никто ему лобик не вытрет, не позаботится...
Доводов вскрикнул и хотел было удержать девицу, но Мышка ловко увернулась
и коснулась платочком его виска. Грим начал шелушиться и с тихим шелестом
опал на крышку гроба, открыв всеобщему обозрению небольшую дыру с
почерневшими краями. Доводов был взбешен.
- Ой, что это?! - взвизгнула девица и закатила глаза, изображая обморок.
- Это у товарища Доводова инфаркт,- раздался голос КАТЕРИНЫ.
- Инфаркт,- спокойно и авторитетно подтвердил гитарист.- Только не инфаркт
миокарда, а ПИСТОЛЕТНЫЙ. Есть такая ОЧЕНЬ тяжелая болезнь, когда
предлагают на выбор: либо позорный суд, либо пуля в лоб. Не пойму однако,
зачем СИМПТОМЫ скрывать. У нас тут ПРАВДУ УВАЖАЮТ, дядя. Обратите внимание
хотя бы на эскорт: там у всех полным-полно ран, но никто же их не
гримирует!
Доводов переводил ненавидящий взгляд с Миши на Мышку и обратно, однако
сидел смирно, очевидно, помятуя ПОХЛОПЫВАНИЕ СЕРЕБРИСТОЙ РУКИ. Девица же
сдернула косынку, открыв едва начавшие отрастать золотисто-рыжие волосы,
сделала вид, что КОКЕТЛИВО ПОПРАВЛЯЕТ ПРИЧЕСКУ, мило зарделась и сказала:
- Но вас же надо пожалеть. Хоть я не Мерилин Монро и не Лолита Торес, а вы
не Ив Монтан и даже не Жан Габен, я сделаю все, что в моих силах. Вообще я
ничего, ведь правда? ТАК ДУМАЛИ МНОГИЕ.
С этими словами она растянулась на полу слева от гроба, приняла весьма
вульгарную позу и болтая ножками в миленьких чулочках поинтересовалась:
- Вы же были кутилой и бабником в свободное от работы время, правда?
Самые противоречивые чувства объяли Доводова. Это отразилось на его лице,
выдали внутреннюю борьбу и нервно шевелящиеся пальцы. Наконец он рванулся
к Мышке, но на его плечи легли руки Чубика, и матрос приказал:
- Сидеть. Сиди, смотри и слушай.
Миша запел:
- Глядите, мы не робкого десятка,
Глядите, наши руки в мозолях.
Поэтому всегда с нас взятки гладки:
Ведь мы сжимаем молоты в руках!
Ох, если нам шарахнуть постараться,
Чтоб мир капитализма сразу сдох...
До коммунизма остается лет пятнадцать-двадцать,
А семилеток - чтой-то вроде трех.
И НАЧАЛАСЬ ШЕСТВИЕ.
Погибшие во время селя выстроились длинной цепочкой, по очереди подходили
к гробу и молча смотрели Доводову в глаза. Потом говорили что-нибудь,
кланялись и удалялись. Были здесь девушки из телефонной будки, обе в
длинных белых платьях; был старичок в ушанке, ватнике, ватных штанах и в
валенках, собиравший принесенный потоком воды хворост. Были и многие
другие, кого Юра не знал и к стыду своему ТАК И НЕ УЗНАЛ ЗА ПОЛТОРА ГОДА
ТЬМЫ. Он же подойдя к Доводову смущенно откашлялся и тихо заговорил:
- Вы не подумайте, товарищ Доводов, я вас ни в чем таком не виню. Честно.
И вообще я не разбираюсь... Но я тут подумал и вот что решил: уйду на
землю. НАВЕРХ,- юноша замолчал и тяжело вздохнул, словно переносчик
тяжестей, сбросивший с плеч тяжелый мешок (да он и в самом деле ИЗБАВИЛСЯ
ОТ ГРУЗА, высказав вслух свое решение, которое хотел оставить втайне).
Потом продолжал: - Миша, который вот на гитаре играет, сказал, что это не
последнее несчастье у нас в Киеве. А я не хочу! Понимаете, не хочу, чтобы
еще кто-то погибал. Поэтому я вернусь НАВЕРХ и расскажу все-все... про
все. Вот.
Безумный взгляд Доводова, ДОВЕДЕННОГО погибшими до полного отчаяния, на
секунду сделался более осмысленным. Кажется, Юра был единственным, кто не
укорял бывшего городского голову или не издевался над ним. Однако юношу
оттеснили, едва Чубик заметил, что похороненный тянется к нему. Теперь
перед Доводовым дергаясь и бессмысленно тараща глаза проходили сумасшедшие
из обвалившегося в поток корпуса психиатрической больницы. Впрочем, один
из них, СТЕПЕНЬЮ ИЗМОЖДЕНИЯ ЛИЦА похожий на солдат военного эскорта,
держался вполне ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ. Он дружелюбно улыбнулся и махнул рукой
Мише, гитарист кивнул в ответ. Человек этот задержался перед Доводовым
надолго.
А тем временем к юноше подбежала взволнованная Соня и быстро зашептала:
- Юра, Юрочка, что ты надумал! Как же это ты отправишься на землю? А как
же я, как же мы, Юрочка?!
Он уставился себе под ноги и неожиданно твердо заявил:
- Нет, я уйду НАВЕРХ. Я должен предупредить их...
- Но ты не сможешь! - перебила юношу Соня.- Просто не сможешь. Кто выходит
ОТСЮДА, тот все забывает. Таков закон. Юрочка, пойми: ты ЗАБУДЕШЬ!
- Не забуду, не забуду,- упрямо повторял юноша, сжимал зубы, стискивал
кулаки, шипел, дрожал и вновь твердил как заклинание: - Не забуду!
- Пусть даже так,- НЕ ОЧЕНЬ УВЕРЕННО согласилась Соня.- Но КТО тебе
поверит? Представь, что выходишь на улицу и говоришь: люди, завтра
случится БЕДА, вы все умрете. Да тебя живо засадят В ТО УЧРЕЖДЕНИЕ, ОТКУДА
ЯВИЛСЯ МИША! Или ты хочешь В "ПАВЛОВКУ"? Быть среди них месяцы!
возможно, годы! Убеждать исключительно их, слабоумных...
Девушка показала на толпу дергающихся подвывающих личностей и добавила:
- Не слишком приятная перспектива! НАВЕРХУ НЕ ПРИНЯТО верить в такие вещи.
Кассандре и той не поверили, Юрочка.
Тут мимо гроба пошли дети, маленькие хорошенькие АМУРЧМКИ С ЗАЖЖЕННЫМИ
СВЕЧЕЧКАМИ в ручках, девочки в платьицах, мальчики в чистеньких
костюмчиках, в беретиках или в картузиках. Круглосуточный детский сад. Шли
парами: мальчик-девочка, мальчик-девочка... Вели их две воспитательницы,
тоже со свечками. У Доводова затряслась нижняя челюсть, он попробовал
отвернуться.
- Смотри,- коротко приказал Чубик.
Неожиданно шедшие четвертыми по счету мальчик и девочка бросились к гробу,
ловко вскарабкались на колени к похороненному и теребя ручонками лацканы
его пиджака жалобно затянули:
- Дя-адь, а, дядь, а скоро наши мамы заберут нас отсюда? Дя-адь, а, дядь,
скажи, а?
Доводов брезгливо отбивался от детей, пытался ссадить их на земляной пол.
Но Чубик молча встряхнул его, и несчастный покойник перестал
сопротивляться, лишь мелко дрожал и всхлипывал. Шедшая в конце
воспитательница села рядом с Мышкой, чтобы после увести детей.
- А ко мне мама уже пришла, ага! - хвастливо сказал малыш в беленькой
рубашечке, в синеньких штанишках со шлеечками и в крохотных ботиночках.
Его вела за руку молодая женщина в халате и тапочках, вокруг горла которой
шла багрово-фиолетовая полоса, а лицо имело лилово-черный оттенок.
Поравнявшись с гробом, она остановилась, размахнулась и влепила Доводову
увесистую пощечину.
- Нельзя! - крикнул один солдат, выскочил из строя и схватив ее за
свободную руку повторил: - Нельзя. Только говорить.
- Ничего, товарищу Осипу Алексеевичу полезно. Надо же остатки грима
стряхнуть! - холодно заметила Мышка, пожимая плечиками.
- Врачи сказали, что у меня больше не будет детей. Коленька первый и
последний,- отчеканила удавленница.- ЭТОТ убил Коленьку, а я не смогла
жить без него.
- Решал не он один. И вообще наш дядя - ЖАЛКИЙ СТРЕЛОЧНИК. А остальные
живы. НО МЫ И ИХ ВСТРЕТИМ. В СВОЕ ВРЕМЯ,- пообещал гитарист, прервав на
несколько секунд пение.
Пристроившиеся на коленях у Доводова мальчик и девочка с завистью
провожали взглядами счастливчика, К КОТОРОМУ ПРИШЛА МАМА. А тот шагал с
гордым видом, лихо подтягивая штанишки со шлеечками.
Разыгравшаяся у гроба сцена придала юноше решимость. Он показал на
удаляющихся детей и спросил Соню:
- Разве ты хочешь, чтоб когда-нибудь еще погибли вот такие малыши?
Девушка не ответила.
- Значит, надо пойти и рассказать.
- А и правда, пусть идет,- сказал Борух Пинхусович, неслышно
приблизившийся сзади.- Пусть ПОДНИМЕТСЯ НАВЕРХ. А если даже он ВСЕ
ЗАБУДЕТ, как то и положено, мы НАПОМНИМ.
- Но дедушка! - воскликнула Соня.- Разве не ты говорил...
- И повторю то же самое,- подтвердил старик.- Это необдуманный шаг, это
глупо, это в конце концов опасно и вредно для него. Но ПРИВЯЗАННЫЙ К ЕГО
НОГАМ ГРУЗ ЗЕМЛИ ТЯНЕТ НАЗАД, а ВЕРЕВКУ ты обрезать НЕ СУМЕЛА. Юра уйдет,
Сонюшка. Ничего не поделаешь.
Они стояли втроем и смотрели на проходивших мимо гроба людей, на
апатичного, уже безразличного ко всему Доводова, жалкого, подавленного, на
сидящих у него на руках деток. Воспитательница ожидала окончания шествия.
Мышка виляла задом и болтала ножками в чулочках. Миша пел:
- До коммунизма остается лет пятнадцать-двадцать,
А семилеток - чтой-то вроде трех.
А его песня была ох какая длинная!..
* * *
Вокруг Светы хлопотали одноклассницы и Ольга Васильевна. Ребята столпились
на небольшом расстоянии, о чем-то шептались и показывали на Свету
пальцами. Милиционер неспеша возвращался на свой пост, изредка оглядываясь.
- Что с тобой? - встревоженно спросила учительница. Девушки поставили
Свету на ноги и приводили в порядок ее школьную форму, отряхивая пыль и
оттирая пятнышки от прилипшей грязи.
- Ничего, Ольга Васильевна. Просто голова закружилась, в глазах потемнело,
я и упала,- ответила она, стараясь казаться бодрой и веселой. А сама тем
временем думала: Это ж там, ВНИЗУ, У НЕЕ ПОД НОГАМИ все было!..
- Такое с ними случается. Гы-ы-ы,- Сережка Безбородько глупо ухмылялся и
весь сиял, заранее предвкушая удовольствие от собственной шуточки.-
Сначала в обморок хлопаются, потом их тошнит, потом животик растет,
потом...
- Ты-ы, Бородатый! - заорала Лариска Карпенко и бросилась к Сережке.
- А потом бэби... Бэ-э-э!.. Э-э-э!.. М-мэ-э-э!.. Ма-а-а!..- заблеял и
заорал тот, за что немедленно получил сумкой по голове от догнавшей его
Лариски и взвизгнул уже почти неподдельно: - Ой, ма-а!
Ребята заржали, точно стадо моложеньких горячих жеребчиков.
- Да угомонитесь вы наконец! Прекратите немедленно! - закричала
учительница.- Вы же на кладбище, в конце-то концов. Карпенко, Безбородько!
Ты, Сергей, у меня двойку по поведению получишь обязательно! Это я тебе
твердо обещаю.
Наконец все угомонились и медленно вернулись к воротам. Света шла позади
всех, ОСТОРОЖНО ступая по асфальту узенького тротуарчика и думала, что
вдруг ДО СИХ ПОР Доводов сидит на крышке гроба, а перед ним проходят
убитые РОСЧЕРКОМ ЕГО ПЕРА на каком-то приказе, плане застройки района или
другом документе, возвещающем неудавшийся КОНЕЦ Бабьего Яра и НАЧАЛО
светлого города будущего... И разумеется она не замечала ни могил славных
партизанских командиров Ковпака и Федорова, ни памятника крупному ученому
Патону, ни Максиму Рыльскому, ни другим писателям и поэтам. Не заметила
она даже ангелочков, также чудом сохранившихся над старыми могилами с этой
стороны аллеи. Даже когда Ольга Васильевна указала на ажурную беседку
около самых ворот и ШЕПОТОМ сообщила ребятам, что по слухам там похоронена
мать САМОГО МОЛОТОВА, девушка не вышла из полусонного состояния. Впрочем,
никто не прореагировал на слова учительницы, потому что подростки не
знали, кто такой Молотов.
- Дети, на сегодня все. Расходитесь по домам, на следующем уроке
готовьтесь рассказывать биографию Леси Украинки, и читать первуое действие
"Лисовои писни". До свидания.
Ребята повалили гурьбой вниз по Байковой улице к остановке трамвая. Ольга
Васильевна вызвалась проводить немного Свету, взяла ее под руку.
- Давай-ка пройдемся,- предложила учительница.- После обморока тебе
полезно побыть на свежем воздухе.
Девушка шла рядом с Ольгой Васильевной, с удовольствием подставляя лицо
порывам свежего весеннего ветерка. После КЛАДБИЩЕНСКИХ ПЕРЕЖИВАНИЙ, полных
мрака, удовольствие было особенно ярким и СЛАДКИМ, как стакан лимонада с
пузырьками газа и пеной наверху, выставленный на стол против солнца.
Больше всего радовало то, что Юра Петриченко вернулся на землю, НАВЕРХ,
как говорили в преисподней. Только интересно, удалось ли ему предупредить
людей о грозящей городу катастрофе? И что это за катастрофа...
Света помрачнела, споткнулась о выбоину в асфальте. Ольга Васильевна
вовремя поддержала ее.
А что произойдет, если Юра НЕ СМОЖЕТ ПРЕДУПРЕДИТЬ? Если ему не поверят...
Если он в самом деле ЗАБЫЛ...
Где-то Юра бродит сейчас, бледная, просвечивающаяся тень. Бедненький,
одинокий... Как его найти? Как помочь?
- Света, скажи, что с тобою произошло?
Ольга Васильевна привыкла говорить по-украински, и русская речь звучала в
ее устах грубо, коряво и фальшиво. В украинских словах вообще много
твердых гласных, поэтому учительница говорила по привычке ТВЕРДО, к тому
же "окала", но не как волжане, а НА ОСОБЫЙ УКРАИНСКИЙ МАНЕР. Тем не
менее несмотря на плохое произношение она оставалась любимой учительницей
Светланы.
- Скажи, Света, только честно.
- А что, видно, что СЛУЧИЛОСЬ? - нехотя спросила девушка.
- Видно. Ты ступала по кладбищу как по битому стеклу. Ты что, могил
испугалась?
Они стояли облокотившись о перила небольшого мостика через Лыбедь, быстрая
мутная вода которой неслась прямо у них под ногами. За спиной скрипели
трамваи, справа по насыпи время от времени проносились со свистом и ревом
железнодорожные составы.
А девушка молчала, потому что... РАСТЕРЯЛАСЬ, не зная, помогать ли Юре,
КАК помогать, ЧТО делать, ГДЕ искать его...
- Понимаете, Ольга Васильевна,- начала она осторожно... и вдруг ее словно
прорвало! Света рассказала все, что помнила, начиная с первого сна и
вплоть до мучающих ее в настоящий момент сомнений. Девушка не знала, что с
ней творится. Сама себя не понимала. Конечно, Ольга Васильевна просто
замечательная, любимая учительница, Света вполне ей доверяла. Но
рассказывать ТАКОЕ...
- Девочка, послушай, а тебя не водили к психиатру?
Вот этого и следовало ожидать! Этого девушка боялась больше всего! Ее
отчаяние было настолько велико, что она готова была ПРЯМО С МОСТИКА
ПРЫГНУТЬ В ГРЯЗНЫЙ ХОЛОДНЫЙ ПОТОК.
- Как-то мама таскала к невропатологу. Оказалось все в порядке. Давно,- с
трудом призналась Света (а в голове мутилось от отвращения и стучало: вот
дура набитая, ДОВЕРИЛАСЬ на свою голову!).- Но потом я никому ничего не
рассказывала. Вам первой...
Девушка вздрогнула, потому что рука Ольги Васильевны осторожно легла ей на
плечи.
- Что я могу тебе сказать...
(А что вы можете сказать, дорогая и любимая учительница! Все это сплошные
бредни...)
- Твои сны... или не знаю, как их назвать... Кажется, ты начиталась на
ночь Гоголя. "Майская ночь", "Страшная месть" или еще что-нибудь в
этом роде. "Вий", например. Все эти живые мертвецы под землей - бред
какой-то.
(Разумеется, Ольга Васильевна!)
Света задрожала, учительница принялась осторожно поглаживать ее волосы.
- Но кто рассказал тебе про Куреневку? Откуда ты все знаешь?
Она ослышалась?!
Света медленно повернула голову и посмотрела на учительницу. Ольга
Васильевна пытливо вглядывалась в лицо девушки, словно ответ был написан в
глубине ее глаз.
- Никто не рассказывал. Я ВИДЕЛА,- пролепетала Света.
- Но ты же не родилась еще в шестьдесят первом году, как же ты могла
ВИДЕТЬ? Во сне? В том сне? - допытывалась учительница. Света молча кивнула.
- Странно.
Ольга Васильевна смотрела вдоль "коридора", образованного
железнодорожной насыпью и бетонным забором мебельной фабрики. Говорила
медленно, НЕСТЕРПИМО медленно:
- Я была тогда не Куреневке и видела все. Только вот не помню, в марте это
было или в апреле. Понедельник был точно, и число тринадцатое. (Света
вздрогнула.) Господи, какая тогда была гроза! (Света вновь вздрогнула.)
Моя мама проснулась ночью и говорила, что отродясь не помнит такого. А
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг