- Признавайся до конца, пока я не обрушил на тебя гнев свой!
- ...и освидетельствовать подлинность твоего божеского естества! - насилу
выдавливает из себя аб и снова грохается на пол.
- И это верно! Гросс сардунский обнаглел до изумления, но мы сполна
воздадим ему по его заслугам! - грохочет бог скорее удивленно, чем
разгневанно. - Подымись и признавайся дальше! Что еще было в депеше?
Аб Субардан вновь приподнимается на колени:
- Затем, о владыка, мне строжайше приказано, буде ты окажешься подлинным
создателем вселенной и повелителем вселенских миров, отслужить в твою
честь торжественный молебен, воздать тебе все надлежащие почести, а
главное, задержать тебя возможно дольше в здешнем убогом приходе, дабы он,
твой вероломнейший служитель и самозванный сын, успел надлежащим образом
приготовиться к встрече с тобой!..
- А остальное? Ты не сказал еще, что тебе приказано на случай, если ты не
признаешь во мне бога единого! Я хочу это слышать! - гремит старец, вперив
в аба свой огненный взор.
- Прости, о всеведущий! Язык мой немеет!.. - хнычет аб, размазывая по
щекам обильные слезы.
- Говори!
- Говорю, всемогущий! Да будет всегда по воле твоей!.. Ашем табар!.. На
тот случай, если я не признаю тебя, моего владыку великого, мне велено
заковать тебя в цепи и выдать полиции, как... как...
- Как мошенника, проходимца и шарлатана, так, что ли?
- Нет, о всеведущий, лишь как безбожника и смутьяна... И это все! Ты
видишь мою душу, о владыка, на языке моем! Ашем табар!..
Сказав это, аб Субардан в третий раз в ужасе простирается на полу и
закрывает лицо руками. На сей раз бог не приказывает ему подняться.
- Ай да сынок у меня! - грохочет он в необыкновенном возбуждении. - Все
учел и продумал! Учтем и мы его подлое неверие, когда будем отмерять ему
его меру! Вся преисподняя взвоет от ужаса над той казнью, которой мы
предадим этого гнусного лжеца и лицемера!.. Ну, а ты, грязная и
отвратительная тля, что мне скажешь? Признаешь ты во мне властелина неба и
земли или, быть может, тоже сомневаешься?!
- Нет, нет, я не сомневаюсь! Ты видишь мою душу, о милосерднейший! Ашем
табар! Ашем табар! Ашем табар!.. - в диком исступлении визжит аб.
- Милосерднейший?! Нет, гнусный червь, кончилось мое милосердие и
долготерпение! Не милости раздавать, не грехи прощать я пришел сюда, а
судить и карать нещадно всех стяжателей, развратников, лжецов, тунеядцев и
человеконенавистников! Всех преступных осквернителей этой прекраснейшей из
моих бесчисленных планет! Велик гнев мой и страшна будет кара за грехи!..
А ныне, мерзкий, ступай прочь с глаз моих и, служа мне верой и правдой,
постарайся хоть на малую толику уменьшить тяжкое бремя своих грехов. Для
испытания твоего чистосердечия и полного раскаяния на первый раз
приказываю тебе и повелеваю: ответа на депешу мерзавцу гроссу сардунскому
не давать! Это первое. Второе: приготовь свой автомобиль и через полчаса
подай его к воротам этого благословенного дома! Ты лично повезешь меня в
Capдуну и в Гроссерию!.. А теперь убирайся, я не могу больше смотреть на
тебя!
Бог поднимается во весь свой внушительный рост, а вконец запуганный
священник, бормоча бесчисленные "ашем табар", уползает на четвереньках за
двери.
Дуванис вышел из своего угла, а из кухни выскочила совершенно очарованная
Калия.
- Однако, ведеор, вы с ними совсем не церемонитесь! - говорит Дуванис с
уважением. - Неужели и гросса сарду некого так же отделаете?
- А ты думаешь, гросс лучше, чем эта жирная шельма в желтой сутане? -
смеется бог. - Мне с ними, голубчик, нельзя иначе. Мне их только и брать
теперь на испуг. Сам знаешь, всемогущество-то мое подкачало!..
- Ох, ведеор, ведеор, боюсь, как бы они вас не смяли!..
Дуванис и рад, что бог такой напористый (ведь это он нашел его!), и
одновременно сильно за него опасается: уж слишком он лезет напролом,
полагаясь на одну лишь свою сомнительную "божескую сущность". Но старец,
окрыленный первым успехом, так и рвется в бой.
- Не бойся, Дуванис, не сомнут! - хорохорится он. - Они все сплошная
трусливая слякоть. А я крепкий и начисто лишен чувства страха. Вот
посмотришь, как я их приберу к рукам!.. А что народ там делает? Сдается
мне, гимны распевают?
- Поют, ведеор! Сильно поют и ждут вас! - восклицает Калия.
Бог шутя берет ее за ухо и легонько треплет, приговаривая:
- Это все ты, егоза длинноязыкая, натворила! По всей деревне секрет
растрезвонила! Вот тебе за это, вот, вот!..
- Я нечаянно, ведеор бог! Я, честное слово, нечаянно! Бежала к его
благочестию и вдруг вижу: Лифка горбатая сидит на крылечке и ревмя ревет,
что голод будет, что пропадем все без хлеба. Я лишь на секунду к ней
подсела и сказала, что бог этого не допустит, чтобы голод. Ну и... тут у
меня и вырвалось про вас, что вы в нашем доме сидите. А дальше я не
трезвонила, дальше, наверно, Лифка горбатая!
- Ну, ладно! - говорит бог и отпускает ухо Калии. - На сей раз прощаю,
коли ты Лифку горбатую утешила. Но вперед, дочка, учись держать язык за
зубами!
Потом он подходит к окну и молча смотрит на улицу, слегка приоткрыв уголок
ситцевой занавески. Дуванис и Калия ждут. Спустя некоторое время бог
оборачивается к ним и притворно вздыхает:
- Ну и оказия!.. Что ж теперь делать-то? Видно, придется-таки показаться
народу... Пошли, друзья!
И, сопутствуемый молодыми супругами, бог направляется к выходу.
ЯВЛЕНИЕ НАРОДУ
Перед домиком Дуваниса Фроска в самом деле собралась вся деревня, от
ветхих изможденных стариков вплоть до горластых грудных младенцев.
Коленопреклоненная толпа стоит на теплой влажной земле, сотнями
расширенных зрачков настороженно следит за маленькими окнами домика, в
котором остановился повелитель вселенной, и заунывно, вразнобой тянет
бесконечные священные гимны.
Когда в домик прошел насмерть перепуганный аб Субардан, толпа затихла,
замерла, напряженно прислушиваясь к тому, что происходит внутри дома. При
трубных звуках голоса разгневанного бога люди дрогнули и еще плотнее
сдвинули тесные ряды. Послышались сдавленные рыдания, молитвы,
исступленные возгласы "ашем табар!". А когда благочестивейший вновь
появился на крыльце и, кубарем с него скатившись, ударился бежать, кто-то
в толпе страшно закричал, две старухи забились в истерике, несколько
младенцев принялись громко плакать...
В момент наивысшего напряжения на крыльцо внезапно выбежала Калия Фроск и
закричала истошным голосом:
- Ашем табар! Радуйтесь, люди! Идет бог единый!!!
В то же мгновение, не дав пораженным людям опомниться, на крыльце
появляется сверкающий, величественный старец.
Багряные лучи заходящего солнца играют тысячами огней в дивных бриллиантах
его голубой мантии.
Ослепленная толпа со стоном валится на землю. Еще три старухи забились в
истерике, еще несколько младенцев ударились в оглушительный крик. Но вот,
покрывая все эти вопли, стоны и рыдания, раздался чудесный гром неземного
голоса:
- Встаньте и подымитесь, дети мои!
Толпа вздрагивает и еще крепче приникает к земле, словно ища у нее
спасения.
- Встаньте, люди! Это наш бог! Он добрый! Ашем табар! - звонко кричит
Калия из-за спины могучего старца.
Словно разбуженные ее светлым, как колокольчик, голосом, крестьяне ряд за
рядом поднимаются. Из сотен уст сначала тихо, потом все смелее и громче
звучит восторженное "ашем табар".
Подождав, пока толпа немного успокоится и привыкнет к его виду, бог
простирает вперед руку и начинает говорить, улыбаясь при этом со всей
возможной добротой и сердечностью:
- Чада мои возлюбленные! Распахните глаза и души ваши настежь! Глядите,
слушайте и радуйтесь великой радостью дождавшихся! Свершилось!!! Вот
встреча, на которую уповали бесчисленные поколения обездоленных и
угнетенных! Вот пришел я к вам наконец, пришел во имя высочайшей
справедливости, во имя светлого разума, во имя мира, добра и счастья! Не
омрачайте же встречу нашу страхом и преклонением! Ведь я единственная
надежда ваша, единственная опора ваша, единственное спасение ваше! Я весь
из вас и для вас до конца! Не бойтесь же меня! Я прост и доступен для
каждого чистого сердца! Мне не нужны ваше поклонение и ваши молитвы! Мне
не нужно храмов, алтарей и фимиама! Забудьте об этом! Я дал вам наивысшее
благо - свободную волю устраивать здесь, на земле, свое счастье и
благополучие. Стройте же его, невзирая на темную ложь и происки коварных
злодеев, прикрывшихся моим именем и присвоивших себе звание моих
служителей без всякого на то права! Не верьте лжецам и подлым лицемерам!
Не верьте священнослужителям, монахам и палачам из Барбитского Круга! Они
лгали вам и лгут, злоупотребляя моим именем, но они не имели и не имеют со
мной ничего общего! Не о царствии небесном помышляйте, а о счастливой
жизни здесь, на земле. Своими руками, своей волей, своим неукротимым
жизнелюбием создавайте для себя великое земное царствие разума, знаний,
добра, справедливости, братства и счастья для всех трудовых человеков! А
храмы и монастыри, воздвигнутые из вашего пота и крови подлыми лжецами и
корыстолюбцами, забросьте и забудьте! Пусть эти памятники человеческой
благоглупости и душевной низости зарастают плевелом и бурьяном! Они не
достойны лучшей участи!..
Речь бога льется плавно, слова звучат горячо, убедительно. Но вместе с тем
из них никак нельзя понять, утверждает он свою божескую сущность или
начисто отрицает ее. Вот он вещает как бог любвеобильный и справедливый,
гремит о себе как о единственном якоре спасения, но тут же, почти без
перехода, низводит себя на нет и прославляет свободную волю человека,
которая одна только и может совершать на земле великие перевороты.
Напрасно Дуванис старается уловить главную мысль старца. Эта мысль
остается неуловимой, скользкой, и молодой рабочий с сомнением покачивает
головой: нет, нет, такая речь ему совсем не нравится!
А бог все говорит и говорит, а толпа слушает его, завороженная,
очарованная музыкой его речи, неслыханными его призывами и откровениями.
Груди бурно вздымаются, глаза пламенеют восторгом, уши жадно ловят каждое
слово божественного глагола.
Но вот, в самый разгар удивительной речи, среди крестьян вдруг замечается
странное оживление. В задних рядах слышится шиканье, приглушенный говор,
испуганное аханье. Люди там двигаются, вскидывают руки, словно стараются
кого-то удержать. Передние ряды перестают следить за речью бога и с
беспокойством оглядываются назад. Постепенно непонятное волнение
охватывает всю толпу. Бог прерывает свою речь и спрашивает с дружелюбным
спокойствием:
- Что случилось, дети мои? Чем вы встревожены?
Никто ему не отвечает, но приглушенный говор в задних рядах слышится
теперь совершенно явственно:
- Придержите его за руки, а то он щиплется!..
- Да куда ты, дедушка? Стой!..
- Связать его, что ли!..
- Древний, а какой напористый!.. Да держите же его!.. Ой! Ах ты, старая
кочерыжка! Чтоб тебя!..
- Пустите его ко мне, дети мои! - спокойно рокочет бог, поняв, что кто-то
из крестьян хочет поговорить с ним лично.
ПЕРВОЕ ПОРАЖЕНИЕ БОГА
Толпа покорно расступается, и из нее по образовавшемуся проходу движется к
крыльцу медленной шаркающей походкой древний-предревний старичок. Весь
сухой, сучковатый, сгорбленный в три погибели, он едва ковыляет, опираясь
на палку.
В трех шагах от крыльца он останавливается и обнажает перед богом голову,
покрытую редкими клочьями белого пуха. Бог смотрит на его темное,
сморщенное лицо со щелками выцветших, сочащихся слезами глаз и
выжидательно молчит.
- Я не вижу, о повелитель вселенной, твоего лучезарного облика, ибо глаза
мои мертвы. Ты здесь еще? - тихо произносит старичок.
- Да, я здесь... сын мой! Говори, какая печаль у тебя на сердце. Я
выслушаю тебя и утешу! - отвечает бог.
Старичок медленно поворачивает лицо на голос. Кажется, он смотрит теперь
богу прямо в глаза. Его черный, провалившийся рот открывается, и из него
вылетают слова, тихие, как шелест осенних листьев. Плотная толпа, в
которой очертания отдельных людей расплываются в густеющих сумерках,
придвигается ближе к крыльцу. Всем хочется услышать, о чем будет говорить
богу самый престарелый из обитателей деревни.
Дуванис крайне взволнован таким неожиданным оборотом дела. Он знает
язвительный характер старичка. Ведь это всей округе известный смутьян и
задира Лопрен Варх. Из него песок уже сыплется, а его все еще боятся как
огня. От такого добра не жди!..
Старый Варх уже говорит. Говорит глухо, медлительно, но вполне отчетливо:
- Слышу тебя, боже единый, и верю, что ты здесь! Ашем табар!.. Я никогда
не видел тебя, но всегда верил, что ты здесь, с нами... Мне сто семнадцать
лет, о владыка! Это очень много для одного человека, хотя и ничтожно мало
для вечного бога. Я сильно стар и искорежен жизнью. Я устал, страшно
устал... Было время, повелитель вселенной, когда я много докучал тебе
молитвами. Я горячо хлопотал о спасении души своей и мечтал о вечном
блаженстве. Но за свою долгую жизнь я так много испытал, так много познал,
так много принял мук на свое сердце, что теперь мне ничего уже больше не
надо!.. Я устал от жизни. Она настолько тяготит меня, что даже о вечном
райском блаженстве я не могу думать без ужаса и отвращения. Мне хочется
уснуть, боже единый, черным, беспросветным сном. Навсегда уснуть, чтобы
все забыть: и тебя, и твои райские кущи, и это горестное прозябание здесь,
на земле... Вот почему я не чувствую перед тобой страха! Вот почему я стою
перед тобой и открыто говорю тебе: нет, повелитель вселенной, ты не тот,
кого люди берегут в сердцах своих как святыню! Ты не тот, к кому
устремляемся мы в своих муках и отчаянии! Ты не бог упований наших и
надежд! Ты не любишь людей!..
- Почему ты так мыслишь, сын мой? - мягко спрашивает бог, но лицо его при
этом становится пасмурным, а в глазах мелькает растерянность и недоумение.
- Потому я так мыслю, о владыка, - продолжает старичок, - что слишком
много напрасных молитв вознес я к тебе, слишком горячо и слепо верил тебе,
но при этом сам всю жизнь прожил в безысходном горе и тоске и вокруг себя
не видел ничего, кроме горя и тоски. Я молился, но слышал ли ты мои
молитвы? Я искал тебя своим сердцем, но мог ли я тебя найти? Где ты был
доселе? Почему не отзывался, не показывался? Никто за тысячи лет не слышал
и не видел тебя. А горе и страдания плескались по сердцам людским
наподобие океана безбрежного!.. Ох, да что же говорить об этом! Ежели ты
бог, ты видишь меня и видишь всю жизнь мою как на ладони!.. Полвека назад,
о владыка, ты допустил в нашем мире ужасную кровавую войну. Миллионы
людей, безвинных и добрых, убивали в ней друг друга: рвали гранатами,
кололи штыками, травили газами. А ты смотрел на это как безучастный
зритель и не вмешивался. Или тебя не было тогда дома?.. На эту войну ушли,
о владыка, один за другим трое моих сыновей и семеро внуков. Как мы
молились за них с моей покойной старухой! Сколько слез пролили перед твоим
алтарем мои бедные невестки, жены моих сынов и внуков! Но ты не внял
мольбам нашим! Или ты не слышал их, потому что тебя не было дома?! Мои
дети не вернулись с поля брани! Все погибли, а за что - даже тебе, боже
единый, наверно, неведомо!.. А когда четверть века назад ты вновь
всколыхнул мир еще более ужасной войной, я опять припадал к алтарю твоему,
отдавал последние суремы на жертвенный фимиам, целовал твои синие знамена
и до потери голоса кричал столь приятный твоему слуху "ашем табар!". Я
молил тебя за внуков и правнуков. Но ты не знал пощады, и многие-многие из
милых сердцу моему не вернулись в родную деревню. Почему?! Или ты не знал
ни о кровавой войне, ни о страданиях наших, ни о молитвах, которые мы тебе
кричали? Тебя не было дома? Тогда ты преступно равнодушен к нам! Или ты
знал обо всем и не хотел помочь, потому что пути твои неисповедимы? Тогда
ты не бог милосердия, а жестокий и злобный палач!.. Люди гибли, а ты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг