раздались совершенно
невероятные звуки, одновременно сухие, как кашель, и влажные, как бисквит
(позже Чука установила, что это были фарингализованные ларингалы). "Еще
раз, пожалуйста", - завороженная, она уставилась на худое Бабеттино
горлышко, не в силах понять, как эти звуки там помещаются. "С
удовольствием. А ты сама попробуй. Нет, так не надо! Надо не так!"
Но вот Илюшу Чука терпеть не могла. Тоже с первого дня. Когда их
знакомили, Чука сказала, как полагается: "Чука", - больше ничего не
сказала. Илюша внимательно посмотрел на нее, очень внимательно, и
улыбнулся: "Так. Давай уточним. Во-первых, я не Карабас и тем более не
Барабас, я Карахан. Во-вторых, маленьких девочек я ем только на завтрак, а
сейчас уже пять часов вечера". - "Я не маленькая! - возмутилась Чука. -
Мне восемь, а-а-а не семь!" Про поедание девочек она, конечно, не думала
(что за вздор!), а вот про Карабаса чуть было не ляпнула. Но ведь не
ляпнула же! Впоследствии Илюша научил ее всем танцам (когда-то одна
бестолковая дама сказала ей, что балерины из нее не выйдет, и с тех пор
танцы ей мучительно не давались), он показал ей, как надо действовать,
чтобы все всегда получалось (это называлось снять заклятие), но она его
все равно терпеть не могла, даже когда танцевала с ним до упаду, и
частенько подкалывала: "А когда вы с девушками знакомитесь, вы у них тоже
мысли читаете?" - "Мысли читать невозможно, - оправдывался Илюша, -
читается только внутренняя речь. Вот у тебя сейчас вертится на языке, я и
читаю: расклинатель! Расклинатель! А что, я в самом деле расклинатель. На
всякое заклинание свое расклинание. Клин клином". После этого мама в шутку
прозвала его дешифровщиком клинописи.
Провожая их в дорогу, мама несколько раз повторила: "Мне страшно". Папа
успокаивал ее: "Не бойся, там не гибнут". - "Да, - сказала мама, - там не
гибнут. Там сходят с ума, только и всего". Наконец машина скрылась за
поворотом, мама побежала к терминалу и хотела дать команду записывать все
текущие новости о катастрофе, но перепутала код. Чука очень удивилась и
сделала все сама, только спросила: "На какое ключевое слово?" - "На
Вывалень, - сказала мама. - Или нет, на Объект Вышка. Да что я, сделай и
на то, и на другое. Извини, это у меня так, сейчас пройдет".
Чука запросила информарий про Вывалень. Оказалось, что это поселок.
Относительно Объекта Вышка информарий данными не располагал. За ужином
Чука сказала:
- Мам, ты не волнуйся. Это же близко. - Она имела в виду, что папа
уехал не так уж далеко и скоро вернется.
- Вот именно, - сказала мама. - Все думают, это где-то не у нас, за
тридевять земель, а это совсем рядом.
Мама была сама не своя, - должно быть, потому, что про Вывалень ничего
не сообщали. Ни по одному каналу. В конце концов она сказала, что сбегает
к Шумейкам, может, у них есть сведения. Но сведений не было ни у кого.
Перед сном Чука попросила объяснить, что такое Объект Вышка.
- Я сама точно не знаю, - сказала мама. - В общем, это такая установка
в одной лаборатории.
- Это высокое здание, да?
- Думаю, что нет. Думаю, что самое обычное. Она не потому Вышка, что
высокая, а потому, что на ней реализуют Высший Принцип.
- А что такое Высший Принцип?
- Я могу напутать, - сказала мама, - я плохо знаю соционику. Давай мы
утром это выясним у сведущих людей. Слушай, детеныш, вам уже сказали, на
какую тему у вас завтра сочинение?
- "Что было бы, если бы..."
- Ну и какое "если" ты выберешь?
- Не знаю, - сказала Чука.
- В наше время все писали: "Что было бы, если бы я был директором". А
Оська Хват написал "Если бы я был диктатором".
- И что?
- Ничего. Это знаешь, какой Хват? Режиссер. Скажи, а с Мардуковым ты
помирилась?
- Нет, - сказала Чука. - Он дурак.
Школа у нее была хорошая, но она была бы просто замечательная, если бы
не Мардуков. Чука и не думала над ним смеяться. Во-первых, смеяться над
людьми вообще нельзя, во-вторых, и не над чем было, ну дальтоник, ну и
что? Она все сделала, как надо, - отловила в уголочке, чтобы с глазу на
глаз, попросила честно, без малейшей подковырки: "Мардуков, пожалуйста,
скажи мне, только по-серьезному, мне это важно: я знаю, что ты одинаково
видишь красное и зеленое, но как ты их видишь - как я вижу красное или как
я вижу зеленое?" - "Как ультрафиолетовое, - злобно сказал Мардуков. - Вот,
например, у тебя заплатки, знаешь, какие ультрафиолетовые - во!" Чука
вспыхнула, это были не заплатки, а вставки, совсем небольшие, но хитрые,
она сама их сделала, нашла выкройки в одном французском журнале и сделала,
а мамины подруги решили, что у девочки новое платье, и все норовили
узнать, у кого они шьют. Но ведь она материю подбирала строго в тон, не
отличишь. Как он высмотрел? С тех пор Мардуков не давал ей проходу.
Конечно, она очень скоро поняла, что вопрос был бестолковый, как и все ее
вопросы, но что же делать, если ей всегда нужно знать?
- Он совсем дурак, - сказала она маме. - Он теперь придумал, будто его
подменили.
- Как подменили?
- Понимаешь, Э.А. ему вчера говорит: "Надо бы тебе, Мардуков, быть
поскромнее". А он отвечает: "Я вообще-то от природы скромный, но меня
подменили. Когда мне было от роду семь дней, меня, говорит, украли халдеи
и подложили вместо меня моего брата-близнеца. Родители только потом
заметили. Вот, говорит, я ничего и не могу с собой поделать, очень уж этот
брат вредный". Представляешь?
- Какая глупость, - сказала мама. - Спи, я пойду посмотрю, может, там
что записалось.
Чука стала размышлять о проблеме самотождественности. Могла ли она,
например, родиться совсем у других родителей? Ну допустим, она была бы
тогда не такая, была бы пышка или каланча. И звали бы ее не Чука, а,
скажем, ну хоть Алиса. Но ведь все равно же она была бы она? Потом мысли
стали путаться, в голову лезла каланча, похожая на пышку, ее называли
Объект Каланча, и Чука с досадой подумала, что снова, в который уж раз
упустит момент погружения в сон.
За завтраком Чука салат съела сразу, а кашу, как всегда, приготовилась
долго ковырять, хотя и знала: все равно не отвертеться. Но ковырять не
пришлось. Мама про кашу и слова не сказала. Она не отрывала глаз от тэ-вэ.
Папу не показывали. Выступал Новохудоносов. Чуке всегда казалось, что
такой фамилии не может быть, и она часто говорила: "Опять Человекобыков
выступает", тем более, что взгляд у него и правда был немного бычий,
профессионально властный, как говорил папа. Он заверял, что меры приняты и
что опасности нет. Потом показали девочку, большую, лет пятнадцати,
журналист брал у нее интервью.
- Утром я пошла в школу, - говорила девочка, - а мама пошла на работу.
Все было как всегда. Я пришла домой, хотела посидеть почитать. Вдруг
звонят. Входит мама, а за ней Библер с первого блока, Моисей Израилевич, я
его знаю, он у нас бывал. И я вижу, что мама какая-то не такая. - Девочка
замолчала.
- Ты не могла бы поподробнее объяснить, что значит "не такая"? -
попросил журналист.
- Она была... как бы это сказать... ну растерянная, что ли. Еще у нее
была другая прическа. И щеки худые, как будто она сильно похудела за то
время, что я ее не видела с утра, и морщины появились, а так ведь не
бывает, правда? Библер говорит, что вот, он маму привез, и чтобы я с ней
разобралась, а он скорей поедет, потому что работа совершенно
дезорганизована и вообще непонятно, что происходит. Я испугалась, говорю:
"Мамочка, что случилось?" А она смотрит на меня так странно и не отвечает,
а сама у меня что-то спрашивает, и я ее не понимаю. Она не по-русски
говорит.
- А раньше такого не бывало?
- Нет, конечно, не бывало. Английский она знает, и я тоже знаю, но это
было не по-английски. Потом она еще все время осматривалась, как будто не
узнавала нашу квартиру. Глядит на меня и что-то повторяет, настойчиво так.
Мне показалось, она хочет сказать "Аня, Аня", но у нее выходит что-то
совсем другое. Такое странное слово, я его не могу произнести, хриплое,
знаете, как будто оно отсюда поднимается, из глубины, - девочка показала
себе на горло. - Тогда мне стало очень страшно, ведь я же вижу: это моя
мама, понимаете?
- Спасибо, Анечка. Все, что ты сейчас рассказала, несомненно, поможет
комиссии. Теперь давай побеседуем с твоей мамой. - Дали общий план. За
столом сидели несколько человек. - Инна Иннокентьевна, вы меня понимаете,
правда ведь? Хотя бы отчасти. Расскажите зрителям, как все началось.
Расскажите на том языке, который для вас естественен. Переводчика нет, но
мы поймем. Постараемся понять. Пожалуйста.
Женщина с опаской поглядела на ведущего, потом на микрофон, зачем-то
несколько раз кивнула и наконец, собравшись с духом, заговорила. Глотая
слюну, сбивчиво и совершенно непонятно. Заметно было, что она недавно
плакала.
Ведущий поспешил поблагодарить женщину и обратился к другому человеку.
Женщина с облегчением откинулась на спинку, стула. Теперь говорил пожилой
человек. Чука толком не расслышала его фамилию, смешная такая, гномская:
Гримм? Греч? Грот? Он сказал, что по предварительным данным - давайте
все-таки подчеркнем, по сугубо предварительным данным, полученным его
рабочей группой, - языки, на которых говорят обследованные сотрудники так
называемого Объекта Вышки с момента... э-э... метаморфозы, не относятся к
числу распространенных ныне языков (он особо выделил голосом это "ныне"),
хотя во многих случаях и обнаруживают с известными языками некоторое
сходство. Дослушать лингвиста не удалось, времени не было.
В класс она влетела со звонком. Едва начав сочинение, настрочила
записку: "Что такое высший принцип". И отлаженным каналом отправила ее в
первый ряд. Энциклоп развернул, прочел и принялся писать ответ. Чука вся
извелась, пока он читал, пока писал, пока записка шла обратно. Ответ
гласил: "Ты что, сочинение же. Кстати, в конце вопроса полагается
вопросительный знак". В переменку Чука подошла к терминалу школьной
"Эврики", нажала кнопку "Что такое", набрала слова "высший принцип". На
дисплее высветилось: "Верховный (-ое)/ главный (-ое)/ основной (-ое)
закон/ начало/ положение; закономерность или установление, доминирующая
(-ее) над всеми остальными". Надо было набирать с заглавных букв,
сообразила она, но тут опять прозвенел звонок на урок. В следующую
переменку Чука, оттиснув всех, просунулись к Э.А. "Высший Принцип? -
переспросил Э.А. - Теперь уже, я думаю, всем ясно, что Высший Принцип есть
теоретическая фикция, причем из тех, что дорого обходятся. Установку мало
выключить, нужно ее демонтировать, и немедленно. Я сейчас как раз еду на
вольную трибуну и буду там об этом говорить. Слушай-ка, а что, если нам в
школе тоже устроить вольную трибуну? Ты и выступишь. Подойди ко мне
завтра, я тебе дам библиографию". В этот момент его кто-то позвал, и он,
извинившись, исчез.
После третьего урока Чука снова устремилась к терминалу (авось с
большими буквами получится), но ее перехватила восьмиклассница Зинка
Аккуратова по прозвищу Зиккурат.
- Пчелкина, стой. Мы тебя кооптируем. В Комитет за отмену латыни.
- Почему меня? - спросила Чука, примериваясь, как бы проскользнуть.
- Ты активная. Будешь представлять четвертые классы.
- Какая платформа? - Проскользнуть надежды было мало, Зиккурат есть
Зиккурат.
- Прочь латынь из школы, латинизмы - из терминологии, латинизаторство -
из культуры.
- Не пойдет.
- Пчелкина, ты что, тэ-вэ не смотришь? Сейчас такое время: каждый хочет
говорить на своем языке.
- Лозунг не пойдет. У вас там только одно слово нелатинского
происхождения - "прочь". И потом, Комитет за Отмену Латыни - это что же,
КОЛ, что ли?
Аккуратова ахнула и на секунду утратила бдительность. За эту секунду
Чука почти добралась до цели. Но вдруг ее сильно царапнуло. Царапались в
школе человек десять, но такой тошнотворный импульс был только у Дылды.
Она осмотрелась. Дылда стоял за колонной. Она подошла.
- Ты чего, а?
- Тренируюсь я, - глаза у Дылды, как всегда, светились честностью.
- На мне? Я разве разрешила?
- Ты не дерешься. А то все сразу лезут драться.
- Знаешь, выбери себе для тренировок другое время, место и объект.
- Так я и еду на Объект, - обрадовался Дылда.
- Куда-куда?
- Ну туда. Где языки перемешались. Я переводить буду. Я телепат.
- Ах ты, Дыл... - Чука была на год старше, а маленьких грех обижать. -
Эх ты, Вавилов. Дикий ты. По-твоему, телепат видит, что люди думают?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг