педантичный, такой равнодушный ко всему, кроме работы...
Она летела по сонным дорожкам Академического городка, отталкивая колючие
лапы елей и фыркая от злости. Она походила сейчас на пружину, заведенную
до отказа. И, когда подлетела к своему медпункта, даже не сразу заметила,
что на скамеечке у входа сидит человек.
- Здорово! - услышала Женя.
Она не сразу нашлась.
- Ты? - заговорила она наконец.
- Да, вот жду тебя. Хотелось, знаешь, поговорить...
Она молча села. Юра тоже молчал. Он попытался взять ее ладонь, она
отдернула руку.
- Вот ведь какая история... - Юра с неловкой улыбкой смотрел на нее. -
Понимаешь, как-то мне одному не по себе... Пришел с тобой поговорить. А
тебя нет.
- Вот она, я, - сказала Женя. - Ну что ж, пойдем, напою чаем.
- Давай лучше тут посидим, в темноте.
- Тут чаю не будет.
- Знаешь, я думаю про человека-невидимку. Помнишь из Уэллса? Ведь у него
была девушка. Как ты думаешь, могла бы девушка любить вот такого невидимку?
Женя невольно взглянула на него пристальнее. Нет, Юра выглядел, как
всегда, и в невидимку не превращался. Только лицо у него было не совсем
обычное - задумчивое, даже торжественное.
- Ну, вот что, - сказала Женя вставая, - все это ерунда. Я хочу чаю.
Неуверенно потянув Женю за руку, он заставил ее сесть. Потом осторожно
снял с рук Жени перчатки и нежно стал греть ее пальцы в своих теплых
жестких ладонях. Смущаясь, он поднес ее пальцы к губам, но не поцеловал, а
стал дуть на них, смешно оттопыривая губы. Женя вырвала руки и шлепнула
его пальцами по губам. Потом положила свою руку на его просторную ладонь.
- Ну и лапа же у тебя!
Он с любопытством взглянул на свою руку, словно видел ее впервые.
- Здоровая, правда? - пробормотал Юра. - Как это может быть: вот рука - и
нет ее?
Он помахал рукой в воздухе, но ничего не произошло, рука осталась на
месте. Женя засмеялась:
- Не бойся, никуда не денется!
Помолчав, Юра сказал:
- А вообще это правда, человек представляет собою ходячий аккумулятор
энергии, сконцентрированной до состояния материи. Ведь живая материя, как
и всякая материя, - это миллиарды атомов, миллиарды электрически
заряженных, находящихся в вечном движении и связи друг с другом частиц.
Вот и моя рука...
Женя вытаращила на него глаза, потом, не выдержав, захохотала.
- Об этом тебе и хотелось поговорить? Ну, хватит. Я пошла пить чай. - Она
решительно встала. - Зайдешь?
Он стоял, не поднимая глаз; не взглянув на нее, отрицательно покачал
головой.
- А то зайдем? - Что-то ее словно кольнуло, ей показалось, что она его
обидела.
- Спасибо, Женя. - Все еще не глядя на нее, Юра усмехнулся: -Ты, как
всегда, меня вылечила. Пожалуй, я теперь смогу побыть и один...
Женя поспешно протянула ему руку; он взял ее, как неживую, подержал, потом
отпустил, улыбнулся и ушел.
- Ей страшно хотелось его вернуть; она чуть не заревела. Потом вошла к
себе, зажгла свет и стояла, вспоминая, что же случилось. Ничего. Перебрала
по слову весь разговор. Какие-то пустяки... Но не могла успокоиться.
Решила завтра же пробиться к Ивану Дмитриевичу и все узнать.
Но академик Андрюхин снова был в Москве, говорили - получал разрешение на
Центральный эксперимент. С ним выехали Крэгс и Хеджес; предполагалось, что
они вернутся на несколько суток в Майск и по окончании эксперимента
немедленно вылетят в Биссу.
Среди различных толков о характере задуманного академиком опыта не было,
пожалуй, ни одного правдоподобного. Женя уже пыталась выведать что-нибудь
у Юры. Он пообещал рассказать ей все, как только вернется Андрюхин. Эти
дни до возвращения Андрюхина они провели чинно, тихо, сонно. Но им не было
скучно. Часами они могли разговаривать, стоило только начать. Женя с ее
критическим, насмешливым умом охотно слушала немногословные реплики Юры,
твердые, как морские камешки.
Иногда среди разговора Юра вдруг замолкал, хмурился и даже грубил, если
Женя пробовала продолжать беседу. Он принадлежал к тем, кто все время
думает о своей работе. Он мог танцевать, играть в хоккей, спорить о кино
или восхищаться строительством тоннеля через Берингов пролив, но его мозг
продолжал днем и ночью неотступно преследовать намеченную цель.
Академик Андрюхин вернулся быстрее, чем его ждали. Неясные слухи ходили
уже перед приездом Андрюхина. Научные работники, возвращаясь из
лабораторий или с лыжной прогулки, взволнованно обсуждали: неужели
возможен тот невероятный эксперимент, на который якобы получил разрешение
академик Андрюхин?
- Досужие слухи! - горячились одни. - Авантюра! Фантастика! Сказки!
- А сибирские гиббоны? - отвечали другие. - А появление грибов, улитки и
воробья на острове Южного океана? Наконец, опыт с Деткой?
- Речь идет о человеке! - кричали противники эксперимента.
- В Космос тоже сначала проникали собаки и обезьяны! - наступали защитники
эксперимента.
Но и сторонники эксперимента и скептики замолкали, едва показывались Юра
или Женя.
Юра и Женя, занятые собой, не замечали возбуждения, охватившего ученых.
Юре было не до этого. В нем самом в эти дни шла нелегкая внутренняя
настройка на эксперимент, вырабатывалось то сначала внешнее, а потом и
внутреннее спокойствие, которое потом поражало окружающих. Лишь иногда Юру
удивлял чей-либо жест или поступок, который выражал какую-то необычную
сердечность по отношению к нему, какое-то взволнованное внимание,
непонятное желание в чем-то уступать ему, чем-то услужить, сделать хоть
что-то приятное...
В день приезда Андрюхина Женю остановила Анна Михеевна Шумило и, необычно
ласково глядя на нее поверх очков, спросила:
- Скажи, девочка, у тебя с Сергеевым что-нибудь серьезное?
- Мы любим друг друга, - помолчав, хмуро сказала Женя.
Анна Михеевна поправила очки и, опустив глаза, долго водила пальцем по
столу. Лицо ее стало строгим и нежным. Она как будто помолодела. Потом,
вздохнув, подошла к Жене и крепко обняла ее за плечи:
- Все будет хорошо, дружок! Крепись! Ты ведь мужественный человек,
настоящий...
- Анна Михеевна! - закричала Женя.
Но профессор Шумило была уже в дверях и, уходя, лишь приложила палец к
губам, призывая к молчанию.
После разговора с Анной Михеевной Женя, взволнованная, встревоженная,
вернулась в лабораторию и сидела одна, механически заканчивая опыт по
выделению культуры загадочного вируса, который легко обнаруживался в крови
детей, но никогда не появлялся у взрослых. Зазвонил внутренний телефон.
Женя замешкалась и не сразу взяла трубку.
- Позовите Козлову, - пропел чей-то старушечий мягкий голосок.
- Я Козлова, - сердито бросила Женя.
- Вас просят в главный корпус, к академику Андрюхину.
- Что? - крикнула Женя.
Но ее собеседница уже положила трубку.
Андрюхин? Но ведь он должен приехать только завтра!
Женя бегом преодолела полкилометра, отделявшие лабораторию от главного
корпуса. Отдышалась немного в лифте. Но в приемную вбежала, тяжело дыша.
- Я Козлова! - крикнула Женя седенькой секретарше.
Та поднялась и молча открыла перед Женей массивную дверь.
Женя переступила через порог и остановилась. В небольшой комнате сидели в
креслах друг против друга академик Андрюхин и Юра. Они оба встали, как
только она вошла.
- Здравствуйте, Женя, - ласково проговорил Андрюхин, подошел к ней и
усадил в третье кресло, рядышком с собой. - Очень рад вас видеть в добром
здоровье... А погодка-то! - бодро сказал он. - Прямо весна!
- Только не тяните, - жалобно попросила Женя, так сжав кулаки, что было
слышно, как хрустнули суставы.
Юра встал и положил руку ей на плечо.
- Ничего особенного, - сказал он, заглядывая в Женины глаза и медленно
краснея. - Очередная работа... Ты ведь знаешь, риск всегда есть... И в
твоей работе риск есть...
Андрюхин тоже встал.
- Это не совсем так, - сказал он хмурясь. - Ничего подобного никому
никогда не приходилось испытать... Да вздор все, не то мы говорим! - вдруг
закричал он. - Лучше скажите, Женя, вы верите в науку?
Он спросил это так требовательно и серьезно, что Женя, взглянув на него,
тотчас честно ответила:
- Да. В науку я очень верю, Иван Дмитриевич.
- Юра первый вступает на дорогу, по которой не ходил еще ни один человек.
В Москве, в академии, некоторые романтики окрестили наш замысел так:
"Человек-луч"...
- Человек-луч?.! - Женя испуганно-вопросительно посмотрела на Юру. - Что
это значит?
- Все выверено, - не слушая ее, продолжал ученый, - все предусмотрено.
Неудача исключена.
- Ты ведь сама готовила подобные опыты, - утирая пот, проговорил Юра. -
Вспомни Детку.
- Детку? - Женя резко отступила назад, прижимая к груди все еще крепко
сжатые кулаки. - А теперь это будешь ты?..
- Я! - ответил Юра. - Кто-то первый поднялся на воздушном шаре... Кто-то
первый испробовал парашют... Кто-то первый сел в реактивный самолет...
- Юрка! - задыхаясь, крикнула Женя, бросилась к нему и крепко обхватила за
шею. Ее лицо почти касалось его лица, ее губы старались улыбнуться, а из
глаз катились медленные слезы. - Юрка!
Она порывисто поцеловала его, а потом, прижимаясь лицом к его плечам, к
груди, зашептала что-то невнятное, не то жалуясь, не то сердясь.
- Ну-ну, Жень... не надо... - бормотал Юра. - Я знал, что ты поймешь, что
ты все поймешь... - Он наклонился и медленно и неловко поцеловал ее
волосы. - Ведь вот ты какая! Спасибо тебе...
Он гладил ее, как ребенка, по сбившимся черным кудрям.
Академик Андрюхин, довольно, улыбаясь, кивнул головой и незаметно
выскользнул из комнаты.
К вечеру в Академическом городке стало достоверно известно, в чем сущность
подготовленного Андрюхиным эксперимента.
Человек-луч! Перед этим бледнели и антигравитационные стержни и
атмовитамины... Хотя было известно, что многочисленные опыты с различными
предметами и живыми организмами - с обезьянами в Сибири, с картофелиной и
Деткой в Академическом городке - дали положительные результаты, но ведь
теперь дело шло о человеке! Этим человеком должен был стать Юрий Сергеев.
При этом поговаривали, что сейчас готовится лишь репетиция, а настоящий
опыт, Центральный эксперимент, еще впереди. Репетиция же заключалась в
том, что Юра должен был превратиться в пучок энергии, мгновенно преодолеть
расстояние в двадцать километров и снова стать самим собой. Самый процесс
должен был занять ничтожные доли секунды, но подготовка к опыту шла долгие
годы...
Тем не менее Андрюхину и Паверману было ясно, что еще далеко не все
готово...
...Весь аппарат Института кибернетики засел за круглосуточную работу.
Десятки сложных электронных счетно-решающих машин, каждая из которых
занимала целый большой этаж, вычисляли, запоминали, анализировали миллионы
задач и условий.
- Они великолепны... великолепны! Они не хуже моих черепах! - восклицал в
упоении Крэгс. - Только не могут размножаться... Рядом с этими
удивительными существами я испытываю то же, что ощутил в детстве около
старинного парового молота! Ничтожная человеческая силенка, его руки
пигмея, - и тяжелая, страшная сила парового молота. То же и здесь. Никакой
силач не остановит своей силой паровой молот. Даже гениальный человеческий
мозг не сравнится с мозгом наших машин.
- И все же без нас они ничто! - весело подмигнул Андрюхин. - Никакой
машине никогда не "придет в голову" новая - понимаете? - совершенно новая
идея, как будто даже противоречащая предшествующим знаниям... Вот Анне
Михеевне Шумило, нашему директору Института долголетия, захотелось, чтобы
люди "питались воздухом". В дальнейшем, когда ей пришлось выяснить, как
лучше решать тот или иной вопрос, машины оказали неоценимую помощь, но
сама идея - найти новый способ питания - могла прийти в голову только
человеку...
Институт долголетия, готовясь к историческому опыту, работал не менее
напряженно. Юру положили на десять дней в специальную палату, и потом,
спустя много времени, он вспоминал эти десять дней как самые несносные в
его жизни. Ему казалось, что его выворачивают наизнанку. Юру кололи,
просвечивали, заставляли глотать тоненькие и толстые резиновые шланги с
какими-то бляхами на конце и без блях, его мяли, щупали, требовали
бесконечное количество раз вставать, ложиться, приседать, подпрыгивать, он
должен был глотать светящиеся порошки и микстуры, через нею пропускали
токи различной частоты, подвергали действию каких-то лучей и только что не
истолкли в порошок...
Неожиданно Юра обнаружил, что отношение к нему многих людей в чем-то
изменилось. Как-то утром, когда его только что извлекли из чрева очередной
исследовательской медицинской машины (он просидел в этом шкафу минут
сорок, весь опутанный проводами, утыканный, как еж, иглами), в палату
зашел Борис Миронович Паверман. Он сунул Юре огромный апельсин и уселся на
постели в ногах. Заглянувшая в палату сестра тотчас велела профессору
пересесть на стул и отобрала апельсин.
- О, свирепая медицина! - возмутился Паверман. - Маги! Чародеи! То нельзя,
а то можно! Живут, черт возьми, до сих пор, как во времена Парацельза!
Несколько отведя душу, он незаметно сам принялся поедать принесенный
апельсин и, еще не глядя на ухмылявшегося Юру, спросил:
- Ну как?
- Нормально.
- Хочешь апельсин?
- Так ведь нельзя...
- Плюнь ты на них! - По-воровски оглянувшись, профессор Паверман быстро
сунул ему в рот дольку. - Они тебя вообще-то кормят?
- Атмовитаминами. Нюхаю атмосферу, насыщенную какими-то витаминами и
питательными микробами.
- Вот гадость, должно быть! - Паверман сморщился.
- Нет, ничего... Сыт...
- Тебе все ничего. Ну, а как вообще?
- Нормально.
- Да? Слушай, ты все-таки подумай... Я пришел тебе сказать, что еще не
поздно передумать...
- Чего передумать? - удивился Юра.
- Вообще, я ничего не понимаю! - Паверман вскочил и забегал по комнате. -
Рихман, изучая молнию, погиб, но погиб сам, никого не подставлял!
Менделеев сам поднимался в воздушном шаре! Пикар сам взлетал на
стратостате! Ру и Павловский себе первым привили новые сыворотки! Биб сам
спускался в батисфере! Потехин сам летал на Луну. Почему же я должен
уступать риск и честь первого испытания? Я написал письмо в ЦК! Это
нарушение научной этики!
Юра молча смотрел на него и улыбался. Эта улыбка вывела профессора
Павермана из себя.
- Ах, вы улыбаетесь... Вы не хотите со мной разговаривать! - Неожиданно он
перешел на "вы". - Откуда-то приходит молодой человек, и почему-то именно
он должен сделать то, что я готовил всю жизнь. Это справедливо? Я вас
спрашиваю, это справедливо?
Юра как можно мягче, конфузясь, сказал:
- Ведь нужен молодой и очень здоровый испытатель, Борис Миронович... А вы
не годитесь, совсем не годитесь...
- Конечно, я просто старый дурак, - сказал Паверман, быстро наклонился,
крепко сжал Юрины плечи и ушел, почти убежал...
Потом пришли несколько человек из хоккейной команды долголетних во главе с
тем, который так ловко помог Юре забрасывать шайбы в знаменитом матче со
Степами. Его звали Смельцов, ему шел сто двадцать восьмой год, но
коренастый, медлительный, с легкой проседью в густых, волнистых волосах,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг