нее на груди?
- Я ран вообще никогда не видел,- попытался оправдаться Юра.
- Я тоже,- согласился гитарист.- Но хоть медицинскую энциклопедию можно
было почитать, пока ты был жив?.. Ладно, не в этом дело. Ты лучше скажи,
КТО и КОГДА мог раздеть ее на Сырце и прихлопнуть?
Юра просто терялся в догадках. Парень отложил гитару, встал и процедил:
- Ты хоть краем глаза заглядывал в "Бурю" Эренбурга? (Юра потерянно
молчал.) Ты не слышал про Бабий Яр? НЕ СЛЫШАЛ!!!
Так как Юра продолжал молчать, гитарист прошептал: "Вот так мы знаем
историю Отечественной войны и своего города, м-м-м-мать твою!" - и
принялся расхаживать взад-вперед. Наконец сказал:
- Так вот, пусюнчик. Твою пупочку расстреляли в Бабьем Яру лет двадцать
тому. Это было во время оккупации. Она мертвая, понял? И она, и я, и ты
тоже. Протри свои паршивые зенки: мы под землей! Под нами земля, над нами
тоже земля (парень ткнул пальцем в черный потолок со странным рисунком,
похожим на речное дно), и вокруг нас, и в нас. Мы - это земля. УЖЕ земля.
Мы бродим здесь, а не лежим в гробах, потому что хоронил нас сель, а не
человек. А ее труп полили бензином и сожгли, когда в сорок третьем фрицы
драпали из Киева. Понял?
Юра зашатался, икнул и сел. Его тошнило.
Значит, все они мертвецы. И он. И этот парень. А вдруг гитарист сейчас
набросится на него и чего доброго начнет грызть, кусать и рвать на части?!
Кто его знает, какие они, покойники...
- Ты чего? Сдрейфил? - участливо спросил парень. Юра быстро кивнул.-
Мертвецов испугался? Эх, деточка! Ты же сам такой, как я. Ворон ворону
глаз не выклюет, заруби это на своем сопливом носу.
Впрочем, я тебя понимаю. Еще гениальный Пушкин сказал:
Боже, парень я несильный!
Съест меня упырь совсем,
Коли сам земли могильной
Я с молитвою не съем.
Молитвы ты никакой не знаешь, тут и гадать нечего. Но горсть землицы
предложить тебе могу. Вот, получи и распишись.
Юра с отвращением оттолкнул руку парня... и тут словно какая-то невидимая
пружина соскочила внутри. Он весь затрясся, упал на спину и царапая
ногтями земляной пол истерически завопил:
- Нет, нет! Я хочу назад! Пустите меня, пустите!
- Кто тебя держит? Попробуй.
Со странной смесью иронии и участия гитарист наблюдал, как Юра
перевернулся на живот, встал на четвереньки, вскарабкался по стоявшей
наклонно балке и прыгнул вверх. Ладони скользнули по потолку, и их обожгло
неведомым огнем. Юра взвизгнул, свалился на груду кирпича, не обращая ни
малейшего внимания на раздирающую боль в пальцах опять вскарабкался по
балке, опять прыгнул, обжегся, упал...
- Может, хватит? - устало спросил парень после пятой неудачной попытки.
Юра обессиленно привалился боком к балке. Никакой боли от ушибов он не
чувствовал, словно вовсе и не падал несколько раз подряд с шестиметровой
высоты. Зато ладони и пальцы буквально горели. Юра сидел и громко
всхлипывал. Гитарист обнял его за плечи и попытался утешить:
- Ну-ну, что ты, что ты! Не надо. Это все ни к чему. Теперь тебе наверх не
попасть просто так... Да не хнычь ты, рева-корова! Мужик ты или баба, в
конце концов?!
Юра по-детски отпихивался локтями и все продолжал рыдать. Наконец он
немного успокоился и невнятно проговорил сквозь всхлипывания:
- Я здесь не хо-чу... Я хочу назад... Там у меня мам... мам... мам-ма
оста-лась... Как она без меня?.. Батя на войне... Баба Маня ум... ум...
умер-ла... Одна мам-ка... Братан стар... ший уе... уе... уехал... Сестра
за-муж... Од-дна она... Назад хочу... Там светло...
- Нет тебе назад дороги,- парень сочувственно вздохнул.- А реветь
прекрати. Нехорошо. Ну что тебе сделать? Песенку спеть? Ладно, нюня,
слушай:
А на кладбище
все спокойненько,
Все там померли,
все покойники,
Ну а также там
по традиции
Ни дружинников,
ни милиции...
О-о-о-ой, замолчи! Ну пошутил я неудачно, ну дурак я! Ну что ты сделаешь,-
гитарист нервно забил по струнам, потому что Юра разрыдался пуще прежнего.
- Вот брошу тебя здесь, и плачь сколько влезет,- пригрозил он.
В этот момент на вздрагивающее плечо Юры легла нежная ледяная ручка. Он
всхлипнул в последний раз, вытянулся, медленно отнял заплаканное лицо от
ладоней и замер. Рука ласково погладила плечи, спину, потом маленькие
пальчики зарылись в его мягкие волосы на затылке. Юра прекрасно ЗНАЛ, кто
ласкает его, поэтому не смел обернуться, чтобы не заглянуть ненароком в
темно-карие глаза, мертвые много лет, чтобы не увидеть прекрасное нагое
тело, бледную прозрачную кожу... Юра почувствовал, что краснеет. Гитарист
смотрел ему за спину выпучив глаза.
- Ты все еще не остыл. Тепло. Я уже почти забыла, какое оно приятное и
ласковое. Как хорошо!
Низкий голос девушки окончательно успокоил Юру. Он обмяк и завороженно
слушал.
- Встань и посмотри мне в глаза. Не бойся.
Юра робко повиновался. Гитарист цокнул языком.
- Вот это да! Везет же некоторым. И приласкают их, и утешат... Слушай, да
я-то ведь тоже теплый!..
- Помолчи,- сказала девушка, даже не взглянув на гитариста. Тот послушно
зажал рот ладонью, скорчил насмешливую рожу и отвернулся.
- Ты пошел за мной,- продолжала девушка.- пошел и заблудился. Потерял
путь. Всем мужчинам нужна путеводная нить. Иди за мной. Дай руку, чтобы не
потеряться во второй раз. Дай руку, я так соскучилась по теплу.
Она поднялась и протянула Юре свечку, брошенную на земляной пол во время
тщетных попыток освободиться из плена тьмы. Он отдернул руку, боясь
обжечься.
- Это мертвое пламя,- сказала девушка и совершенно спокойно провела
ладонью над огоньком. Юра недоверчиво повторил ее движение и почувствовал,
что ровное немигающее пламя свечи действительно ХОЛОДНОЕ. Он слабо
удивился тому, что не заметил этого сам, взял девушку за ледяную руку и
послушно последовал за ней.
- Эй, меня забыли! - спохватился парень, подобрал гитару, пристроил на
грифе свою свечку и запел "Зубоврачебный романс". Он держался шагах в
пяти позади от них и старался идти не очень быстро, чтобы не сокращать
дистанцию.
Юра молчал. Ему нравилось идти рука об руку с незнакомкой. Не надо было ни
о чем думать и заботиться: его вели куда-то в неизвестность; но ПУСТЬ в
неизвестность, зато О НЕМ ЗАБОТИЛИСЬ, ЗА НЕГО РЕШАЛИ. Юра был слишком
молод, чтобы спокойно встретить как должное все, что свалилось на него
несколько часов назад. Девушка дала именно то, чего ему так не доставало.
Она как бы схватила и удержала хрупкими алебастрово-белыми ручками гнет
подземной тьмы, давая юноше возможность отдышаться.
И несмотря на ледяную холодность ее рукопожатия Юре было почему-то
необычайно тепло рядом с ней.
- Как тебя зовут? - спросил он наконец.
- Судя по тому, что она норовит дать тебе путеводную нить, зовут ее не
иначе как Ариадной, то есть Адой. Хоть на Тезея ты явно не тянешь,-
донесся сзади насмешливый голос гитариста. Что свидетельствовало о наглом
беззастенчивом подслушивании, несмотря на кажущееся самозабвение от
перезвона струн и собственного пения.
- Судя по тому, как неловко ты вмешиваешься в разговор, тебя следует
назвать Медведем, или проще Мишей. Хотя на самом деле это имя имеет совсем
другое значение*,- отрезала девушка. Гитарист удивленно присвиснул.
__________________________________________________________________
* Михаил (евр.) - "подобный Богу" (прим. авт.).
__________________________________________________________________
- Вот это да! В самую точку. Один-ноль в твою пользу, Ада. Кстати, прав я
насчет тебя?
- Соней меня зовут,- сказала девушка, и улыбнувшись Юре, добавила: - Не
обращай на него внимания.
- Я и не обращаю. Юра. Я Юра,- сказал он застенчиво.
- Соня. София. Мудрость. Хм-м-м,- гитарист театрально откашлялся, сказал
голосом Синявского: - Мимо ворот. Что ж, разрыв в счете сохраняется.
Один-ноль,- и весело запел какую-то совершеннейшую чепуху:
- А мне на девушек везло,
тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля!
А ту буквально как на зло,
тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля!
Вставную челюсть проглотил,
ой-е-е-е-е-е-е-ей!
И весь свой внешний вид сгубил,
ай-я-я-я-я-я-я-яй!
И так далее в том же духе. Вообще репертуар Миши был крайне разнообразен:
пародийно-патриотические, аполитичные, откровенно блатные, бытовые,
туристские, студенческие песни следовали одна за другой. Он действительно
соскучился в психиатрической больнице за гитарой. А может он так старался,
чтобы не слишком тоскливо и одиноко было брести в гору, потому что три
крошечных мертвенных огонька лишь подчеркивали окружающую тьму. Гитарист
как раз дошел до середины "Кирпичиков", когда неожиданно ушедший вверх
потолок озарился желтоватыми отблесками. Соня обернулась, весело взглянула
на спутников и бодро воскликнула:
- Пришли!
- И
по
камешкам, по
кирпичикам
Разобрали весь хлебный завод...
Значит, это и есть Бабий Яр ИЗНУТРИ? И вы тут живете? - отозвался Миша.
- Здесь. Но тебе надо выглядеть поприличнее.
Последнее замечание относилось к Юре. Соня критически осмотрела его с
головы до ног, сняла с рук до сих пор надетые на них подобно нелепым
манжетам рукава пальто, оборвала до середины бедер висевшие лохмотьями
штанины брюк и сказала:
- Ну вот, теперь ты непременно понравишься моему дедушке, если мы
встретимся.
- Он понравится ему еще больше, если махнет неглядя свои туфли на мои
прекрасные тапочки,- съязвил Миша. Соня вздохнула. Гитарист захихикал и
сказал: - Что ж, не костюмом возьмем, так песнями.
И бравируя заиграл "Прощание славянки". Слева вспыхнул и начал
приближаться крошечный огонек. Скоро к ним подошел босой матрос в рваной
тельняшке и черных клешах. Из-под густых усов и длинной щетины,
покрывавшей его подбородок, пробивалась довольная улыбка, пышная шевелюра
вздрагивала. Юре показалось, что у матроса чесотка, потому что он все
время потирал правой ладонью грудь и живот. Однако присмотревшись как
следует юноша различил под тельняшкой такие же темные пятна, как на груди
у Сони.
- Ах ты ж моя славненькая! Ах ты ж золотце! Музыку привела, ненаглядная,-
оживленно заговорил матрос.- И кто б еще за это подумал, кабы не Сонечка!
И что б мы все без тебя делали? Тут уже появлялся один фраер,но он бацает
только на пианине, а я здесь в упор наблюдаю гитару и виртуозного
гитариста.
- А ты сам играешь? - спросил Миша. Матрос блаженно закатил глаза.
- Та когда я брал в руки баян, весь Привоз пускался в жуткую кадриль, даже
перекупки бросали свои клумаки, только никто их не грабил, потому как вся
шпана выкручивалась вместе с ними до упаду...
Только где ж здесь взять баян? Пару раз попадалась ломанина, и то вроде
аккордеона. А так бы я показал вам, особенно Сонечке:
Ах лимончики, вы ж мои лимончики,
Вы ж растете у Сони на балкончике...
- Чубик! - одернула девушка матроса.
Неожиданно для себя Юра обошел Соню и встал между ней и "обидчиком". Тот
осведомился, даже не взглянув на юношу:
- Сонечка, что за шмаровоза ты притащила? И чего это он уставился на меня
как Ленин на контру? Мы с тобой тихо-мирно беседуем, как знакомые
девятнадцать лет интеллигентные люди, а этот пижон...
Гитарист резко ударил по струнам, оттеснил плечом Юру и представился:
- Между прочим, Миша. А тебя кажется Чубиком зовут? Так вот, Чубик, я знаю
место, где этих баянов больше, чем кукурузы на полях. По крайней мере один
точно был в нашем корпусе психушки. Гитара оттуда же. Хорош инструмент? У
нас врач мечтал сколотить музкружок из чокнутых, потому как сам был слегка
помешан на музыке. Кстати, покажи своего фраера, я его обрадую: пианино у
нас тоже было.
Матрос по достоинству оценил своевременное вмешательство гитариста, хитро
подмигнул ему, хлопнул по плечу, гаркнул: "Полный вперед! Айда!" - и
скоро уже в отдалении послышалось задушевное пение дуэтом:
- Рыбачка Соня как-то в мае...
Девушка улыбнулась.
- Чубик хороший. А задирается оттого, что без малого двадцать лет за мной
ухаживал, а я даже за руку его ни разу не держала, как тебя вот держу.
Обидно ему...
Соня неожиданно умолкла, словно боялась сказать лишнее.
- Почему ты его не держала? Может, он обидел тебя...
Юра ощутил, как моментально напряглась рука девушки. Ее ледяные маленькие
пальчики неожиданно сильно сдавили его кисть и казались теперь маленькими
тисочками.
- Потом... так уж повелось, а раньше...
Соня отвернулась и задрожала. Юра почувствовал БОЛЬШУЮ БЕДУ. То ли он
чем-либо ОБИДЕЛ девушку, то ли БЕДА все это время ЖИЛА В НЕЙ, скрытая,
тщательно подавляемая, и своими словами юноша ЗАСТАВИЛ ее вспомнить НЕЧТО
УЖАСНОЕ из земной жизни, оборвавшейся в начале войны. Юра шагнул к
девушке, го был остановлен хриплым от напряжения голосом:
- Когда немцы ГНАЛИ нас по Мельникова сюда, ГНАЛИ как стадо... Они
отбирали вещи... ВСЕ вещи. Заставляли раздеваться, а потом... ВСЯКОЕ
случалось...
Юра сжал зубы, поняв, ЧТО ИМЕННО случилось с девушкой. Он неумело обнял
Соню за плечи и слушал, как натужно роняла она слово за словом:
- Они не видели в нас ЛЮДЕЙ. Мы были... ЖИДАМИ! Которых надо РАЗДАВИТЬ...
Всех до единого. Но они отнюдь... НЕ БРЕЗГОВАЛИ. Я чуть с ума не сошла...
Это было так... гадко... Меня расстреляли через день, а я думала... неделя
прошла... Потом я была... дикая, пряталась от всех... на озере...
- Перестань,- взмолился Юра. Но тут их окружили невесть откуда взявшиеся
ребятишки. Они весело галдели, тянулись к Юре, трогали его и просили:
- Дяденька, погладь меня!
- Ты такой горячий! И меня погладь!
- И меня! И меня!
- Нет, я раньше. Меня.
- Потрогай, дяденька!
Юра чувствовал, что начинает мерзнуть, но тем не менее не мог отказать и
касался рукой маленьких головок и протянутых к нему ручонок, отдавая детям
последние капли тепла. Как бы издалека донесся Сонин голос:
- Эти гады всех убивали: и больших, и маленьких...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг