(ей советовали обратиться в Це-Ка, однако она так и не отважилась,
несмотря на неисчерпаемую решимость добиться отдельной квартиры; Юра знал,
чего боится мама: никакими "погорельцами" они на самом деле не были,
папа погиб на фронте КАК-ТО ПЛОХО, НЕ ТАК КАК НАДО, и его вдова до сих пор
ОПАСАЛАСЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ от партии, как и от ОРГАНОВ). Значит, вопрос об
их квартире решал этот самый Доводов. То есть не решал, потому что мама
все время ругалась, что все ее письма "спускают" назад в районный
Исполком. А потом бабушка Маня вернулась в село и там умерла (затосковала
в городе, а ИЗ-ЗА ПАПЫ они даже на похороны к ней не поехали, просто
оборвали все связи, и концы в воду! ищите их где хотите), старший брат
подался в Узбекистан, сестра вышла замуж и переехала, и мама осталась в
коммуналке с Юрой, а два человека в комнате - разве это тесно, гражданка
Петриченко?! Да и младший сын вот-вот пойдет в армию служить... И никакой
квартирной проблемы для них более не существовало.
А сынок-то не в армию ушел, а НА ТОТ СВЕТ. Дезертировал, подлая душа, как
батя... А ТЬМА - КАК ШТРАФНОЙ БАТАЛЬОН...
Но что же все-таки сказать Доводову? "Ох и сволочь Вы, Осип Алексеевич,
если в подчиненном Вам городе такая жизнь!" Нет, ругаться сходу, да еще
по адресу незнакомого человека - некрасиво как-то, да и вообще Юра не
ругался почти. Вот Мышка - другое дело... "Ох и плохим предгорсовета Вы
были, если..." Нет, не годится. На месте Бабьего Яра как раз и
предполагалось выстроить побольше новых домов, чтоб меньше было коммуналок.
При чем здесь коммуналки, в самом деле?! Вот прицепились некстати... "И
охота была Вам, Осип Алексеевич, затевать стройку в таком месте..." А
чего тебе-то было соваться в ПРОКЛЯТОЕ место! Сам виноват.
М-да-а-а, положение...
Юноша оглянулся кругом и удивился, сколько народу появилось, пока он
раздумывал. И все больше в белых одеждах, как Миша и Соня, с сияющими
лицами. Есть и такие, как он, НОРМАЛЬНЫЕ обитатели преисподней,
объединенные чем-то неуловимым, ОБЩИМ в выражении глаз. Некоторые вроде бы
ЗНАКОМЫ Юре, ВИДЕНЫ прежде, давным-давно. ПОЛТОРА ГОДА ТОМУ НАЗАД...
Гитарист разговорился с женщиной средних лет. У ее белоснежного платья нет
откидного капюшона, который ПРИДУМАЛА себе Соня (странно это: как можно
ПРИДУМАТЬ одежду или часть тела, волосы, например? Оказывается, можно,
хотя юноша до сих пор не понимал, КАК это делать), юбка спадает до
щиколоток ровными складками, рукава точно надуты, на голове чепчик с
"рожками". Когда женщина поворачивалась лицом к Юре, он поражался ее
красоте. Была она чем-то похожа на Катерину, которую изобразил на своей
картине Шевченко. Только Катерина была молоденькая и грустная, а эта
постарше и веселая, да к тому же ПРОСВЕТЛЕННАЯ.
- Опять он с ней снюхивается,- прозвучал над ухом недовольный хриплый
голос Мышки.- Как же, оба стихоплеты, БРАТ И СЕСТРА по перу, перья им в
задницу обоим! СОПЕРНИКИ вшивые, шмотки белые...
Девица зашипела сквозь сцепленные зубы, повернулась на сломанных каблучках
и призывно покачивая бедрами пошла прочь, но неожиданно махнула рукой,
рассмеялась беззлобно и сказала:
- Ну и пусть.
- Вот это уже не похоже на Мышку. Никак не похоже, правда?..
Соня опустилась на земляной пол рядом с юношей и ласково обняла его за
плечи.
- Это та самая поэтесса, которой Мышка боещала выцарапать глаза?
- Она, она. Правда, ее желание столь же бессмысленно, как желание Чубика
побить Мишу. Помнишь, они ссорились из-за Сталина?
- Конечно, помню.
Кстати, давненько не видно матроса. Мышка ушла. Миша, кажется, потерял к
ним всякий интерес. Одна Соня как всегда рядом. Распадается и без того
непрочная компания! Как бы в подтверждение Юра услышал слова девушки:
- Поссорились, помирились, а все же разошлись. Мише бы в ЭКЗЕКУЦИИ
поучаствовать, а потом только мы его и видели в преисподней! Уйдет он
отсюда, уйдет своей дорогой...
В этот момент Юре показалось, что он наконец понял СМЫСЛ этих полутора
лет, проведенных во тьме: все, чего ему не хватало и что от него
требовалось - СДЕЛАТЬ НАКОНЕЦ ВЫБОР И ИДТИ НАМЕЧЕННЫМ ПУТЕМ. ЗДЕСЬ все
находится в состоянии покоя; ДВИЖЕНИЕ В ЛЮБУЮ СТОРОНУ означало немедленный
ВЫХОД В ИНОЙ МИР. ТЬМА была этаким ПЕРЕСЫЛЬНЫМ ПУНКТОМ, все дороги вели в
нее; сама же она дорогой не была. НАЧАТЬ движение можно было лишь
ПРЕСЫТИВШИСЬ ожиданием.
Это же так просто! И именно об этом говорил Сонин дедушка: "Желаю вам
ОСТАВИТЬ ЗДЕСЬ свои свечки и поскорее уйти". В самом деле, очень все
просто.
Но Юра тут же испугался. Обладатели белой одежды устремлялись ВО ВТОРОЙ,
БОЛЕЕ ВЫСОКИЙ МИР. Значит... Соня тоже готова уйти туда?! А как же он!!!
- Соня, а как же... как же...- юноша не мог произнести ни одного
местоимения: ни "я", ни "ты", ни "мы",- лишь открывал и закрывал
рот, как рыба, да бессмысленно хлопал глазами.
- Ради тебя я пропустила один Духов день. Потерплю.
Тут все пришедшие засуетились, зашикали и начали пододвигаться поближе к
свисающему с потолка наросту. "Несут, несут," - слышалось отовсюду. А
сверху МЯГКИМИ НЕВИДИМЫМИ ВОЛНАМИ накатывался траурный марш Мендельсона,
приближался, ЛИЛСЯ вдоль аллеи точно некая материальная субстанция.
Юра и Соня стояли в толпе плечом к плечу. Никто здесь не распоряжался, не
командовал другими, но каждый молча занимал то место, какое ДОЛЖЕН БЫЛ
ЗАНЯТЬ согласуясь с внутренним чувством.
Высокий старик, совершенно седой, в странной СЕРЕБРИСТОЙ одежде стоял
возле самого сталактита. Позади него полумесяцем расположились БЕЛЫЕ
личности, из которых юноша наглядно знал лишь Старого Сему и КАТЕРИНУ,
незадолго перед тем беседовавшую с Мишей. Еще дальше расположились
ОБЫКНОВЕННЫЕ (среди которых находился и Юра), а позади всех - опять же
БЕЛЫЕ. Света здесь было столько, что никто почти не принес неугасимых
свечей. Однако старик в серебристом зачем-то держал на ладони маленькую
свечку, правда, незажженную (хотя совершенно непонятно было, зачем ЕМУ
какой бы то ни было источник света).
Пока все ждали начала похорон, Юра напряженно обдумывал слова девушки:
долго ли она будет ждать, не бросит ли его, когда ей все же надоест
ожидание и так далее,- как вдруг поймал себя на том, что в последнее время
РАЗМЫШЛЯЕТ СЛИШКОМ МНОГО, просто НЕОБЫЧАЙНО МНОГО, что на него совершенно
не похоже.
Нет, не только все его здешние знакомые изменились - ОН САМ ТАКЖЕ
ИЗМЕНИЛСЯ! В этом все дело. Только что посетившее его озарение насчет
дальнейшего ПУТИ отнюдь не случайно. Судьба до срока безжалостно вырвала
его из жизни и бросила в ЧЕРНОТУ; он отбыл здесь свою ССЫЛКУ и СОЗРЕЛ, как
постепенно дозревает в темном месте зеленый помидор.
И наконец понял главное:
ХОЧЕТСЯ ЕМУ НЕ В БЛИСТАЮЩИЙ МИР, А НАЗАД, НА ЗЕМЛЮ!
Это было ясно не только в Духов день - еще во время первой встречи с Мишей
среди развалин корпуса психиатрической больницы, когда Юра в бессильной
ярости взбирался на наклонно стоящую балку и отчаянно прыгал вверх. Но
тогда он был именно БЕССИЛЬНЫМ. А чтобы уйти НАВЕРХ, надо набраться сил,
СОЗРЕТЬ, СТАТЬ сильным.
Чтобы уйти - надо УЙТИ.
Юноша счастливо улыбнулся и подумал, что сегодняшний день - день открытия
простых и даже тривиальных истин. Ничего никому он не станет говорить.
Просто УЙДЕТ. Уйдет, и все. Если все хотят в БЛИСТАЮЩИЙ МИР, если пугают
его какими-то там страшными последствиями НЕОБДУМАННОГО ШАГА, пусть трусят
и катятся в свой СВЕТ. А он все обдумал и все давно для себя решил.
ОН ВОЗВРАЩАЕТСЯ.
Хватит бояться! Достаточно подлостей делает человек из страха. Вон бабушку
Маню они отпустили одну ПО-СОБАЧЬИ СДОХНУТЬ в одиночестве. А ведь это
подло! Никто их и не искал из-за отца, все это надуманные мамины страхи.
Юра и прежде ощущал НЕЯСНУЮ ВИНУ перед бабушкой, только НЕ ОСОЗНАВАЛ ЕЕ ДО
КОНЦА. Так вот, значит, что было в корне вины: ощущение собственной
подлости! И неизвестно еще, извиняет ли его юный возраст...
Нет, нельзя больше трусить! Довольно.
И сразу на душе стало легче. Теперь Юра знал, ЧТО скажет Доводову. он с
каким-то новым, совершенно незнакомым чувством смотрел на черный нарост
ямы.
А НАВЕРХУ давно уже смолк похоронный оркестр, и через неравные промежутки
времени оттуда доносились приглушенные землей голоса: официальные лица
бубнили заготовленные заранее траурные речи. Но вот в черном наросте
раздалось наконец шуршание, что-то тяжелое опустилось на дно. Тогда СВЕРХУ
послышались рыдания, выворачивающее наизнанку душу гудение труб и уханье
барабана. Схваченные легкими осенними заморозками комья земли гулко
забарабанили по дереву; нарост начал уменьшаться подобно надсеченному
фурункулу, из которого вытекает гной, и все увидели на земляном полу
роскошный гроб, из-под крыщки которого торчали придавленные живые цветы.
Марш Мендельсона безумствовал, метался и бился под ровным теперь сводом,
точно БУДИЛ лежащего в гробу. Стоявшие полумесяцем БЕЛЫЕ вытянули руки
вперед, крышка задрожала, сделалась прозрачной, и все увидели под ней
пожилого мужчину в дорогом костюме, солидного и благообразного, с
залысинами на высоком лбу.
В воздетой к потолку руке СЕРЕБРИСТОГО старца вспыхнул неугасимый отныне
огонек. Он распространял вокруг ровный мертвенный свет, и под его влиянием
крышка гроба помутнела и обрела прежний вид, однако покойник ОСТАЛСЯ
СВЕРХУ. БЕЛЫЕ опустили руки, оркестр умолк, звуки музыки СЛОВНО НОЖОМ
СРЕЗАЛО. В наступившей тишине прозвучал раскатистый бас СЕРЕБРИСТОГО
старца:
- Вставайте, Осип Алексеевич Доводов!
Тогда глаза мертвеца раскрылись, он чрезвычайно медленно сел (казалось
даже, не сел, а ПЕРЕТЕК В СИДЯЧЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ). Юра на несколько секунд
зажмурился, потому что вспомнил СВОИ превые мгновения ВО ТЬМЕ, и ему стало
не по себе, и еще стало очень жаль похороненного. Когда же он вновь
отважился взглянуть на гроб, сидящий человек затравленно озирался кругом,
как бы ища спасения. В глазах его читались смятение и ужас. СЕРЕБРИСТЫЙ
старик сунул ему в руки свечку и немного смущенно пробасил:
- Такие вот дела, Осип Алексеевич! Могилу мою раскопали, косточки на
свалку отправили, и теперь на моем месте лежать будете вы. Но я не в
претензии, поверьте. Наши тела хоронят живые, им же и распоряжаться
прахом. А душу мы принимаем к себе. Вот, собственно, и все. А засим добро
пожаловать, ТОВАРИЩ Доводов!
С этими словами СЕРЕБРИСТЫЙ старец отступил - и ИСЧЕЗ. Похороненный
моментально взвился на ноги, однако из мрака перед его лицом ВЫДВИНУЛАСЬ
СЕРЕБРЯНАЯ РУКА и так хлопнула Доводова по плечу, что он тут же очутился
на прежнем месте.
Из БЕЛОГО ПОЛУМЕСЯЦА выступила КАТЕРИНА, с поклоном повторила по-украински:
- Ласкаво просымо, Йосыпэ Олэксиевычу! - однако тут же спохватилась и
улыбнувшись добавила: - Впрочем, я забыла, что вы ЖЕЛАЕТЕ разговаривать
лишь на ВЕЛИКОМ И МОГУЧЕМ. Прошу прощения, Осип Алексеевич. Добро
пожаловать!
Свеча задрожала в руке Доводова, однако он нашел в себе силы кивнуть в
ответ.
- Я сегодня также не главное встречающее вас лицо,- продолжала женщина.- Я
из Бабьего Яра, и они оттуда же.
ЛЮДИ БЕЛОГО ПОЛУМЕСЯЦА с достоинством поклонились, и многие десятки тысяч
душ, образовавшие на склоне земляного пола как бы БЕЛОЕ МОРЕ ГОЛОВ
заволновались, пришли в движение. И стоявшая за спиной юноши Соня надвинув
почти на самые глаза широкий капюшон также поклонилась.
- Посмотрите на нас, Осип Алексеевич, посмотрите внимательно. Вы
разрешили, более того - РЕШИЛИ строить дома там, где нас убивали. Смотрите
внимательно: вот мы здесь все, такие, как были и есть. При жизни вы ОЧЕНЬ
ЛЮБИЛИ ДЕЛИТЬ ЛЮДЕЙ ПО НАЦИОНАЛЬНОСТИ. Многие из нас, чего скрывать, также
любили, многие наоборот не любили. Но все мы умерли ОДИНАКОВО, смерть все
это стерла и подравняла. Здесь СВОИ законы, Осип Алексеевич, и всем
пришлось подстраиваться под них. Мне тоже пришлось в свое время. Тем не
менее мы не можем не удовлетворить самых сокровенных желаний такого
высокого ГОСТЯ ОТТУДА, как вы. И вот ДОГАДЫВАЯСЬ о ваших вкусах, уважаемый
Осип Алексеевич, мы решили ВЫДЕЛИТЬ для встречи с вами по одному человеку
каждой национальности, какую он имел НАВЕРХУ. Например, я была украинкой.
Специально для вас уточню: ЧИСТОКРОВНОЙ украинкой.
- Я был евреем,- сказал Старый Сема.
- Я русским.
- Я наполовину украинкой, наполовину еврейкой.
- Я цыганкой.
- Я белорусом.
- Я на четверть евреем, на четверть чехом и наполовину украинцем...
Покуда каждый из БЕЛОГО ПОЛУМЕСЯЦА называл бывшую свою национальность,
порой невероятно сложную, похороненный все шире раскрывал глаза, так что
под конец они едва не выскакивали из орбит.
- Надеюсь, ваше честолюбие, чувство пролетарского интернационализма и
национальное самосознание хоть немного удовлетворены? - слегка ироничным
тоном спросила КАТЕРИНА. Доводов ДИКО посмотрел на нее, неожиданно резко
рванул красиво завязанный галстук и едва сумел расстегнуть непослушными
пальцами ворот белой рубахи.
- Вижу, что удовлетворены,- сказала довольная эффектом этого нелепого
фарса КАТЕРИНА.- Однако повторяю, Осип Алексеевич, что дело НЕ СОВСЕМ в
нас... Да, чуть не забыла: не меньше РАСКОПОК ПО НАЦВОПРОСУ вы обожаете
почести. Вы уж простите меня, темную. Прошу эскорт!
ЛЮДИ БЕЛОГО ПОЛУМЕСЯЦА медленно обогнули пышный гроб с ожившим покойником
и выстроились позади него точно в таком же порядке. А из толпы вышли
солдаты и матросы с пергаментно-желтыми изможденными лицами, одетые
кое-как (некоторые голые до пояса, остальные в изодранных гимнастерках и
тельняшках и все без исключения босые, со сбитыми до крови ногами). Юноша
удивился было, почему среди них нет НИ ОДНОГО БЕЛОГО, но вспомнил
ПРЕОБРАЖЕНИЕ К ПРЕЖНЕМУ ВИДУ Боруха Пинхусовича.
Чубик был среди матросов и, честно говоря, смотрелся в сравнении с другими
щеголем. Он с удовольствием подкрутил усы, оказавшись прямо за спиной
Доводова.
- Ну вот, теперь все в полном порядке. Правда, Осип Алексеевич? - спросила
КАТЕРИНА.
- Чего вы от меня хотите,- прохрипел сидящий на гробе, и это были его
первые слова, сказанные ЗДЕСЬ.
- Я же сказала: ДЕЛО НЕ СОВСЕМ В НАС. Раз все готово, настало время ВАМ
увидеть, кого ВЫ УБИЛИ. Миша!..
Гитарист отделился от толпы, наигрывая знакомую мелодию.
- Привет, дядя,- сказал он весело, устраиваясь на полу по правую руку от
Доводова.- Я тут был ЗАПИСАН в сумасшедшие...
Явно не поняв намека, похороненный заерзал на крышке гроба, словно она
сделалась вдруг горячей.
- Да ты не нервничай, дядя,- успокоил его Миша.- Я был ПОЛИТИЧЕСКИМ
СУМАСШЕДШИМ, вот и все. Так что не кусаюсь, не бойся. Мне-то от тебя
ничегошеньки и не надо, никакого такого зуба у меня на тебя нету. Хорошая
психушка, и кормят в ней что надо. Меня и не лечили даже, просто СЛИШКОМ
ДОЛГО ДЕРЖАЛИ НА ОБСЛЕДОВАНИИ. Правда, знаю я одного, которого ЛЕЧИЛИ ОТ
АНТИСОВЕТИЗМА. Вот он тебе может сегодня СКАЗАТЬ... А я что? Я ничего.
ПОПЕТЬ только хочу.
Миша улыбнулся от уха до уха, потянулся, зажмурился и со смаком процедил
сквозь зубы:
- Давненько я уже не играл на моей шестиструночке! Но сейчас, РАДИ
ПРАЗДНИКА я исполню СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ БОЛЬШОГО ДЯДИ...- он выдержал паузу и
зловеще изрек: - ...самую свою аполитичную песенку. Никита Сергеевич
обещал коммунизм через три семилетки. Как вы относитесь к сему прожекту,
дядя?
Доводов с ненавистью и презрением смотрел на Мишу. Парень же изображал
саму невинность, бренчал на гитаре и улыбался. Только брови его
взметнулись ПОДОЗРИТЕЛЬНО ВЫСОКО.
- Кстати, вы не вспотели? - вдруг спохватился он и бойко крикнул: - Мышка,
платочек городскому голове! А то знаете, тут некоторых поначалу то в жар,
то в холод бросает,- добавил виновато.
Девица выглядела потрясающе: сбросив рваное пальтишко, платье и негодные
туфельки, осталась в прозрачной рубашке, под которой виднелись кружевные
трусики и лифчик.
- Бедненький товарищ Осип Алексеевич,- сказала она самым серьезным тоном,
протягивая к правому виску Доводова руку с миленьким вышитым платочком.- И
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг