Дальний Восток... Особое значение для нас имеет удача опыта с Деткой.
Состояние здоровья Сергеева не вызывает ни малейших опасений. Никаких
отклонений. Конечно, одно дело двадцать - тридцать километров и совершенно
другое - более десяти тысяч. Но это уже не мой вопрос.
Андрюхин молча взглянул на профессора Ван Лан-ши.
- Ни один опыт за все существование Академического городка не был так
тщательно подготовлен, - сурово блестя очками, сдержанно сказал Ван
Лан-ши. - Поведение всех элементов луча на протяжении трассы выверено и
подтверждено расчетами высочайшей точности. Что касается нашего института,
мы гарантируем успех и настаиваем на эксперименте.
- Ясный ответ! - Андрюхин довольно улыбнулся. - Что скажет профессор
Паверман?
- Я не понимаю одного, - упрямо начал Паверман. - Профессор Павловский на
себе ставил эксперименты с клещами, профессор Потехин сам полетел на Луну,
а профессор Паверман...
- К делу, к делу! - сердито перебил его Андрюхин.
- Экспедиционное судно - атомоход "Ильич", - хмуро заговорил Паверман,
выдержав солидную паузу, - будет готово к выходу в рейс через две недели.
Экспедицию поручено возглавлять мне. Наш торговый представитель на
Фароо-Маро взял на себя хозяйственные заботы, связанные с размещением на
берегу экспедиции. Мы будем в районе Биссы не позднее двадцатого марта.
Считаю, что испытание должно быть проведено между пятым и десятым апреля,
о чем и следует доложить правительству.
- Это подходящий срок, - заметил Андрюхин, делая какие-то пометки в своем
блокноте.
Он встал и подошел к сидевшему в глубине комнаты Сергееву. Тот поднялся
ему навстречу, смущенно и вопросительно улыбаясь.
- Ваше последнее слово, мой друг. - Андрюхин крепко обнял его за плечи. -
Я знаю, что вы скажете, но не торопитесь... Послать луч за десять тысяч
двести восемьдесят километров...
- Десять тысяч двести восемьдесят семь километров четыреста тридцать
метров шестьдесят три сантиметра, - негромко уточнил Ван Лан-ши.
- Вот видите, еще дальше... это совсем не то, что послать луч за двадцать
километров... - Андрюхин сгреб Юру за волосы, отодвинул его лицо и
несколько секунд сердито и растерянно всматривался в его глаза.
Юра спокойно выдержал взгляд ученого, и Андрюхин, оттолкнув его, забегал
по комнате.
- Этот опыт мы проводим перед лицом всего мира. За неделю до свершения
опыта все страны мира будут о нем официально предупреждены... Огромная
ответственность! При этом необходимо постоянно учитывать те особые
трудности, которые возникают при передаче клеток, определяющих высшую
нервную деятельность человека... Для удачи эксперимента совершенно
необходимо, чтобы в установленном квадрате размером пятьдесят на пятьдесят
километров не было ни одного судна и, самое главное, чтоб ни один самолет
не смел даже приблизиться к границам квадрата... Иначе может произойти
непоправимая катастрофа... Ты будешь в антигравитационном костюме и в
момент восстановления из луча окажешься на высоте пятисот метров над
океаном...
- На высоте пятисот метров четырнадцати сантиметров двадцати трех
миллиметров, - мягко уточнил Ван Лан-ши.
- Иван Дмитриевич, ну чего вы волнуетесь? - для убедительности прижимая
широкие руки к груди, спросил Юра. - Все будет в порядке.
- Помолчи! - рявкнул Андрюхин, так сверкнув глазами, что Юра опустил
растерянно руки. - Знаем, ты храбрый парень, готов рискнуть собой... Да
кто из нас не сделал бы того же? Профессор Паверман стал мне врагом из-за
того, что идешь ты, а не он!.. Дело не только в твоей жизни. Мы еще и еще
раз должны себя проверить, потому что при удаче никто не посмеет и
подумать о войне! Мир поймет, какая сила в наших руках, а мы никогда не
употребим во зло эту силу... Но наша неудача подтолкнет головорезов...
Неудача и гибель Сергеева будут означать не только гибель Сергеева... Ты
готов? - оборвав, сердито спросил Андрюхин Юру.
- Давно готов, Иван Дмитриевич... - Юра спокойно облокотился на ручку
кресла, но не спускал с Андрюхина напоминающих глаз.
- Да, да, да, - так же сердито кивнул Андрюхин. - Об этом уже просил
Крэгс, и я рад, что тебе это также будет приятно. Я передал твою просьбу
профессору Паверману. Он ее уважит. Удивительное дело, какая популярная
личность этот Бубырь!
- И Нина Фетисова, и Пашка Алеев, - усмехнулся Юра. - Это меня Женя очень
просила! Да я и сам буду рад, если на этих островах, в каком-то
королевстве, встречу своих ребятишек...
- Это решено! - перебил Паверман. - Они едут со мной! Я сделаю из Бубыря
ученого! У него талант наблюдателя...
- А я сделаю ученым Пашку, - улыбнулся профессор Ван Лан-ши.
- А я - Нинку-пружинку! - заявила басом Анна Михеевна, вставая.
Так решена была судьба ребят, хотя об этом ничего пока не знали не только
они, но даже их родители. Не знал об этом и Пашка, потому что наутро он
исчез. Ребята были уверены, что он осуществил свою мечту и сбежал в
Балтийский флот. Все гордились, что флот получил такое ценное пополнение.
Первое известие о Пашке пришло только через неделю. Он написал матери и
Юре Сергееву, что устроился в ремесленное училище, живет хорошо и просит о
нем не беспокоиться. На открытках стоял штамп Вышнего Волочка. Ребята не
поверили ни одному слову в этих открытках.
- Вышний Волочок где? - шумела Нинка. - По дороге на Ленинград. Понятно?
Там и надо искать Пашку!
Но, пока искали Пашку, подходил срок отъезда экспедиции под руководством
профессора Павермана.
Наибольшее беспокойство это обстоятельство вызывало в семьях Бубыриных и
Фетисовых.
У Бубыриных волновались папа и мама, а сам путешественник сохранял полное
спокойствие.
Его волновало только одно: Муха. Знаменитая черная такса академика
Андрюхина после тщательного изучения в различных лабораториях была
подарена Лёне.
- Насовсем? - спросил он тихо, когда ему вручали Муху.
- Насовсем, - тяжело вздохнул Андрюхин.
Нечего было и думать отправляться в Южные моря без Мухи. Но выдержит ли
она тропический климат?
Ведь она такая черная...
- С ней может случиться солнечный удар, - бормотал Бубырь. К сожалению,
все попытки приучить Муху ходить в белом платочке кончались неудачей.
- Может, ей нужна шляпка? - удивлялся Бубырь. - Смотри, какая модница!..
Про себя он решил, что стащит у Нинки подходящий для Мухи головной убор.
Папа бегал по книжным магазинам и библиотекам, доставая всевозможную
литературу о королевстве Бисса и других странах Южных морей. Это были
книги о флоре и фауне, об истории и археологических находках, об экономике
и обычаях, наконец, просто описания путешествий, но ни в одной из книг не
говорилось, в чем должен быть одет мальчик двенадцати лет, отправляясь с
берегов Волги на остров Фароо-Маро.
- Трусы, - говорила похудевшая от хлопот мама, - это ясно. Тапочки, две
пары. Ботинки. Парадный костюм под галстук.
- Быть может, ему придется представиться ко двору, - вставил папа, делая
очень серьезное лицо.
Но мама не способна была даже слышать кого-нибудь, кроме себя, не то что
понимать шутки.
- Дюжина носовых платков. Если ты хоть раз вытрешь нос пятерней, я оборву
тебе уши!.. Но что он наденет на голову?
- Тюбетейку, - сказал папа, и впервые его совет был признан разумным.
- Но только ты отвечаешь за то, чтобы ребенок вернулся целым, - тут же
вставила мама.
И папа был уже не рад, что вспомнил о существовании тюбетейки.
В квартире Фетисовых родители, наоборот, сохраняли полное спокойствие, но
зато Нинка шумела и волновалась за троих.
- Что ты кладешь? - бросалась она к матери, делая огромные глаза и
всплескивая руками. - Что ты кладешь в чемодан?
При этом один глаз Нинки косил в зеркало: в новом платье, на фоне чемодана
она выглядела настоящей путешественницей.
- Сарафанчик, - неторопливо отвечала мама, сохраняя полное спокойствие.
- "Сарафанчик"! - У Нинки было такое лицо, точно с ней сейчас случится
разрыв сердца. - Но кто в королевстве Бисса и тем более на Фароо-Маро
носит твои сарафанчики?
- Они свое носят, а ты свое, - улыбалась мама и, не слушая приходившую в
отчаяние дочку, советовалась с отцом, а не положить ли валеночки с
калошами. Говорят, правда, что в тех краях жарко, но ведь надо еще
доехать, да и то сегодня жарко, а там, гляди, мороз ударит.
- Да не бывает там морозов! - вопила Нинка. - Там всегда лето! Это
тропики! Там люди совсем голыми ходят!
- А если дождь? - спросила мама и калоши все-таки положила.
В эти же дни Женя, которая никак не могла решить, что ей делать, уже
дважды складывала свой чемодан, собираясь ехать, и дважды его
распаковывала, приходя к выводу, что лучше остаться.
- Я хотел бы, чтоб ты была и здесь и там, - сказал Юра.
Но как это сделать, оставалось неизвестным.
Она и сама хотела этого! Разве можно было представить, чтобы последний
взгляд Юры, перед тем как он исчезнет и с фотонной панели блеснет
ослепительный луч, не встретился с ее взглядом? Но точно так же дико и
недопустимо не быть там, в океане, когда луч, мгновенно потемнев и
сжавшись, станет снова Юрой. Она хорошо помнила его лицо, когда он заснул
после той репетиции полета на старый аэродром... А это было всего на
двадцать километров! Теперь же предстоит преодолеть более десяти тысяч!
Борис Миронович Паверман несколько раз объяснял ей, что это
непосредственно для Юры не имеет значения и его ощущения после преодоления
десяти тысяч километров должны быть примерно такими же, как были после
двадцати километров... Должны быть! Это все теория, а в жизни еще никто не
проделывал того, что предстоит совершить Юре...
За два дня до выезда экспедиции из Майска в Ленинград Женю вызвал к себе
академик Андрюхин. Он встретил ее так ласково, что Женя совершенно
неожиданно разревелась, громко, басом, судорожно всхлипывая и не успевая
вытирать глаза и безобразно распухший нос.
- Ага! Вот и отлично! - неожиданно обрадовался академик. - Знаете, иногда
пореветь всласть - великолепная штука! Первоклассная разрядка организма!
Вообще лучше всего, когда человек не подавляет свои эмоции и проявляет их
немедленно и в полной мере...
Кажется, он готов был долго распространяться на эту тему, но Женя,
проклиная себя за малодушие, уже вытерла и глаза и нос и, сердито
посапывая, ждала, зачем ее позвали.
- Но и держать себя в руках тоже, знаете, неплохо! - совсем развеселился
Андрюхин. - Так вот, причин для рыданий нет. Решаем так: останетесь здесь,
со мной. Вместе провожаем Юру в его нелегкий путь. И немедленно на
"ТУ-150" вылетаем на Биосу. Через пять-шесть часов увидим вашего Юрку...
Идет?
И тут академик Андрюхин, немало повидавший на свете чудес, увидел еще одно
чудо... Только что удивительно некрасивая, с заплывшими, бесцветными
глазами, почерневшая от горя, с раздувшимся, бесформенным носом, неуклюжая
Женя не то чтобы изменилась, нет, она стала совсем другой... Открылись
огромные глаза, сверкнувшие черными алмазами, дрогнули в неуверенной
улыбке яркие губы, темное лицо порозовело... И жестом, полным бесконечной
благодарности, Женя обняла академика Андрюхина и спрятала просиявшее лицо
в зарослях его великолепной бороды...
Майск торжественно провожал экспедицию профессора Павермана. Гремели
оркестры, что очень волновало Бориса Мироновича. Он то и дело наклонялся к
кому-нибудь и тревожно спрашивал:
- Слушайте, а зачем музыка?
Ему казалось, что это накладывает на его экспедицию какие-то
дополнительные обязательства.
Нинка Фетисова едва не отстала, подравшись около вокзальной парикмахерской
с какой-то девчонкой, которая принялась передразнивать Нинку, когда та
любовалась собой в огромном зеркале. Зато Бубырь, получив на прощание
пачку мороженого от мамы и пачку от папы, был вполне доволен судьбой и,
откусывая то от одной, то от другой пачки, с легким сердцем отправлялся в
Южные моря... Не было только Пашки, которого до сих пор не могли нигде
отыскать...
Поезд Майск - Ленинград приходил ночью, поэтому переезд через город и
прибытие на атомоход "Ильич" ребята частью проспали, а частью не
рассмотрели...
Утром, открыв глаза, Бубырь увидел, как профессор Паверман, радостно ухая,
приседает в одних трусах перед открытым иллюминатором. Обрадованный Бубырь
толкнул Нинку, и они с наслаждением принялись рассматривать огненно-рыжего
профессора, на носу которого прыгали очки, когда он, разбрасывая руки,
подставлял свою тощую грудь под легкий морской ветерок.
Профессор страшно сконфузился, натянул штаны и майку и отправился
умываться.
Вскоре ребята узнали, что "Ильич" простоит в порту еще два дня, но на
берег их уже не пустят.
Умывшись и позавтракав, они пустились в разведку.
Ни Бубырь, ни Нинка не предполагали, что можно долго бегать по различным
закоулкам атомохода и по палубе и все-таки не видеть ни моря, ни города...
Атомоход был таким огромным, что они никак не могли выбраться даже к борту
судна.
Путаясь в коридорах, гостиных, салонах и служебных помещениях судна и
боясь думать о том, смогут ли они найти теперь дорогу в свою каюту, Бубырь
и Нинка, пробегая каким-то полутемным коридорчиком, услышали вдруг голос,
до того знакомый, что ноги их сами приросли к полу, а в животе отчего-то
похолодело.
Они молча, глядя друг на друга, постояли так с минуту, затем осторожно
сдавали еще шаг навстречу голосу.
- Нет, Василий Митрофанович, - говорил голос. - Письмо я опущу, как в море
выходить будем... А назад мне дороги нет! Старпом обещал после рейса в
мореходное училище отдать...
- Пашка! - взвизгнула Нинка, бросаясь к окошку, из-за которого шел голос.
- Пашка! - диким басом взвыл и Бубырь.
Через мгновение не замеченная ребятами дверь отодвинулась, и они увидели
огромного, очень толстого, с очень красным, лоснящимся от пота лицом
человека в белой куртке и белом колпаке. За ним, в такой же куртке и
колпаке, держа в одной руке нож, а в другой картофелину, стоял Пашка.
Толстый дядька сгреб в охапку Бубыря и Нинку. От него пахло чем-то очень
знакомым, почти родным... "Борщом!" - догадался Бубырь.
- Это чьи такие? - грозно рявкнул толстый дядька.
- Мы свои, мы вот с ним, с Пашкой, - поспешно залопотала Нинка, - мы
здешние...
- С Пашкой?.. А мне больше на камбуз не требуется! - заявил дядька,
отодвигая их от себя.
Аппетитный запах борща рассеялся.
- Они с экспедицией, - хмуро догадался Пашка.
- Паш, так ведь и ты с нами, - заторопилась Нинка. - Знаешь, как тебя все
искали? Пойдем! Дяденька, вы его отпустите?
- Нет, я тут, - сказал Пашка, начиная чистить картошку.
- Паш, чего тебе тут делать, а? - Нинка не думала отставать. - Тогда лучше
определим сюда Бубыря... Он согласен, - она больно дернула Бубыря за
штаны, и тот поспешил выразить согласие. - Не хочешь?.. Ну, давай тогда по
очереди. Дяденька согласится. Вы согласитесь, дядечка?
- Нет, я один, - решительно сказал Пашка, бросая классически отскобленную
картофелину в блестящий, нарядный бачок.
И, сколько ни уговаривали Пашку, он не согласился. Даже когда в дело
вмешался сам профессор Паверман и вдвоем с капитаном "Ильича" пробовали
объяснить Пашке, что им хочет заняться профессор Ван Лан-ши, что Пашку
ждет карьера ученого, сердце Пашки не дрогнуло.
- Нет, я здесь, - сказал он, неловко, но решительно обводя рукой корабль.
Капитан кашлянул и, не глядя на профессора Павермана, разрешил Пашке уйти.
Неизвестно, как договорились профессор и капитан, но в течение всего рейса
вопрос этот больше не поднимался.
Нет нужды описывать весь путь "Ильича"... Последним крупным портом на пути
к островам Крэгса был Сидней на юго-восточном берегу Австралии. Отсюда
"Ильич" взял курс прямо на королевство Бисса.
Была темная, особенно влажная после дождя ночь, когда с атомохода увидели
огни Фароо-Маро.
На горизонте таяла бледно-зеленая полоска сумерек. Из-за сильного прибоя
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг