сказочного здравого смысла. Однако спящий Сильвано с удовольствием
отметил, что его далекий-далекий предок, в котором воплотилась душа
сегодняшнего Сильвано-романтика, не отступил.
Сильвано двухсотлетней давности отправился в темный предгрозовой лес,
чтобы найти черный лесной тюльпан для дамы своего сердца.
Сильвано сегодняшний был тронут поступком себя древнего.
Лес, по которому бродил он, совсем не был итальянским. Лес был
российским, и это спящий отметил немедленно.
Но женщина, ради которой двадцатилетний парень рисковал если не жизнью,
то по крайней мере психикой в конце восемнадцатого века, была итальянкой.
Каким это могло случиться образом, Сильвано не знал, поэтому продолжал с
удовольствием, но вместе с тем с трепетом, как иногда мы смотрим доходящие
до самого сердца фильмы, лицезреть про самого себя сон до конца.
Сильвано из восемнадцатого века был высок, строен, широкоплеч и
беловолос, только волосы у него были белые не от седины, как у его
далекого потомка, это были замечательные белые волосы россиянина.
Но черты лица спящий Сильвано уловил в своем предке такие же, как у
себя, и с удовольствием во сне рассмеялся.
Часто в реальной жизни, реальному Сильвано, коммерсанту, итальянцу и
доктору, часто говорили в России, что он похож на русского, и ему это
льстило. Сейчас, во время сна, он вспомнил это и воспринял совершенно
естественно.
Долго ли, коротко ли шел он по лесной дороге. Много ли, мало ли пережил
ночных приключений, в конце концов он, конечно, нашел вожделенный цветок,
и нашел его в тот момент, когда ударила молния, загрохотал страшный гром,
но именно во вспышке молнии, уже в наполненном красным светом лесу
Сильвано, а скорее всего на русский лад - Селиван, увидел росший
волшебно-черный, светящийся и отливающий синевой лесной тюльпан. Он
подошел к нему, осторожно сорвал, опасаясь лесного зверя, быть может,
притаившегося и охраняющего этот цветок, потом, не заподозрив неладное,
аккуратно свернул его в кольцо, потому что лесные цветы можно сворачивать
в венок, и надел на голову, а уж сверху - шапку. Такие шапки носили в его
деревне.
Она была более похожа на колпак, только наверху вместо острия пирамиды
был скос, в котором мужчины носили деньги и разные другие мелочи. Надо бы
напомнить, что Селиван был одет в кафтан, в котором восемнадцатый век еще
карманов не предусматривал.
Сильвано современный, с удовольствием почивая на кровати, наблюдал за
своим смелым предком и теперь только вдруг забеспокоился: доберется ли и
как он доберется до своей деревни.
Но не деревня была причиной нетерпения итальянца, ему ужасно захотелось
увидеть сам объект - женщину, ради которой его достойный предок натерпелся
в далеком лесу суеверного страха.
Но вместо женщины (провидение не хотело дарить Сильвано незаслуженный
им пока хэппи энд) он увидел только, как Селиван, пригнувшись, как под
ударом бича, после очередного раската грома, помчался было к лесной
дороге, он знал уже, до дома верст пять или шесть, и пусть будет даже
дождь, и град, и снег, но уже дорога его к деревне выведет.
Не тут-то было. В этот момент зарядил такой сильный ливень, что
современный Сильвано, глядя на эту сцену, в неразгаданном сознании,
прокручиваемом ему белым мерцающим шаром, и сам промок до нитки.
А дальше Сильвано Черви, итальянскому коммерсанту, пришлось даже
немножко поплавать, потому что уровень воды вдруг поднялся, мох перестал
хлюпать, он скрылся под водой, которая продолжала подниматься, и бедный
Селиван, придерживая шайку с драгоценным цветком, вскоре вынужден был
поплыть.
Пейзаж за какие-то мгновения изменился. Лес превратился в реку, потом в
море, безбрежное море, конца и края которому видно не было. Но странно
выглядела эта внезапно возникшая морская поверхность с торчащими кое-где
верхушками деревьев, похожими на мачты затонувших кораблей. Их освещал
льющийся словно из воды белый мерцающий свет.
И в тот момент, когда теряющий силы Селиван, с трудом доплыв до одного
такого дерева, вцепился в него, взобрался чуть повыше, чтобы хлюпающая
вода хотя бы не доставала его ног, движение воды остановилось, море
перестало подниматься, и, глядя на этот странный, непостижимый пейзаж,
Селиван, не сумев превозмочь усталость, натянув потуже шапку себе на уши,
внезапно уснул.
Долго ли, коротко ли спал, трудно сказать, но проснулся он от движения
воды и увидел в слегка развидневшейся тьме, как к верхушке его дерева
пытается пристать какое-то многолапое существо.
Сперва Селиван, как оно водится, испугался, потом удивился, но, решил
отдаться Господу и, перекрестившись, подумал, что пусть оно будет, как
будет. И стал рассматривать существо.
То, что он видел, будет являться теперь грядущим поколениям в ночных
кошмарах и заставит их осмыслить и анализировать бытие.
Существо подгребло к дереву, на котором сидел Селиван, и попыталось
взобраться на торчащую из воды ветвь, у него это сперва не получилось, а
тут как раз русская душа взяла верх и над страхом, и над сомнением, и
даже, может быть, и неприязнью. Селиван подставил этому существу руку, и,
тогда только увидел, что перед ним иззябшая, продрогшая, впрочем, очень
милая, отливающая всеми оттенками радуги, насколько это все было возможно
заметить в полуволшебную искрящуюся ночь, ящерица, и уже совсем он не
удивился, что она заговорила человеческим голосом, потому что на голове у
нее сверкала корона.
Наш Сильвано Черви с удовольствием смотрел на эту сцену и тоже не
удивился, потому что в отличие от своего далекого предка умел
классифицировать подобные явления и не стал называть это чертовщиной, не
стал во сне креститься, а просто бросил себе в сознание одно слово:
"сказка" и с удовольствием стал смотреть, что будет дальше.
А дальше было то, что всегда бывает с добрыми, славными и бескорыстными
людьми, независимо от того в сказке или реальной жизни они живут; Селиван,
забыв про тюльпан, который он с таким трудом и с таким риском добыл для
своей возлюбленной, перестал придерживать шапку, отчего та сперва съехала,
а потом и поплыла вместе с тюльпаном в каком-то неизвестном направлении,
стал прижимать к себе ящерицу, намереваясь согреть ее, и когда увидел, что
она, как ребенок, заснула, попросту сунул ее под свой мокрый кафтан и
заснул тоже. А может быть, это и не сон был вовсе, а что-то иное.
Утром же, когда явь, названная потомками "сюром", слегка приблизилась к
реальности, они проснулись, и оказалось, что все изменилось, спала вода, и
увидели они, теперь уж со страхом, что сидят на верхушке огромной сосны; и
бережно, осторожно, чтобы не потревожить ящерицу, которая так доверчиво
прижалась к нему, Селиван слез с дерева, н тут ящерица заговорила.
- Спасибо тебе, добрый человек, - сказала oиa совсем так, как говорят в
сказках, - помоги мне теперь добраться до дома, н мой отец вознаградит
тебя.
"Какая может быть тут награда, не испугавшись говорящего чудища,
подумал Селиван, потому что тут только вспомнил о потерянной шапке и
тюльпане, из-за которого вся эта история с ним и приключилась. - Вряд ли
твой отец может помочь мне найти то, что я потерял."
- Мой отец может все, - сказала ящерица, словно разгадав его мысли, - и
ты поймешь это, но может быть не сразу, ты это поймешь через двести лет, а
сегодня тебе стоит только поверить ему. Иди туда, куда покажет тебе путь
белый луч.
И наш Селиван, хлюпая в своих лаптях по мху, который стал еще более
мокрым после того, как пропитался целым морем, пошел по дороге - не
дороге, но, скорее будет сказано, лесной тропинке, освещаемой белым лучом,
и так дошел вместе с ящерицей на руках до болота.
Около болота ящерица заволновалась, что-то пискнула на своем, уже не
человечьем языке, и тотчас же болото разверзлось, и появилась в глубине
его мраморная лестница, которую Селиван даже представить себе не мог,
потому что никогда не видел дворцов ни на картинках, ни тем более наяву.
Господский дом князя на дворец похож не был.
Ящерица предложила спуститься, и Селиван решил не огорчать ее. Он стал
спускаться по мраморной лестнице, как ему показалось, в преисподню, но
вскоре оказался не в аду, а в покоях удивительного дворца, стены которого
были инкрустированы изумрудами, алмазами, сапфирами, ляпис-лазурямр!,
агатами, и далее, снова не убоявшись, пройдя по длинным залам через
анфиладу раскрывающихся перед ним дверей, наконец дошел до последней, а
когда она за ним закрылась, он с ящерицей на руках оказался перед троном
владыки морского, которым был стоглавый дракон.
"В сказке любого народа можно найти описание драконов, - подумал во сне
Сильвано, - но очень мало кто из людей, читающих и передающих из поколения
в поколение эти кладези народной мудрости, понимает, что все, что написано
в сказках, - правда, только, конечно, не такая правда, которая являет
собой: "дважды-два четыре", а символическая правда, в которую надо просто
поверить и которой надо следовать.
Поэтому он и смотрел с трепетом, что будет дальше, потому что именно в
этот миг его предок Селиван подошел к самому трону, опустил ящерицу на
перламутровый пол, и по этому полу она добежала до трона своего владыки и
отца, взобралась на подлокотник кресла и оказалась возле самых глаз
дракона и что-то свистящим звуком ему прошептала.
- Спасибо тебе, - загрохотал голос дракона, - за то, что спас мою дочь,
- и далее, как отметил спящий, но не теряющий чувства юмора, Сильвано,
стал декларировать в точности так, как это делают члены правительства.
- Жизнь твоя будет отныне интересной, - заявил дракон, - ты увидишь
многие страны и полюбишь ту, которую любишь неистово, ты станешь ее мужем
и ты будешь... - и тут, если бы Селиван мог только представить себе, что
существует на свете кино, и сумел бы сравнить то, что он увидел, с тем,
что знал... Но поскольку кино он никогда не видел, ибо оно было изобретено
только через полтораста лет, он, как зачарованный, смотрел на светящуюся
стену, на которой проигрывались невероятные возможности будущей жизни его
и его потомков.
- Ты будешь человеком, который сможет концентрировать время, - сказал
дракон, не объяснив бедняге, что такое время и что такое его
концентрировать. - Ты будешь владыкой мира, потому что ты будешь
выцеживать из своего сознания уроки истины, проигрывать их вновь
оттачивая, как оттачивает гранильщик камней свои изделия. Ты будешь
хозяином Вселенной. Я знак/это, потому что хозяином Вселенной, - закончил
свой монолог дракон, - может быть только добрый человек, которым ты
являешься.
Тут наш Сильвано заворочался в своей кровати. Не то чтобы сон вдруг
оставил его. Но ему вдруг стал ясен тайный смысл появления этого дракона
как в его собственном сне, так и в жизни его далекого предка, он понял,
что под видом дракона для того Селивана, который не мог воспринимать
абстрактно ничего другого, кроме чертей, дракона и Бога (но Бога он пока
не был достоин, а к черту не пришел), - это была та формула его грядущего
бытия, которой единственный в то время, в конце восемнадцатого века, он
мог поверить и которой мог подчиниться, и поэтому он с ужасом о. иииn.1
стал следить за каждым словом своего предка, ожидая развя^ги ruo теперь
уже доподлинно понимал, что все, что послано ему ccru.^-i/i н" сне,
неспроста.
Но Селиван воспринимал отнюдь не космический разум, заключенный в
драконью форму, дабы быть понятным людям конца позапрошлого века. Он видел
перед собой чудовище, способное говорить на родном ему языке, и наверное
мало что понимая из того, что говорил ему дракон, представил себе только
одно: когда творишь добро, можно договориться с кем угодно.
Дракон, как оно и всегда бывает в сказках, предложил нашему Селивану на
выбор три вещи в знак приязни и благодарности, но Селиван, который безумно
любил женщину, отказался и от злата, и от серебра. Он попросил вернуть ему
утраченный потоком морским волшебный лесной тюльпан, и когда этот тюльпан
был принесен ему на золотом блюде, просто взял его и бережно сунул за
пазуху, право, не совершая этим ничего особенного.
Когда же наступило время прощания, дракон, а вернее, те силы, которые
создали этого дракона в воображении Селивана, медлил.
Дракон получил указание Вселенского разума обеспечить программой бытия
уносимый этим парнем из покоев дракона предмет, будь то монета или
драгоценный камень, но тюльпан существо эфемерное, оно исчезнет, и тогда,
обещав на ближайшее столетие счастье всему роду Селиванову, дракон не
сможет сдержать своего слова.
И он придумал, что он сделает: дракон достал откуда-то из-за трона
массивный крест черного дерева и протянул его парню.
- Этот крест береги, - сказал дракон, - этот крест помогает всем, кто к
нему прикасается, помогает тем, что возвращает прошлое, но только помни,
что подобно мужчине и женщине, которые, соединившись, рождают жизнь, этот
крест тоже должен соединиться с тем куском дерева, с которым вместе они
создадут нечто, что способно победить время.
Береги этот крест. А нечто ты найдешь сам.
Из поколения в поколение передавай этот крест и никогда никому чужому
не доверяй его. Под чужим я разумею недоброго. Когда ты найдешь это нечто
через сто, двести, триста лет, ты сможешь стать властелином мира.
Очень хотелось нашему Сильвано посмотреть, чем все это кончится, и во
что превратится дракон, и куда пойдет Селиван, он заинтересовался той,
ради которой его далекий предок потерпел столько страха, еще раз вспомнил
отчетливо, что она итальянка. Потом стал размышлять, почему вообще все
показанное ему показано так, а не иначе, и сон ли это, и что еще было
важно узнать.
В конце концов он стал ворочаться, и словно бы подталкивать дракона для
того, чтобы тот рассказал еще больше, и в тот момент, как это всегда
бывает, когда мы опережаем события, начинаем вдруг бежать впереди паровоза
или ударяем в колокола, не взглянув в святцы, проснулся.
Но проснувшись и намиловавшись с женщиной, которую он обожал и которая
недавно стала его женой, и которую он искал, как он говорит, шестьдесят с
лишним лет, он вдруг стал холодным и суровым. Это его состояние пришло
оттого, что он явственно вдруг вспомнил только что виденный сон и в этом
сне была какая-то одна деталь, которая не давала ему покоя. И когда он
перебрал в своем сознании все, что только мог перебрать, чтобы вспомнить,
что это была за деталь, он увидел на столе нарисованный им сегодняшней
ночью чертеж и понял, что он нарисовал крест точно такой же формы, какую
он видел в этом сне.
Оттолкнув немедленно обнимающие его руки ничего не понимающей женщины,
не позавтракав, не приняв душа и не совершив обычный утренний моцион, не
одевшись, он как был халате, прошел в другую комнату, достал из ящика с
инструментами стамеску, вернулся в спальню, просунул стамеску в щель бюро
и, не думая, что он испортит хорошую, а более того - старинную вещь,
стукнул по ручке ее своей широкой ладонью, от чего, конечно, крышка
расщепилась, потом, не раздумывая, приподнял с хрустом верхнюю ее часть на
глазах с ужасом глядящей на него жены и немедленно со сладострастием
увидел, что в крышке бюро действительно существует полость, и эта полость
также имеет место быть в форме креста, который он видел во сне.
Но и крест в свою очередь ему напомнил о невероятном. Он снова подошел
к ящику, откуда он вынул стамеску, там лежали и другие инструменты и
прочее разное барахло, предназначенное для чего-то:
как-то виньеточки, какие-то картпночки, куски дерева, гвозди,
выключатели, и там, среди мусора и хлама, обнаружился и вот этот самый
крест.
Сильвано мог бы теперь поклясться, что это был тот самый, который
двести лет назад дракон подарил ему в его прошлой жизни.
Он взял этот крест в руку и стал думать о том, что он валяется у них в
доме давно, почему-то, приехав сюда из Италии, он захватил его с собой,
думал приспособить его для чего-то, а до того он провалялся в доме его
предков много лет, передаваемый от деда-прадеда к отцу и сыну, но
применения этот крест не находил, и в общем-то единственное, для чего он
мог служить, это как бессмысленный символ чего-то: его вешали в квартире,
хотя бы потому, что он был сделан из темного дерева.
На свете бывают такие вот бессмысленные предметы, которые отчего-то
берегутся хозяевами.
Сильвано вдруг понял, схватил этот крест и, не протерев его тряпкой,
подбежал к бюро и ему показалось, что крест сам выпал у него из рук и
вошел в ту полость, которая была в бюро много-много десятилетий назад для
этого креста уготована.
Он не мог вымолвить ни слова.
Он подошел к своей жене, обнял ее за плечи и подвел к бюро. И когда они
подошли, ему показалось, что крест неплотно лежит в пазах.
Он протянул свою руку и нажал на крест таким образом, чтобы он точно
лег в предназначенный ему паз. Последнее, что помнил доктор Сильвано Черви
перед тем, как спальня его превратилась в сердцевину, как ему показалось,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг