напутствуют меня на небольшую и, быть может, занятную прогул-ку перед сном.
Я отправился за стариком, решив впредь называть его провожатым.
2.
Когда я вышел с ним на улицу, дул холодный ветер. И мне вдруг
показалось, что я зря впутался в эту историю. Я не любитель
непрограммируемых приключений. Я хотел только послушать занимательную
историю. А здесь отчетливо пахло приключением. Ощущение, знакомое любому
пешеходу, кто любит идти вечером по неосвещенной улице или садиться в
автобус, полный пассажиров, в котором темно. К тому же сотни и тысячи
реклам на площади; огоньки при нашем приближении к черному дому, а именно
туда мы с ним пошли, словно бы предупреждали, чтобы я этого не делал. Но,
желая самому себе доказать... я не успел подумать, что я там собирался
себе доказывать. Провожатый вдруг заговорил, перейдя на "ты".
- А документы у тебя в порядке?
Я уже не удивился такому вопросу. Удивился только тому, что он продолжал
говорить в том же тоне, как и в кафе, на псевдокаком-то языке. Я почему-то
был уверен, что сейчас он заговорит изысканно и литературно.
- Паспорт, - бросил я.
- Покажь, - сказал он, протянув руку в лайковой перчатке с перстнями.
У рекламы, извещающей, что в этом здании находится "Саксона" и там
можно вкусно провести время, провожатый изучал мои документы.
- Не пойдет, - сказал он.
Мне было все равно. Я уже хотел домой.
"Суну-ка я ему монету и откланяюсь", - подумал я и достал ее из кармана.
Увидев такой жест, старик осклабился, помягчел.
- Мало, однако, хозяин, - сказал он, оценив мой жест.
- Сколько же тебе надо? - спросил я, уверенный, что зря продолжаю
никчемную беседу.
- Ну, десять раз по столько, - заканючил он.
Я прикинул, что если бы я сегодня не отдал машину, то она все равно
обошлась бы мне дороже, чем та сумма, которую вымогал провожатый, и вынул
из бумажника помятую бумажку. Старик сунул бумажку в карман вонючих,
протертых на коленях штанов, долго шарил там (жест, помоему, неприличный),
достал оттуда какую-то штуковину, подышал на нее и в мой паспорт, не
спрашивая меня больше ни о чем, поставил какую-то крупную кляксу, на
которой я потом долго и безуспешно пытался прочесть буквы, повествующие,
что провожатый повел меня в какое-то то ли общество, то ли еще во что-то,
имеющее название абсолютно неразборчивое в первой части, а во второй:
"возросших на свободе дерев".
- У тебя что здесь, дед, сумасшедший дом или княжество Монако с
суверенной территорией? - спросил я его.
- Пойдемте, - мягко и на этот раз интеллигентно сказал старик. Но когда
я посмотрел на него с удивлением еще раз, старика не было, а стоял передо
мной средних лет человек с красивым лицом, в изящном костюме, с
клинышкообразной черной бородкой, слегка грассирующий, элегантный.
Окладистую бороду, поношенные штаны, рубаху с веревкой, парик с лысиной и
мотоциклетную кепку он уже укладывал в вынутый из кармана же и
расправленный пакет с надписью "Мальборо". И мы двинулись. Ибо сейчас я уже
чувствовал себя в его власти.
Но чем ближе мы подходили к дому, тем тише становилось на улице, все
реже попадались нам прохожие. Когда мы оказались в тени дома, которую
наметила по контуру все еше сияющая луна, прохожие и вовсе исчезли.
Рекламы как-то поблекли, а переступив границу тени, я услышал грубое и
неожиданное:
- Стоять!
- Вы знаете, я, пожалуй, лучше пойду, - сказал я экс-старику.
- Теперь это невозможно, - галантно возразил он мне, - чтобы выйти
отсюда, вам нужно снова заплатить пошлину и получить разрешение. И я
охотно вам дам его, по только после того, как вы осмотрите наши
достопримечательности. Видите ли, наш дом - это дом одноразового туризма.
Все жители города один раз да побывали там. Я не припомню, чтобы кто-то
побывал у нас дважды. Но и за насильственное ознакомление с
достопримечательностями надо платить, - улыбнулся он. - Поэтому ничего не
поделаешь.
- Но почему меня никто не предупредил, что здесь такое насилие? -
спросил я.
- Видите ли, - сказал незнакомец, - люди не любят расставаться с
деньгами. Поэтому каждый, кто потерял их, обязательно пожелает того же и
ближнему. Но для путешественника, а именно таковым вы мне представляетесь,
то, что я вам покажу, все же небезынтересно.
Все это он говорил мне, пока мы стояли в тени, и я, оглянувшись,
тоскливо смотрел на освещенную площадь, на противоположной стороне которой
серебрился мой отель с уютной комнатой.
И вдруг кто-то снова явственно рявкнул у меня над ухом:
- Стоять!
И тут же я получил очень болезненный удар чего-то железного под
подбородок. Я подумать не мог, что это "что-то железное" может быть
оружием. В темноте я едва разглядел какого-то маленького человека с
большим ружьем. Он долго чиркал кремниевой зажигалкой и, наконец, запалил
крошечный огонек. Огонек все время гас на ветру. Наконец более или менее
загорелся, запахло не то мазутом, не то керосином.
- Давайте ему ваши документы, - властно сказал провожатый.
Человек с ружьем долго изучал документы. Изучив их, он приблизил
вонючий огонек к моему лицу, словно сверяя с моим паспортом, потом
спросил: "Что несешь?" И, не дожидаясь ответа, стал облапывать меня,
похлопывая по карманам.
Неприятная процедура заняла минут двадцать. Наконец человек с ружьем
отстал.
- Свободен, - сказал он коротко скорее моему провожатому.
- Осторожно идите, - предупредил меня провожатый. - Дороги тут не
больно хорошие.
Это, им сказанное, было лишним, потому что я и так уже почувствовал
особенность местных дорог, провалившись в своих новых ботинках в какую-то
скользкую дрянь, отчего в воздухе запахло навозной жижей.
3.
Глаза понемногу стали привыкать к темноте. Осторожно ступая, ведомый
под руку моим спутником, я приближался к черному подъезду дома, который
оказался не так черен, как все остальное здание. В нем мерцал крошечный
огонек. Такой бывает в коптилках.
- Отчего у вас так темно? - спросил я.
- У нас темно? - удивился мой спутник. - Нет, батенька, мы просто
экономим. Вы посмотрите на эту площадь. Ну куда это годится, столько горит
всякого!
Я, конечно, улыбнулся на эти слова, но, к счастью, в темноте мою улыбку
он не заметил.
- Ну-с, с чего вы предпочитаете начать осмотр? - спросил меня мой
спутник.
- А ни с чего, завели, так показывайте что-нибудь. Надеюсь, в помещении
чище, чем на улице, - добавил я сварливо.
- Там просто рай, - сказал мне мой спутник, полный радушия. - Но нам
повезло, - добавил он, - повезло. Раньше мы нашим гостям никогда не
показывали колдобин, обшарпанных стен. А вам покажем. Чтобы вы вовремя
поостереглись. К тому же у нас теперь гласность.
Возле самого подъезда дома я увидел множество черных предметов, в
темноте похожих на людей. Трудно, правда, было разглядеть, что это такое,
поэтому я стал задавать вопросы.
- Это наш некрополь, - бодро доложил проводник. - Усыпальница, -
добавил он и еще добавил: - Это все памятники бывшим хозяевам этого дома.
Всмотритесь в их лица... Только имейте в виду, что за нами наблюдают, -
добавил он вполголоса, - поэтому поклонитесь им всем. Можете ограничиться
общим поклоном, но сделайте умильное лицо. И пойдемте в подъезд.
Я не стал спорить, сделал, как он сказал, но, кланяясь с умильным
лицом, в нижней позиции тихонько спросил:
- А сколько времени занимает вся эта экскурсия?
- Не успеете соскучиться, - сказал мой провожатый и, взяв за локоть,
повел в подъезд, однако, у самой лестницы резко задержал. - Во-первых, не
оступитесь, - сказал он, показывая под ноги, где валялись какие-то обломки
мрамора.
- У вас ремонтные работы? - с неудовольствием осведомился я, больно
ударив ногу об один такой обломок.
- Отчасти, - заявил он. - Новый хозяин дома распорядился перестроить
немного фасад и убрать лишние памятники, которые вот таким образом и
убираются. Но вы не думайте, - поспешно добавил он, - их убирают в полном
согласии со всеми жильцами нашего дома. У нас есть специальный комитет,
который выясняет мнение каждого на этот счет.
- Очень интересно, - пробормотал я, выдергивая рукав из цепких объятий
невесть откуда взявшейся колючей проволоки, оказавшейся возле самой двери
парадной.
- Не спешите, - сказал чернобородый. - Есть еще "во-вторых".
- Вот как?
- Да, здесь, у самого входа, с левой стороны, вы должны тоже
поклониться, только более искренне, чем только что. И уж упаси вас Боже
назвать там, в подъезде, это экскурсией. Там не только наблюдают. -
закончил он.
- А что там? - опасливо спросил я.
- Там мумия первого хозяина этого дома.
Я не нашелся, что ответить на это.
- Я надеюсь, она в саркофаге, - выдавил я из себя.
- Да, тут вы можете не беспокоиться. - И с этими словами он нажал
какую-то кнопку. Послышался приглушенный вой сирены, и двое каких-то людей,
которых я не сразу приметил возле парадной двери, стали крутить ручку
лебедки, отчего поползла вверх железная решетка, мною (и не мудрено) в
темноте не замеченная. Путь был открыт, и мы благополучно вошли вовнутрь,
где я все сделал в соответствии с ритуалом.
Не могу сказать, что это был очень приятный ритуал, и, хотя я был готов
к нему, я все равно вздрогнул, но высказаться по этому поводу мои спутник
мне не дал.
- Эта наша традиция и идеология. - сказал он веско.
Мимо нас пробежали какие-то люди в касках и с оружием. Они были в
шинелях и несли большой кусок материи, я не разглядел, какого он цвета. Они
несли его на штыках, как лозунг, но сколько я ни вглядывался, ничего на нем
написанного не обнаружил.
- Я, пожалуй, начну немного с истории. - сказал мои гид. - этот дом был
построен очень давно, в незапамятные времена. В нем жили люди, по-видимому,
предки тех, что живут и сегодня. Но им почему-то не понравился бывший
хозяин. Они убили его и установили в доме самоуправление. Выбрали старшего.
- В саркофаге внизу - это тот, которого убили?
- Нет, нет, нет, нет и еще раз нет, что вы! Внизу в саркофаге как раз
тот, кто его убил. А кого убили, у нас лаже портрета нету. Правда, я могу
вам его показать. - Он прислонился к обшарпанной стене, приглашая меня
закрыть его полами пиджака. Достал мягкий, подстать своим перчаткам,
бумажник, вынул оттуда сложенную в восемь раз фотографию с облупившимся
эмульсионным слоем, и, сунув мне ее на секунду под нос, прошептал: -
Смотрите, но только быстро.
Я не успел ничего заметить. И заметить там было, по-моему, уже нечего.
- Ну так вот, а потом началась демократия. Каждый жил в свое
удовольствие, за дом не платил, конечно, его не ремонтировал.
- А что, жильцы этого дома промышляют только нищенством? - спросил я
наивно.
- Сейчас уже да. Это идеология нашего хозяина.
- А сколько их было всего - хозяев? - спросил я, вспоминая, что бюстов
у входа я видел довольно много.
- Сейчас этого уже никто не помнит, - сказал чернобородый. - Шесть или
семь.
- Вот как? - удивился я.
- Ну... - замялся он, - в одних учебниках истории их пять, в других
семь, какое это имеет значение!
- Их дом с тех пор не перестраивался?
- Что вы, - сказал чернобородый, - это строжайше запрещено правилами
внутреннего распорядка. Даже одно упоминание об этом грозит строгим
наказанием.
- А вы сами как думаете, сколько их было? - спросил я, настойчиво
возвращаясь к предыдущему вопросу.
- Пять или семь?
- Я при исполнении, - замялся чернобородый. И я не стал больше
настаивать.
- А чем занимаются жители этого дома?
- Ну, всем тем же, что и жители других: родят детей, едят, пьют, смотрят
телевизор, который им показывают по специальному каналу, потому что они
никогда не выходят из дому и общение с внешним миром может на них пагубно
отразиться.
- А вы общаетесь с внешним миром? - спросил я.
- Конечно, - самодовольно ответил чернобородый. - Я же совсем другое
дело.
Но в чем это дело, не пояснил.
- А где же работают жильцы? Основное их дело в чем?
- А кто где. Но с обязательным условием - не покидать пределов строения.
- Что же, они изготавливают нечто такое, что потом обменивают на...
- Да. Дело все в том, что нашего дома на этой площади все боятся.
Попробуй не обменять кусок плохо отесанного бревна или старую паклю на
что-то стоящее под угрозой оружия.
- Да, - согласился я, - под угрозой оружия я и сам бы наверное, отдал
вам, да не за паклю, а просто так, все, что у меня есть.
- Но вы меня немножко перебили... А впрочем, как хотите, можете задавать
вопросы.
Естественный вопрос возник у меня сам собой.
- И что, никто не вздумал изменить форму своего существования?
- Почему же, были и такие, - сказал провожатый. - Вот кельнер, который
вас обслуживал в кабачке, где мы познакомились, он тоже жил когда-то в
нашем доме. Потом убежал, в него стреляли. Но не попали. Пытались
притащить его силой - не удалось.
- Но, но-моему, он неплохо себя чувствует в этом кафе, зачем же его
тащить назад в дом?
Мой собеседник не удостоил меня ответом.
- Или взять девицу, - продолжал он, - которую вы тоже видели. С трубой,
помните? Она ведь и стихи пишет. И такие, знаете ли, стихи. Сидела у нас в
чулане несколько дней. Не знаю, как ей удалось из него выбраться.
- Но она тоже не жалуется теперь на свою жизнь, - настаивал я.
- Не жалуется, - согласился мой спутник. - А может, и жалуется, не
знаю. У нас, оттого что она сидела в чулане, ее все знали, а там она на
своей трубе сыграет раз-другой, да и все. Кому такая свобода нужна!
- Значит, вы все-таки сами считаете, что в вашем доме со свободой не
густо?
- Ну почему же! Сейчас, пожалуйста. Вот обратите внимание, - и он сделал
жест рукой, приглашая меня осмотреть стены коридора, по которому мы шли,
сплошь испещренные всякого рода надписями, явно направленными против
сегодняшнего хозяина.
- А как сам к этому относится?
- А он их почти не видит, потому что редко бывает в доме. Он ходит по
площади вместе со своей женой, размышляя, что бы еще перестроить в нашем
доме.
- А что у вас вообще можно перестроить? У вас же очень мрачно, - сказал
я.
- Конечно, но это стиль нашего здания, экзотика, если хотите. Заметьте,
вы все-таки предпочли осмотреть наш дом, а не любой другой, имеющийся на
этой площади.
- Да уж, - сказал я, вспоминая, что левый ботинок, носок, ну, конечно,
и правый придется теперь выбросить.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг