странности и отчуждения. Однако Рульф и Дуванис оставались для него, как
бы там ни было, приятным воспоминанием, и он готов был когда угодно
провести с ними часок-другой за кружкой пива. А вот с Арсой получилось
гораздо хуже.
Мимолетное увлечение удивительной бродячей цыганкой, которое вторглось в
сознание Рэстиса за несколько дней до встречи с профессором Нотгорном,
почему-то полностью стерлось и забылось. Это не значит, что Арса перестала
для него существовать. Его память сохранила все подробности их первой
встречи в Паэрте, их совместное путешествие в Ланк, их чудесную встречу в
предместье Сардуны, но все это казалось кадрами давно виденного фильма, а
не пережитыми эпизодами. Исчезло главное - исчезло чувство к Арсе, исчезла
та нежность, с которой он когда-то называл ее цыпленком, исчезло волнующее
желание постоянно видеть и опекать эту странную девушку.
Смерть профессора Нотгорна Рэстис воспринял как нечто должное и
неизбежное. Он сделал все, что было в его силах, чтобы скрасить последние
дни и облегчить страдания своего престарелого благодетеля. Но понимая, что
спасти его невозможно, он мужественно встретил его кончину. Навещая
Нотгорна в сардунской клинике, Шорднэм невольно вернулся опять к
воспоминаниям об Арциссе.
Умирающий профессор сам заговорил о дочери Вар-Доспига, спросив, почему
она не приходит навестить его.
- По-видимому, она забыла о нас, ведеор профессор, - сказал тогда Шорднэм.
Но больной в ответ недоверчиво покачал головой и неожиданно обратился к
своему молодому другу с просьбой, от которой тот впал в крайнее
замешательство и смущение.
- Дай мне слово, Рэстис, что если ты когда-нибудь женишься, то непременно
на Арциссе Вар-Доспиг, которая, я знаю, любит тебя, - глухо проговорил
Нотгорн, и на мгновение его угасающие глаза вспыхнули прежним черным огнем.
Могучий бородач не захотел огорчать старика, он дал слово выполнить его
странное требование...
Вернувшись в Ланк после торжественных похорон Нотгорна, Рэстис с головой
погрузился в дела и вспомнил о своем обещании лишь много дней спустя. Он
тут же сел и написал Арсе письмо.
Это было очень длинное, но отнюдь не любовное послание. Правда, оно
заключало в себе предложение вступить в брак, но каким сухим, почти
деловым тоном это было написано! А вместо горячего объяснения в любви
письмо содержало отвлеченные рассуждения о том, что счастье личности
заключается в гармонии индивидуального сознания с общественными интересами
и что любовь - это один из видов подобной гармонии.
Ответ от Арсы пришел быстро - через пять дней. Вместе с этим письмом, один
вид которого заставил Рэстиса внутренне похолодеть (вдруг согласна!),
пришло еще одно письмо - от Рульфа Эмбегера из Марабраны. Желая поскорее
узнать свою участь, Рэстис первым вскрыл письмо от Арсы. Оно было коротким:
"Ведеор Шорднэм!
Мне очень жаль, но я вынуждена огорчить вас. Ваше предложение для меня
неприемлемо. Я любила простого и веселого человека Рэ Шкипера. Вы им
перестали быть. После пересадки в ваш мозг ментогенов покойного профессора
Нотгорна, память которого мне не хотелось бы оскорблять, вы превратились в
живой вариант Материона. Я не могу быть женой ученого монстра. Простите
меня за откровенность и подыщите себе другой объект для гармонии, а обо
мне забудьте навсегда. Арцисса Вар-Доспиг".
- Вот это да! - пробормотал Рэстис, дочитав письмо. - Вот это называется
девушка с характером!.. Выходит, что я живой кибернетический робот! А
впрочем, так оно, пожалуй, и лучше...
После этого он с легким сердцем взялся за письмо от марабранского друга.
Рульф Эмбегер сообщал удивительную новость. С нескрываемым беспокойством
он писал, что в Марабранской провинции готовится массовое молебствие о
ниспослании дождя на изнуренные засухой поля. Мероприятие это, по его
словам, явно организовано Гроссерией. Дело пахнет какой-то провокацией
грандиозных размеров, но суть этой провокации остается загадкой, тем более
что никакого дождя в ближайшие дни не предвидится. Среди крестьян и
рабочих ходят противоречивые слухи. Настроение в провинции тревожное.
Старые товарищи просят поэтому своего высокоученого друга срочно приехать
в Марабрану и помочь им разобраться в ситуации...
Прочитав такое, Рэстис тотчас же забыл и об Арсе и о своей столь счастливо
расстроившейся женитьбе. Как боевой конь при звуке военной трубы, он сразу
загорелся желанием ринуться в бой.
Не мешкая ни часа, он собрался, оставил Нагде необходимые распоряжения и в
собственном лоршесе помчался в Марабрану.
11
В черной дымной Марабране, ощетинившейся против раскаленного небосвода
тысячами заводских труб, жара этим летом стояла еще более невыносимая, чем
в далекой северной столице. Здесь даже близость моря нисколько не
облегчала положения. Тяжелый горячий воздух, насыщенный горьким дымом и
ядовитыми испарениями бесчисленных заводских корпусов, казался совершенно
непригодным для дыхания. Но другого воздуха не было, а дышать было нужно,
чтобы жить, чтобы работать. И люди дышали, прячась где только можно от
ненавистного солнца. С тоской и страхом смотрели они на чистое синее небо:
хоть бы несколько капель дождя! Напрасно - дождя нет, и неизвестно, когда
он будет...
В час пополудни на приборостроительном заводе Куркиса Браска завыли
сирены, возвещающие начало обеденного перерыва. Сотни рабочих опрометью
бросились прочь из жарких душных цехов в бесчисленные закоулки дворов,
навесов, складов и там, в излюбленных укромных местечках с весьма
относительной прохладой, принялись за свой скудный обед.
На задворках склада готовых изделий, под навесом, где свалены целые горы
новой и отработанной тары, собралось несколько рабочих на короткую
летучку. Среди них почетный гость из Ланка - бывший товарищ по работе,
ныне состоятельный и независимый научный деятель Рэстис Шорднэм.
Расположившись на разнообразных ящиках, среди ворохов жухлой соломы и
древесной стружки, рабочие жуют скромные бутерброды, прихлебывая горький
желудевый кофе из термосов.
Говорит старый костистый токарь Гардион, остальные молча слушают.
- Вот я и думаю, друзья, что все это неспроста! - хрипит Гардион, с
надрывом дыша своей впалой больной грудью. - Гремы и абы нашей провинции
точно белены объелись: в день по три проповеди шпарят! Растравляют народ
болтовней о предстоящем чуде, карточки раздают с молитвой о дожде... У
меня, кстати, есть одна такая карточка...
Гардион вытащил из кармана старенького застиранного комбинезона помятый,
испачканный машинным маслом кусок картона и протянул его близсидящему
Рэстису. Тот взял картон и с интересом стал его рассматривать.
Вверху был изображен бог единый на розоватом облаке. По воле неведомого
художника Гроссерии повелитель вселенной был одет в голубую мантию, густо
усыпанную блестками звезд. Его строгое смуглое лицо украшала пышная белая
борода. Такие же белые волосы густыми локонами ниспадали на широкие плечи.
Из-под длиннополой мантии чуть виднелись ступни в традиционных ременных
сандалиях. Руки бога были широко раскинуты для благословения. От облака
шла тонкая косая штриховка, явно обозначавшая дождь. Под рисунком был
крупными буквами отпечатан текст молитвы о ниспослании дождевого чуда.
Внимательно осмотрев картон и не найдя ничего примечательного, Рэстис
передал его дальше.
- Хлеборобы наши и так еле дышат, а тут еще такое откровенное
издевательство! - снова заговорил Гардион. - Это, друзья, не иначе как
ответный выпад Гроссерии. Недавно мы показали свою силу, заставили
правительство снять скалды с производства и наложить на них арест, а ведь
в казну Гроссерии от этих скалдов золото текло. Вот наша сила и встала
сыну божьему поперек горла. Абы в проповедях толкуют о каком-то великом
чуде, которое, мол, завтра совершится. Только чепуха все это! Никакого
чуда не будет! Будоражат народ, а зачем - неизвестно...
- Как неизвестно?! А чтобы отвлечь! - с горячностью воскликнул Дуванис
Фроск, сидевший возле Шорднэма. - Чтобы арендаторы богу единому молились
да на земли ведеоров помещиков не зарились! Вот зачем вся эта волынка с
чудом!
- Это так... Это непременно так... - согласно закивали другие.
- Во всяком случае, нам нельзя сидеть сложа руки! - прогудел Рульф
Эмбегер. - Хлебороб, батрак, арендатор - это наш кровный брат. Без нашей
помощи его совсем съедят помещики да прожорливые абы! А потому и вывести
сына божьего на чистую воду!..
- Не спеши, Рульф, - остановил великана Гардион. - Тебя послушать, так
куда все просто получается. Выводить на чистую воду!.. Чтобы выводить,
надо знать, в чем тут, собственно, дело! Думаю, не вредно будет послушать
нашего дорогого гостя ведеора...
- Брось, папаша Гардион! Какой я тебе ведеор! Зови меня, как и прежде, Рэ
Шкипер! - спокойно вмешался Рэстис Шорднэм.
- Это хорошо, это ты правильно, Рэ, что не хочешь от нас откалываться... -
удовлетворенно прохрипел Гардион и продолжал: - Так вот, послушаем, что об
этом думает наш друг Рэ Шкипер.
- А что тут много думать? - сказал Рэстис. - Нужно просто разобраться в
сути дела. На что может рассчитывать Гроссерия? Во всяком случае, не на
дождь. Что же остается? Остается массовый психоз и до предела накаленные
страсти, которые ловко можно направить в нужную сторону. Этим и займутся
абы, монахи и переодетые барбитцы. Они заявят, что бог единый не совершил
чуда, потому что в Гирляндии развелось слишком много безбожников, которых
надо истребить. Разъяренные многотысячные толпы крестьян хлынут в города
расправляться прежде всего с рабочей беднотой. Вспыхнут кровавые
междоусобицы, правительство замечется в панике и по единому слову Брискаля
Неповторимого снимет запрет со скалдов. А этого допустить нельзя... Или,
быть может, кто-нибудь тут иначе думает?
- Никто иначе не думает! Правильно, Рэ! - взволнованно загомонили рабочие.
- Тише, друзья, спокойно! - замахал руками Гардион. - Не кричите все
сразу! Предлагайте по очереди, как нам встретить завтрашнее моление о
дожде.
- Я предлагаю такое! - первым отозвался Дуванис, подняв руку с бутербродом
и весь раскрасневшись от собственной смелости. - Я предлагаю послать во
все деревни эстафету и начать агитировать за полный бойкот молебна!
- А Калию свою ты уже сагитировал? - с добродушной усмешкой спросил Рэстис.
Дуванис окончательно сконфузился:
- Калию не удалось... Она у меня еще слишком темная...
Рабочие сдержанно засмеялись. Каждый вспомнил о собственной жене, тоже
пока "еще слишком темной".
- Вот то-то и есть, что темная. Темных еще беда как много, - заговорил
Гардион. - С темными терпение нужно, особый подход, тонкость обхождения.
Их нельзя хватать за шиворот и насильно тащить вон из храма, обзывая при
этом дураками. А потому открытая агитация за бойкот молебна заведомо
обречена на провал. Для крестьян дождь - это вопрос жизни и смерти, и
молебен стал для них последней надеждой. Ты, Фроск, сам в деревне живешь,
тебе бы это полагалось знать лучше других. А ты - агитировать за бойкот...
Может, будут какие другие предложения?
- Да, будут, - поднялся вдруг Рэстис Шорднэм. - Я предлагаю такое, друзья
мои! По всем заводам Марабраны разослать активистов, которые растолкуют
рабочим цель завтрашнего молебна. Нужно добиться, чтобы марабранские
рабочие тоже приняли участие в молебне. Дождя, конечно, не будет.
Крестьяне будут крайне раздражены. Вот тут-то и нужно не дать абам
использовать напряженную обстановку. Не попы и барбитцы, а наши люди
должны выступить с речами и растолковать народу смысл и цель всей этой
провокации. Если в результате кой-кому из абов намнут бока, то это им
пойдет только на пользу!
Тут завыли, заголосили заводские сирены, объявляющие конец перерыва.
Рабочие стали расходиться по своим цехам. Дуванис и Рульф повели Рэстиса
Шорднэма на отдаленные задворки завода, чтобы выпустить его через тайную
калитку в город...
12
Не небо, а расплавленная синяя эмаль без единого пятнышка. Не солнце, а
дракон огнедышащий... Дуванис Фроск стоит в одной майке и легких
полотняных брюках во дворе своей маленькой усадьбы в Аркотте и кричит жене
через распахнутое настежь окошко:
- Эй, ведрис Калия! Вы, главное, зонтик не забудьте прихватить! И галоши!
- Ладно, ладно, зубоскаль себе! - откликается жена откуда-то изнутри дома.
- Тот смеется хорошо, кто смеется последним!
- Сегодня я, наверное, буду и первым и последним! Но ты, Калюни,
поторапливайся все-таки! Люди уже собираются! Глядишь, весь молебен с
тобой прозеваем!
- Иду!..
Через минуту на пороге дома появляется молодая женщина лет двадцати. В ее
гибкой фигурке, смуглом подвижном лице и порывистых движениях еще много
девичьего. Это Калия. Она в самом деле приготовилась к дождю. На ногах у
нее белые резиновые боты, под мышкой зонтик. В руках она держит толстенный
молитвенник с заложенной в него карточкой - той самой, на которой
изображен бог единый на облаке и напечатан текст молитвы о ниспослании
дождя.
Выйдя на пыльную деревенскую улицу, супруги быстрым шагом направились к
часовне бога единого, воздвигнутой много веков назад посредине деревенской
площади и называемой по традиции храмом.
На плацу перед часовней уже собралась большая толпа, человек в пятьсот.
Слышен сдержанный говор, отрывки молитв, тихое пение священных гимнов.
Многие из собравшихся то и дело задирают головы, тоскливо осматривают
безнадежно чистые лазурные небеса. Нет ни малейших признаков дождя.
Но вот из часовни выходит толстый, громадного роста священник местного
прихода, благочестивый аб Бернад. На нем праздничное, золотисто-желтое
облачение, перехваченное по могучему животу широким зеленым поясом. В
руках у него серебряная курильница, испускающая приторно сладкий дымок. Аб
Бернад изо всех сил старается не уронить своего достоинства каким-нибудь
неприличным жестом, унаследованным от орангутанга Кнаппи. Ему это почти
удается. Лишь изредка на лице его появляется звероподобная гримаса, с
которой он, впрочем, тут же справляется.
Вслед за абом появляются служки со священными синими знаменами, затем
местные старики выносят резной портативный алтарь, полотнища с символами,
жертвенные факелы, наполненные нефтью, балдахин на четырех палках и прочую
утварь.
Аб Бернад становится под балдахин и делает знак чтецу. Тот, старательно
откашлявшись, выкрикивает пронзительным голосом первую фразу священного
гимна...
Пока колонна движется по деревне, из-за низких каменных заборов ее
провожают темные морщинистые лица самых древних стариков и старух,
вперемешку с круглыми мордашками малолетних детей. Из многих подворотен
лают растревоженные собаки, из-за иных заборов доносится надрывный крик
осла...
Наконец колонна выходит за деревню и вскоре достигает асфальтированного
шоссе. Пыль исчезает. Аб Бернад прибавляет шагу. Пройдя с километр по
шоссе, он сворачивает на проселочную дорогу, уходящую в поля. Колонна
ползет за ним, словно гигантская многоголовая змея.
Вот священник поднимается на отлогий холм, через вершину которого проходит
шеренга стройных кипарисов с устремленными ввысь ракетообразными кронами.
- Отличное место! Вот тут бы и помолиться можно! - вполголоса говорит
Дуванис Калии. Ему уже осточертело это бесконечное шествие по невыносимой
жаре. Калия на него смотрит с укоризной.
Но видно, у аба Бернада есть строгие инструкции относительно места. Не
останавливаясь, он ведет колонну дальше, вниз с холма.
- Ты, Калюни, ступай себе с ними, а я подожду тебя здесь, на горушке... -
снова обращается Дуванис к жене и отстает от колонны.
С вершины холма ему видно, как благочестивый служитель бога единого ведет
свою паству низинкой еще с полкилометра и наконец останавливается возле
высокого шеста, увенчанного лоскутком белой материи. Балдахин, растерянно
пометавшись, свертывается. Пение смолкает и вместо него до Дуваниса
доносится гулкое троекратное "ашем табар". После этого наступает полная
тишина. Колонна быстро обтекает аба Бернада со всех сторон, превращаясь в
плотную толпу.
При мысли, что скоро ему придется выступить перед этой толпой односельчан
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг