в детстве, - спросил я.
Мама молчала, думая о чем-то, но мне показалось, что она растеряна.
Экскурсия закончилась, и тогда несколько голосов на разные лады стали
звать девочку. Но девочка в это время была занята серьезным делом: она
подносила старику обломок кирпича, а он, аккуратно обмазывая его глиной,
заделывал пробоину в стене, и девочка не хотела никуда идти, она
оставалась помощницей старика, пока молодая женщина, очевидно ее мать, не
подошла и не увела ее.
Маме вдруг захотелось уйти отсюда. У нес разболелась голова и виной
тому, вполне возможно, были не только и не столько нахлынувшие
воспоминания, сколько разъяренное ветром кавказское солнце.
- Ты знаешь, сыночек, пойдем, - сказала она, - а то мы с тобой на
самолет можем опоздать.
- Ну что ты, самолет в восемь вечера, а сейчас пять, хотя, конечно,
если ты хочешь, пойдем.
Старик между тем выкладывал уже верхний ряд кирпичей, с трудом
дотягиваясь до него, поминутно кряхтя и как будто на что-то тихо жалуясь.
Один из обломков был особенно тяжелым, он состоял из трех кирпичей,
схваченных давным-давно цементом. Старик с трудом поднял его, собрался
было забросить на самый верх, но не рассчитал.
Сделал еще попытку, и тогда сильные руки подняли камень и поставили как
раз туда, куда пытался его закинуть старик и где ему должно было
находиться.
Перед стариком стоял я. Старик приветливо посмотрел па меня, кивнул
головой и осторожно дотронулся шершавой ладонью до моего плеча, потом
пробормотал что-то вроде слов благодарности и указал на верхнюю кромку
незаконченной ограды. Я понял, что старик просит ему помочь еще и что дел
тут минут на пять всего.
Я повернулся к маме - она присела у ограды прямо на землю, облокотилась
и смотрела на меня так странно, что я подбежал и взял ее за руку. Рука
была ледяная:
- Что с тобой?
- Нет, нет, ничего! Конечно, ступай, помоги ему, да скоренько, и пойдем
отсюда. Мне, кажется, немножно нехорошо.
Я быстро помог старику и, отряхиваясь от кирпичной пыли, оглянулся на
маму она теперь полулежала в нише, привалившись головой к холодному камню.
"Скорая помощь" не заставила себя ждать. Тут и старик мне помог. Вместе
с ним я довел мамочку до машины, а через полчаса, как сквозь сон, я уже
слышал обнадеживающий голос старого профессора:
- У нее солнечный удар.
- Мне можно ее увидеть?
- Лучше не стоит, она теперь спит.
- Но мне необходимо ее увидеть!
- Тогда прошу вас, пройдите сюда.
Я вошел в небольшую светлую ::злату и увидел там маму, лежащую на койке
поверх одеяла. При моем появлении она открыла глаза, улыбнулась и так, с
улыбкой, заснула.
Через два часа она была почти здорова.
А пока она спала, я вдруг совершенно отчетливо увидел, как раздвигаются
стены больничной палаты, как простой плохо выкрашенный потолок
превращается в лепной. Я опустился на стул, который подо мной оказался
мягким креслом.
Я уже был в этом зале. Я вспомнил, это был дом моих предков. Я
прекрасно понимал, что никак не гармонирую с этим домом, я видел перед
собой красивых людей и маленького мальчика, который забирался на колени к
своему брату.
Тут же на столешнице с краю лежал пистолет.
- Хочешь пострелять? - спросил его брат.
- Не хочу, - твердо сказал мальчик.
Брат взял пистолет и прицелился в дверь. Потом встал, укрепил свечу в
анфиладе и стал показывать мальчику, как надо целиться.
С минуты на минуту в дверь, в которую был направлен пистолет, должна
была войти девочка. Я знал это, потому что уже пережил это мгновение.
И тут я встал со своего кресла и в состоянии сомнамбулы подошел к
столешнице, на которой лежала коробка с патронами. Я не обратил на нее
внимания. Пистолет снова лежал на краю столешницы.
Братья были увлечены разговором и меня не замечали, хотя я был теперь
им зрительно досягаем. Я решил пойти на это. Наконец тот, на коленях
которого сидел мальчик, меня заметил, но не поверил себе и перекрестился.
Я воспользовался замешательством, вынул из пистолета патрон и положил его
в коробку.
Потом я вернулся в свое кресло, но все равно пребывал в нервном
ожидании. А брат снова стал забавлять малыша пистолетом.
Вскоре отворилась дверь, в комнату впорхнуло удивительное создание.
Выстрела не произошло. Но зато случилось другое. Я стал видимым. Я
изменил историю, изменил время и теперь принужден был, наверное, погибнуть
в его пучине.
...Когда я понял, что в настоящее мое время мне не вернуться, я всю
свою долгую жизнь мечтал, как бы дожить до момента рождения своей мамочки,
чтобы сказать ей ласковое слово, чтобы предупредить маленькую девочку, что
когда она вырастет, у нее родится сын - я, который ради нее перейдет грань
дозволенного в человеческом бытии.
Я посчитал, что к тому времени, когда ей исполнится шесть лет, я буду
глубоким стариком, и жил только одной навязчивой идеей: дожить, найти ее,
рассказать о том, что я - безобразный старец - ее сын, что меня скоро нс
будет на свете, но я появлюсь у нее вновь и что когда я в сорокалетнем
возрасте исчезну, чтобы она не волновалась.
Я знал, мне очень захочется поцеловать свою мамочку и на своей щеке
почувствовать ее поцелуй, от которого всегда становится мне спокойно и
хорошо; поцелуй, который всегда решал все мои проблемы.
Профессор закончил писать историю болезни, перечел написанное и,
разорвав листы, встал из-за стола. Он вышел в сад и прислушался к дневным
звукам.
Молодой человек и его мама попрощались с профессором. Он глядел им
вслед - сентнмснсальность, непростительная врачу, - и поймал себя на
странной мысли: ему захотелось, чтобы они поскорее исчезли, растворились в
дымке южного марева.
- Я ждала тебя всю жизнь, прежде чем ты родился, сказала мама.
Я посмотрел на часы. Вместо времени они показывали почему-то
пространство.
Глава 14
Доктор Сильвано Черви был счастлив. Благодаря на первый взгляд ничего
собой не представляющему, провалявшемуся много лет в семейном хламе
черному кресту (игрушке эпох), он получил возможность переделать не только
историю, до которой ему в общем-то было, как говорят в Северной Италии,
"до кацо, пнколлино", но получил возможность переделать свою собственную
судьбу, то есть те многие миллиарды мгновений, которые он использовал,
возвращая и бесконечно смакуя мгновения жизни с той, которую любил.
На машине времени, будто это была "Альфа- Ромео" он целыми днями
резвился в четвертом измерении (так он окрестил поездки в собственную
суетную безнаказанность бытия), наслаждаясь и упиваясь своей
всевластностью и только лишь, когда наступало время обеда, вдруг
чувствовал осознанное желание вернуться в обычное свое время
Сильвано был гурме.
Обыкновенно к обеду приходил сын его жены, с коим господин Черви был в
большой дружбе, и представить свою собственную жену без ее сына он никак
нс мог, поскольку, когда мы любим женщину, мы любим вокруг нее всё, что
принадлежит ей и составляет её.
Сын жены господина Черви было немолод. Более того, он был больше, чем
дитя, ибо грешил сидением за письменным столом и был фантазер. Поэтому с
его визитами господин Черви чувствовал смутное беспокойство, ибо понимал:
все им увиденное хорошо было бы пережить не в одиночестве и даже не со
своей обожаемой супругой, а п вместе с ее сыном, - поскольку, подумал он,
для него это, быть может, будет прекрасным сюжетом для нового романа. Так
он думал, нимало не догадываясь, что его приятель давно уже совершает
такие же вояжи.
Но сегодня сын отчего-то задерживался, и второй раз кольнуло господина
Черви смутное беспокойство. Когда он проанализировал, отчего с ним
происходит такое, несмотря даже на благоденствие от владения странным
аппаратом, он вдруг понял отчего.
Сына его жены просто не могло существовать в том времени, в котором
развлекался Сильвано. Дело в том, что этот сын мог вовсе не родиться,
поскольку вся история к обеду этого дня была им произвольно и эгоистично
изменена.
Вот поэтому и чувстовал итальянский папочка смутное беспокойство: так
удачно начавшееся путешествие по второй жизни было омрачено весьма
досадным обстоятельством.
Доктор Черви снял руку с волшебного креста, стряхнул с себя наваждение,
оказался в привычном для себя времени и отправился в столовую.
Циферблат часов, только что показывавший двадцать пять минут третьего,
словно по мановению волшебной палочки, вновь вернулся к без пяти два.
В столовой его ждал великолепный обед и беседа на трех языках, которая
текла размеренно, как это всегда обыкновенно бывало в их
доме,возобновилась.
Но когда волшебные щи и жаркое сменились не менее безудержным десертом,
господин Черви вдруг вспомнил, что он одинок в своих чаяниях и позволил
себе рассказать некую историю своему юному Лругу, для чего обнял его за
плечи, встал из-за стола и отправился с ним в спальню, где вознамерился
показать ему и деревянный крест, и бюро, и все, что с ними связано.
Против ожидания Сильвано молодой человек не удивился рассказанному
доктором Черви, а перебивал его таким образом, что у Сильвано не осталось
сомнений, что ему уже известно, что произойдет, если вот этот самый крест
положить в полость крышки бюро.
По поскольку оба спешили, оба были возбуждены от желания увидеть нечто,
то крест был положен неправильно, и вскоре оба очутились в удивительном
мире, совершенно не похожем на их сегодняшний, но и не напоминающий
нисколько тот, о котором говорил молодому человеку его двойник, о котором
господин Черви, впрочем, и не подозревал, ибо не читал книг своего
родственника.
Перед ними раскрылся удивительный зал, в котором не было ничего, кроме
огромной карты, развернутой во всю стену, которая смутно напоминала им
карту Земли. На ней, на самом верху, стояла дата - 2027 год, но океаны и
материки совершенно г;е напоминали своими очертаниями те, которые оба они
знали с детства.
Прежде всего господин Сильвано Черви и его спутник с чувством глубокого
неудовольствия обнаружили, что половина Италии отсутствует, очертания
Индии размыты вовсе и на карте совершенно отсутствует Австралия.
Великобритания своими чертами хотя и напоминала себя прежнюю, но чего-то в
ней все же хватало. А вместо манящей своей экзотикой страны как раз там,
где она должна была быть, на том месте, где испокон веку на всех картах
мира и всех времен был обозначен крошечный серп Японии, теперь простирался
довольно обширный материк, и, словно в противовес ему, Америка, состоящая
из Северной и Южной, наоборот превратилась в полуостров, на котором,
конечно, уже не было места ни Вашингтону, ни Чикаго, ни Нью-Йорку, ни даже
штату Вермонт.
"Это-невероятно, - подумали оба, - неужели это еще одна временная
ипостась?"
Но тут оба с удивлением обнаружили, что от поспешности поставили крест
вверх ногами, и, переставив его, снова отправились в путешествие уже по
время им ведомое.
Первым не выдержал писатель. Он отошел от бюро и тяжело сел в кресло, и
в его грустном взоре господин Черви смог внезапно увидеть все то, что он
пока не видел в странном струящемся свете, проецирующем иное время.
Сильвано Черви па мгновение задумался, после чего почувствовал словно
бы дурноту и, сняв руку с креста, тоже сделал шаг, и тоже сел в кресло.
Обоим путешественникам не хотелось разговаривать. Они находились в
странном оцепененпом состоянии, близком к состоянию медитации.
Через несколько мгновений они оба обнаружили, как их дух, осененный
голу бот .pf^TM контуром, выходит из их тела. Они словно взмыли над
креслами, оставив свои тела сидеть, и тут только почувствовали себя лучше,
причем странно с выходом из собственных тел немедленно исчез языковой
барьер, так часто мешающий в общении русскому и итальянцу.
Как это великолепно и легко, - первым сказал писатель.
- Да, - ответствовал ему итальянец, - но только мне кажется, что все
это достаточно странно и неподвластно земному разуму и земным силам. Вам
не кажется, мой милый Друг, что мы мертвы?
- Я совершенно этого не исключаю, - сказал его собеседник, - но в таком
случае, если верить Моуди, то мы должны сейчас пройти какой-то черный
коридор, чистилище и предстать перед ликом некоего Светящегося Существа.
В это самое мгновение, словно в подтверждение его слов, их взор
заволокла тьма, и через несколько мгновений они обнаружили себя
действительно в каком-то странном, очень ярком пространстве, где до
горизонта раскинулся луг и росла светящаяся трава с голубоватым отливом.
Посреди этого великолепия они тотчас же в действительности увидели
Светящееся Существо, приближающееся к ним. Описать его было невозможно им
обоим.
- Интересно, это существо будет с нами разговаривать одновременно или
по очереди, в сущности ведь мы вторглись в область иррационального и,
по-видимому, пострадали одновременно и, может быть, нанесли какой-то вред
этому иррациональному: стало быть, мы виноваты перед ним оба в равной
степени, - сказал тот, кто был моложе.
Не знаю, ответил ему Черви, тоже нс готовый к такой встрече.
Может быть. Посмотрим.
И в это же мгновение каждый па них увидел всю свою жестокую, но в
общем-то милую жизнь, всю прекрасную и праведную Землю. И с совершенно
спокойным взором стал смотреть, что будет дальше.
Светящееся Существо меж тем приблизилось к ним совершенно, и каждый
теперь стал про себя вспоминать то плохое, что было у него в жизни, а
также то, что множество задач, поставленных перед ним провидением, он
решил не хорошо, а коды, допуски, поправки и шансы - вовсе пропустил.
Молодой человек освободился первым. Ему было инкриминировано немногое,
о чем он никогда теперь не забудет, но то, что он еще способен будет
загладить на грешной Земле.
Чуть позже освободился и Сильвано Черви.
Тогда только, после этого удивительного разговора, они оба поняли, что
этот мир их не ждет, что пока еще он чужой для них, их никто здесь не
встретил и не принял, и они стали возвращаться обратно, но в эту секунду
молодой человек, от которого уже стало отдаляться Светящееся Существо,
вдруг на беду вспомнил невероятное свое неотрсагированное желание, которое
сопутствовало ему многие десятилетия. И он взмолился и попросил это
Светящееся Существо уделить ему еще на мгновенье внимания.
Существо остановилось и, как показалось младшему другу, удивленно
замерцало. И тут только молодой человек понял, что одному ему не вымолить
той просьбы, с которой он обратился к этому Существу, поскольку данный
вопрос мог быть решен лишь для них двоих.
Возвращаясь в свой век, он напоследок захотел отправиться в великую
тайну завершающейся эпохи Козерога.
Им обоим было предоставлено это. В небе на мгновение показался черный
огромный крест, точь в точь такой, который они оставили дома, воспарив в
небытие, только теперь он был невероятно громадных размеров и плыл над
ними, как гигантская туча. Оба они не испугались, их взоры застилались
калейдоскопическими узорами.
И вот уже господин Сильвано Черви и молодой человек находятся в
удивительной эпохе, в году тридцать третьем от Рождества Христова.
Их путешествие было тем более парадоксальным, что в нем было все от
начала иррационально не только с точки зрения земной логики, но и с точки
зрения даже логики небесной.
Перед ними в тенистом саду (почему-то в сознании крутилось название
Гефсиманский) стоял полный, лысоватый человек, и оба они поняли, причем
безо всяких слов и разъяснений, что это и есть тот самый прокуратор Иудеи
Пилат.
Господин Сильнано Черви уже собрался было поговорить с ним на своем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг