- Зачем это нам дичать? - не верил Кэрингал. - Те, что у Горы
живут, раньше одичают, а я не стану.
- Племена жирхов встречал? - сурово спрашивал Ёртоон. - Такие же
люди были, как и ты, а теперь живут хуже зверей. Ты говори, а на них
поглядывай, чтобы тоже таким не стать.
- Да это же жирхи! - оставался на своём Кэрингал. - Они дикие и
нам не указ. Они и огня не знают... С чего бы нам такими быть?..
Если бы дело кончалось разговорами, то можно было бы жить
спокойно, - у Тэнгэра много мудрых слов, и все ничего не значат. Но с
полгода назад Кэрингал, посланный с отрядом в набег, поленился
пробираться в земли старого одонта и ограбил одну из союзных деревень.
Бывало, что такие выходки сходили лесовикам с рук, но случалось, что
опальное племя погибало или должно было спешно бежать в непознанные
леса, потому что от Горы приходило войско, и соседние селения, спеша
доказать властям свою лояльность, тоже ополчались против преступников.
Зимой обычно бежали за реку, а куда бежать сейчас? Реку вброд не
перейдёшь. И вообще, поздно бежать, когда цэрэги уже в посёлке.
В том, что пришли каратели, Ёртоон не сомневался. Раз спрашивают
вождя и его сына, значит, будут брать заложников. Отдавать
единственного сына Ёртоон решительно не хотел, биться с цэрэгами - не
мог. Больше ничего не оставалось, как задобрить пришельцев, выдав
головой виновника. Мгновенный косой взгляд решал судьбу неумного
упрямца Кэрингала.
- Ты, - повернулся Ёртоон к сыну, - в посёлок не пойдёшь. Будешь
прятаться в горах за приозёрной мокривиной - там не найдут. Цэрэгам
скажем, что тебя длдиннорогий убил.
Вождь обвёл взором охотников, словно проверяя, все ли поняли его
распоряжение. Взгляд остановился на девочке.
- Тебя как зовут? - српосил Ёртоон.
- Таалай.
- Тебе, Таалай, тоже нельзя домой. Увидят, поймут, что ты нас
предупредила. Пойдёшь с ним. А ты, Ёортон, смотри, заботься о девчонке
как следует.
- Ха! - заявила пацанка. - Да я, если понадобится, сама его
прокормлю.
* * *
Правитель Ээтгон сидел в прокопчённой охотничьей землянке и не
очень знал, о чём говорить с древней старухой, сидящей напротив. Если
бы ему не сказали, что это и есть та самая Яавдай, которая когда-то
так сильно корёжила его жизнь, то Ээтгон попросту не узнал бы её. Хотя
и теперь порой зажигалось в глазах старухи мрачное грозовое пламя,
обещающее испепелить и саму Яавдай, и того, на кого этот огонь
выплеснется.
Себя Ээтгон считал прежним, не изменившимся ни на волос, тем
более, что Яавдай сразу признала его и назвала по имени, хотя он
старался не выделяться среди своих баргэдов и предоставил командование
одному из младших начальников. Но на самом деле и Яавдай не знала, о
чём говорить с бывшим любовником, и недоумевала, как сумела угадать
его в нагрянувшей толпе. От прежнего изгоя сохранилась лишь резкость
движений, хотя и та приобрела суетливую мелкость. Даже глаза - самое
постоянное, что есть в человека, - выцвели. Прежде они были
ровно-серыми, словно замерший на миг полуденный далайн, а теперь
заводенели и напоминали скорее бесцветный нойт. Но взгляд оставался
прежний, цепкий, запоминающий, умеющий бить по-бандитски, без размаха.
Взгляд повелителя, приказывающего людям или бездне далайна. У них были
одинаковые глаза - у Шоорана и Ээтгона, и Яавдай порой думала, что
могла бы ещё тогда, пять дюжин лет назад догадаться, с кем имеет дело.
А впрочем, что взять с девчонки... Это теперь она узнает роковой
взгляд среди многих других. Когда-то так умела смотреть маленькая
Бутай, но её взор давно поблек, замордованный трудной лесной жизнью. И
Ээтгон тоже стал не тот. Во всём мире осталась одна пара прежних
колдовских глаз. Есть на свете мальчишка со взглядом правителя и
колдуна. Только как быть илбэчу, там, где нет далайна? И что делать
государю в бедной лесной орде?..
- Вот, значит, как ты живёшь... - произнёс Ээтгон.
"Доживаю", - хотела съязвить Яавдай, но промолчала, помня, что за
её спиной племя, родня, дочь, которую любящий отец и сейчас не
поинтересовался увидеть. Случись недоброе - охотники, может, и уйдут,
а женщины все здесь. Среди них - пять её внучек, те, что выросли и
дожили до нынешнего дня, все с детьми - тоже родная кровь. Ради них
можно и смириться, не поминать прогоревших обид.
- А я всё по-прежнему, - сказал Ээтгон, - один...
"Ишь, когда спохватился", - молча кивнула Яавдай.
- Я знаю, - произнёс правитель, - у нас есть внук. Где он? Я
пришёл, чтобы увидеть его.
"Не отдам! - вскинулась было Яавдай, но вновь нашла силы
промолчать и кивнуть безучастно. Но в душе упрёки, обвинения и просто
обидные слова неслись, сменяя друг друга сплошным потоком: Ты всегда
был паразитом и умел думать только о себе... Ты словно мелкозубый жирх
изгрыз, источил всю мою жизнь, не дав взамен ничего. У тебя есть
богатства, сила, власть над всем миром, но тебе мало этого, ты явился,
чтобы отнять у меня единственного внука... ты как Ёроол-Гуй, который
жрёт и гвааранза и прокисшую чавгу. Ты был и остался грабителем,
великий правитель Ээтгон. Но моего внука ты украсть не сможешь..."
И Ээтгон, глухой к чужим стонам, словно божественный алдан-тэсэг,
казалось, на этот раз услышал непроизнесённое.
- Я не буду его отнимать, - сказал он, - мне не нужен ещё один
слуга. Мне нужен наследник. Ты же не хочешь, чтобы он стал диким
охотником... наш внук достоин большего. И всему твоему роду это тоже
пойдёт на пользу. Конечно, ему придётся подолгу жить у Горы, но сюда
он будет приходить каждый раз, когда захочет. И только он станет
решать, где он дома, а где - в гостях. Пойми, это мой внук, у меня нет
другого, я не имею права покалечить его. И я прошу: забудь старое и
помоги мне. Ради него.
"Не хочу!.." - мысленно простонала Яавдай, в очередной раз
безмолвно кивая головой.
Снаружи раздался костяной стук - ножом о копьё - и в землянку
спустился воин, один из тех, что пришли с Ээтгоном.
- Охотники вернулись, - доложил он.
Ээтгон кивнул и вышел, пригнувшись перед низким проёмом. Яавдай
заковыляла следом, машинально продолжая кивать, словно разговор ещё
продолжался.
Охотники стояли на вытоптанном кругу перед землянками. Они
старались держаться ближе друг к другу, не зная, чего ждать от
нагрянувших гостей. Цэрэги окружали их плотными рядами, и это внушало
самые худшие опасения. Но, с другой стороны, оружие у лесовиков не
отняли, и это вселяло надежду.
Один из охотников, отдав копьё соседу, шагнул вперёд.
- Меня зовут Ёртоон, - сказал он. - Эти люди - мои.
- Мне не нужны все твои люди, - произнёс Ээтгон. - Я приказывал
доставить только тебя и твоего сына. Где он?
- Его нет. Все знают, на посвящении он сжёг детскую одежду и,
значит, не мог жить долго. Вчера его забодал длиннорогий.
Какая-то женщина, из тех, что толпились за стеной солдат, невнятно
замычав, повалилась на землю. Ээтгон не повернулся и даже не подумал,
что это, верно, и есть его родная дочь. Он стоял, вслушивался в тишину
и старался понять прозвучавшие слова.
Потом его, словно простую вещь сдвинули в сторону, и в круг
вступила Яавдай.
- Полно врать, - сказала она, повернувшись к охотнику. - Всё равно
не умеешь. Где ты его спрятал? Говори, ничего с ним худого не будет.
"Опять своего добился, кровосос, - думала она в отчаяньи. - Со
всех сторон обошёл..."
* * *
Большое озеро, изрезавшее заливчиками топкие берега, покрытое
дюжинами островов и чуть ли не до половины затянутое ковром плывуна,
считалось самым что ни на есть гиблым местом. Древние болотные
оройхоны были залиты ядовитой слизью, но там было нельзя утонуть,
разве что полезешь в шавар и провалишься в нижний ярус прежде чем тебя
зажрёт гвааранз или иной сказочный зверь. Озёрные топи, такие похожие
с первого взгляда на мокрый оройхон, изобиловали бездонными окнами и
ямами, чуть прикрытыми цветущей травой. Эти ловушки взяли с людей
немалую плату, прежде чем охотники научились избегать их.
Ёортон ходил по зыбям уверенно, поскольку как и все мальчишки,
нередко промышлял болотной птицей, не брезгуя ни свистуном-куличком,
ни жирной облинялой кряквой. Таалай не отставала от него и даже то и
дело пыталась вылезти вперёд, так что Ёортону пришлось одёрнуть
зарвавшуюся сопливку и напомнить, кто здесь главный.
Позади мокрвивин земля вставала дыбом, там крутым кряжем
громоздились каменные тэсэги, на вершинах которых в незапамятные
времена выросли из занесённых ветром семян кривые, избитые непогодой
деревья. Местами среди каменных стен чернели полускрытые цеплючим
кустарником пещерные провалы шаваров. Одни из них были огромными и
уходили в неизведанные глубины, другие оказывались так малы, что
человеку не вбиться. Но все вместе они делали Заболотное Угорье местом
весьма подходящим, чтобы прятаться там, ежели привалит вдруг такая
нужда.
Одно время укромные каменные норы облюбовали одичавшие племена,
получившие у охотников презрительную кличку "жирхи". Эти убогие
существа, среди которых, должно быть, не осталось уже никого из
помнящих былую цивилизованную жизнь, всё же представляли немалую
опасность. Они грабили всех, не считаясь ни с законом, ни с обычаями,
не щадя ни единой живой души и уничтожая всё, что сделано людьми. В
свою очередь, земледельцы и охотники, люди Моэртала или Ээтгона, да и
просто воровские роды, забывали свои разногласия, когда речь заходила
о жирхах. Люди, переставшие быть людьми, куда опаснее самого дикого
зверя.
В конце концов, "не знающие огня" были вырезаны почти поголовно,
разрозненные орды уцелевших обитались теперь где-то в неизведанных
краях, благо что бежать им было куда. А в мрачных шаварах Угорья и
сейчас ещё можно найти человеческие костяки, изгрызенные острыми
зубами пронырливых трупоедов. Настоящий, древний шавар хоронил
надёжнее - там и костей не оставалось.
Ёортон облюбовал для житься пещеру с двумя узкими, едва ползком
пролезть, выходами. Натаскал валежнику и сложил кострами около
выходов. Когда прячешься от людей, нельзя жечь огонь, но иметь дрова
под рукой - нужно. Конечно, косматый не протиснется в узкую дыру, но
есть и другие опасности, от которых одиночка может оборониться только
огнём. Например, набежит невесть откуда стая тощих зверей, прозванных
пархами за голодную хищность и длинные усы - и всё, никто уже не
найдёт одиночку, а в тесном шаваре прибавится новая кучка набело
обглоданных костей.
Таалай помогала ему, и Ёортон вдруг обратил внимание, что даже
когда она совалась вперёд, как в трясинах, она делала это молча, как и
положено в лесу, где главное - молчание, чтобы не всполошить добычу и
не привлечь плотоядного внимания сильного зверя. Таалай наломала
лапника для постели и нагребла ворох сухих листьев, всё так, чтобы не
оставлять слишком уж заметных следов. Надёргала в сырой ручьевине
жгучих луковиц дикого чеснока и даже силки поставила на водяную тукку,
но втихаря, чтобы Ёортон не увидел. Не годится женщине промышлять даже
мелкого зверя, когда рядом есть охотник. Силки Ёортон, конечно,
обнаружил, но промолчал - пусть девчонка тешится. Сам Ёортон изготовил
полдюжины тонких дротиков - тяжёлое копьё не годится для охоты в
плавнях - и сумел подбить пару молодых гусят - добыча не слишком
почётная, но зато вкусная.
Птиц они съели сырьём, зажёвывая сладковатым мясом едучие
луковицы, расстелили поверх лапника жанч Ёортона и улеглись спать,
тесно прижавшись друг к другу и накрывшись детским жанчем Таалай.
Казалось, можно было бы спать спокойно: след через мокривину они
не натропили, так что сторонний человек не сможет их отыскать, зверей
тоже можно не бояться - оба выхода заложены шипастыми кустами, а рядом
приготовлен сложенный в костры хворост. И всё же, Ёортон не мог
уснуть. Лежал, буравя широко раскрытыми глазами шаварный мрак, слушал
тишину. Тишина была беспросветная, и только лёгкое дыхание Таалай
редило её. Не должно быть в мире такого молчания, человек не может его
выдержать, и обезумевшее ухо начинает слышать то, чего нет и чему не
следует быть под сенью алдан-тэсэга.
Маленький скучный мир, похожий на шкатулку полную женских
безделушек, кричит на разные голоса, хрипит от боли, мечется, ища
спасения. Куда бежать, запертому между четырёх стен? Всхлипывает,
плюясь смердящей влагой колдовское зеркало далайна, и на берег лезет
живущая по ту сторону древняя жуть - многорукий бог, добрейший
Ёроол-Гуй, повелитель мира, задавленный много лет назад злым колдуном
илбэчем. Кричали запертые в игрушечный мир люди, мчались по тэсэгам,
пытаясь скрыться от ненасытной алчности голодного бога, хрипели,
умирая в его заботливых руках. Что из того, что мир игрушечный - люди
в нём настоящие и более чем настоящий божественный аппетит. Не так
говорили о Ёроол-Гуе скорые на забывчивость люди, где он,
многозаботливый бог? - о своей утробе заботится. Одна бабка Яавдай
говорит правду и за то прозвана илбэчкой.
Ёортон впервые видел такое в забавном несуществующем мирке, где он
привык бесцельно и безмятежно гулять, не особо задумываясь, что с ним
происходит. Теперь он стоял в полной растерянности и лишь, когда
кривые, как болотные коряги, руки потянулись к нему, он, опомнившись,
кинулся бежать, хотя и видел, что не успеет сделать и трёх шагов. Но
неожиданно от первого же толчка земля осталась далеко внизу, и он
облаком летучего пламени проскользнул между дрожащими от жадного
нетерпения конечностями пирующего бога и взвихрился под самые облака.
"Сон! Это сон! - вспыхнула радостная догадка. - Во сне я могу всё!
Я умею летать, я могу победить кого угодно, даже самого Ёроол-Гуя! Это
замечательный сон!"
Ёортон сделал круг под самым небом, едва не касаясь тёмных ночных
облаков, и с высоты оглядел свой мир. Мир казался ещё меньше, чем
виделось в прошлые разы, вернее, в нём было меньше земли. Почти всё
пространство занимало живое, неспокойное и недоброе зеркало далайна, и
лишь восемь квадратиков суши лепились друг к другу, окружённые со всех
сторон густой влагой.
"А ведь там негде спрятаться от Ёроол-Гуя! - вспомнил Ёортон
рассказы бабки. - На этой земле многорукий бог может достать до любого
места."
Оставляя искрящийся след, Ёортон спикировал с высоты и встал на
холодном камне в своём привычном облике. Неподалёку на соседнем
оройхоне ёзрал бесчисленными руками легендарный повелитель мира. Рядом
в темноте возились люди - те, кто ночевал здесь, и кто сумел вырваться
с обречённого оройхона. Из тьмы доносились плач и проклятия - вряд ли
эти отрывистые звуки были благодарственными молитвами.
"А ведь для них это не сон, а правда," - отчётливо подумал Ёортон.
Он выпрямился и, жалея, что в руках нет подаренного отцом копья,
пошёл туда, где плясали видимые даже в темноте синевато-светящиеся
щупальцы Ёроол-Гуя. Не колеблясь, Ёортон перешагнул узкий, заметный
лишь своей прямизной поребрик,, через который не смел перешагнуть
всемогущий Ёроол-Гуй. Юный охотник шёл сразиться с многоруким богом и
навеки свергнуть его в бездну, из которой тот выполз. Ёортон не
сомневался в успехе, когда человек знает, что происходящее всего-лишь
сновидение, - он непобедим.
Живущий самостоятельной жизнью тонкий, призрачно мерцающий
отросток на конце одной из рук дёрнулся ему навстречу и впился в щёку
загнутым когтем. Острая, несоразмерная ране боль пронзила Ёортона. Он
рванулся, отчаянно пытаясь обернуться огнём и улететь изо сна,
оказавшимся вовсе не таким радостным. Прикосновение Ёроол-Гуя было
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг