что-то произошло с его телом, оно вдруг резко выгнулось, стало прямым и
твердым, как бревно, дернуло хвостом, задрожало мелко-мелко, затем опять
выгнулось, и рыба, посмотрев в последний раз на хозяина, сдохла.
- Эх, - только и прошептал Илья.
Он еще некоторое время по инерции гладил мертвого сомика и, сидя на
корточках, ни о чем не думал. Он не вынашивал плана мести грузчику Петрову,
не размышлял, за что убили сомика, лишь какая-то глухая тоска посасывала его
душу, как еще недавно сомик посасывал палец татарина.
Он не помнил, как отработал день, сколько отпустил товару и ходил ли на
обеденный перерыв. Позже, после рабочего дня, колбасница рассказывала, что
старый татарин весь день нещадно рубил рыбам головы, причем даже если его о
том не просили. А физиономия его, желтая и узкоглазая, при этом была вся в
нечеловеческой улыбке.
- А тебе, Петров, - пророчила продавщица, - тебе, Петров, ноги вырвут
сегодня! А может, завтра!
- Так я и испугался! - хорохорился грузчик, хотя его ноги были похожи на
карандашики, грудь запала еще в далеком рахитичном детстве, а неуемная тяга
к спиртному заставляла ежедневно сгружать всяческий товар, дабы заработать
себе на бутыль крепкого. - Мы татаров триста лет назад!.. - и Петров потряс
сухоньким кулачком.
- Не мы их, - уточнил кто-то. - А они нас триста лет! - И этот "кто-то"
показал неприличное движение тазом.
На том Петров успокоил свой пыл и отбыл в городские подворотни в
расстроенных чувствах.
Когда рабочий день истек, Илья завернул мертвого сомика в газету и
отправился к ближайшему кладбищу, где прикопал сдохшую рыбу возле ограды и,
промычав что-то нечленораздельное на вечное прощание, покинул скорб-ное
место.
Ему не было знакомо желание плакать. Может, он это желание и ощущал
смутно, но делать этого не умел вовсе, а оттого глаза его частенько были
красными и блестели особенно.
Когда Илья закапывал рыбину возле кладбищенской ограды, это по случаю
видела вся семья Митрохиных, соседей татарина по дому и лестничной клетке. В
этот день, первую годовщину, они навестили место вечного упокоения тещи
Митрохина-главы, чуть выпили с женой водочки, закусив горячую яичком, а
дочери Елизавете пришлось довольствоваться водой с "газиками", как она сама
называла терпкие пузырики. Она-то и увидела Ильясова, ковыряющего землю
руками.
- О Господи! - прошептала супруга Митрохина. - Это что же он делает,
вражина?!
- А глаза-то, глаза! - почему-то с радостью заметила Елизавета. -
Глаза-то красные, как у вурдалака! Это он свежие трупы выкапывает и кровь у
них выпивает. - И запила свой вывод водичкой с "газиками".
- Какие покойники возле ограды! - возмутился Митрохин, пытаясь проглотить
яичный желток. - Вечно чушь несете!
Он желал поскорее закончить ритуальные процедуры и, пользуясь неурочным
выходным, связанным с годовщиной смерти родственницы, посетить к вечеру
котлован и порыбачить с приятелем Мыкиным всласть, любуясь заодно закатом
осеннего солнца. Тем более что завтра наступает суббота, а потом
воскресенье... О дальнейшем думать было преждевременно, а потому бабья
болтовня его сейчас раздражала.
- А за оградой зарывают самоубийц! - сообщила Елизавета. - Нам об этом в
школе рассказали, на уроке "религия". Это грех - накладывать на себя руки!
- Вот-вот, - подтвердила мать. - Он - некрофил!
Что такое некрофил, Митрохин и вовсе не знал, но татарин ему давно был
неприятен, рыбу в пруду не ловил, не выпивал в компаниях даже по праздникам,
а оттого слыл неприятным человеком в их местности.
- Точно, некрофил! - подтвердил глава семьи неожиданно, чувствуя, что
название ругательное, и засобирался домой, швырнув яичную шелуху куда
подальше, в заросли крапивы. - И глаза у него красные!..
Илья добрался до дому, лег на диванчик с азиатским покрывалом и стал
смотреть на выдранную из атласа иллюстрацию. С нее, мелованной финскими
бумажниками, с идеального отпечатка, смотрел на татарина его сомик, совсем
как живой, и было в его взгляде что-то утешающее, даже задоринка некая
проглядывала. На секунду Илье показалось, что иллюстрация задвигала жабрами
и зачмокала губами, но, прикрыв на мгновение красные воспаленные глаза, а
затем открыв их свету, татарин убедился, что иллюстрация - это фотография, а
фотографии - неживые.
Он заснул и спал вечер спокойно, а проснулся из-за какого-то шороха и
негромкого шума, раздающегося с лестничной площадки. Вставать не хотелось, а
потому Илья лежал упокоенно в одной позе и думал ровным счетом ни о чем.
Какие-то обрывки видений проносились перед глазами, клочки дней минувших, и
отрывочки из старых газет всплывали никчемной информацией.
Шум с площадки усилился, и в дверь троекратно постучали.
- Шайтан! - выругался татарин и, с трудом поднявшись со своего диванчика,
вышел в коридор и спросил: - И кто?
Ответа не последовало, а потому он отпер дверь бездумно и обнаружил под
ней коробку, которую, крякнув, поднял и внес домой.
Коробка выглядела празднично, упакованная в красивую бумажку и
перевязанная декоративными лентами. По всей ее длине было написано красным
фломастером: "С Днем рождения!"
Прочитав, Илья вздрогнул. Он не помнил дату своего первого дня, а потому
поверил в неожиданный праздник и внутренне поблагодарил инкогнито за
подарок.
Татарин ухмыльнулся и потянул за ленточку, развязывая бантик на коробке,
в которой оказалась проложенная вощеной бумажкой дохлая крыса с перебитым
мышеловкой позвоночником. К подарку была приложена открытка, гласившая:
"Напейся крови, вурдалак-некрофил! Мы все знаем! Возмездие наступит!"
- Дурак какие-то! - сплюнул в сердцах Илья и вспомнил, что его день
рождения летом. - Неумный какой-то человек!..
В квартире Митрохиных не спали, и женская часть семьи ожидала возле
дверного глазка продолжения событий. Это они подбросили старому татарину
дохлую крысу и были веселы от такой проделки. Сам хозяин в глупостях не
участвовал, а сидел на кухне и хрустел хорошо поджаренными бычками,
выловленными в котловане. Его ужин разделял друг Мыкин, с которым они
служили в погранвойсках, тепломер всего района, как он себя называл, будучи
бойлерщиком на теплостанции.
Они перебрасывались незначительными фразами, запивая рыбу содистым пивом,
и фразы эти относились к политической ситуации в дружественной Албании, где
так мало вкусной и здоровой пищи.
Илья завернул дохлую крысу обратно в вощеную бумагу, уложил ее
переломанное тело в праздничную коробку, перевязал лентами, а затем долго
зачеркивал шариковой ручкой надпись "С Днем рождения!". Затем татарин
натянул тренировочные штаны с растянутыми коленями, взял коробку с крысой и
вышел из квартиры.
- Эй, мам! - проговорила Елизавета. - А татарин нашу крысу куда-то понес!
- Ну-ка дай-ка посмотреть!
Мать слегка оттолкнула дочь и прилипла правым глазом к дверному глазку,
рассматривая Илью, ожидающего лифта.
- Куда он ее потащил?
- Да кончайте фигней заниматься! - прикрикнул с кухни Митрохин, а Мыкину
посетовал на то, что все бабы дуры и с ними не о чем поговорить в долгие
часы досуга, а оттого многие мужчины становятся алкоголиками. Затем Митрохин
заговорил о новинках в рыболовном деле, о разных блеснах и спиннингах, а
напоследок выудил из секретера журнал "Рыболов и обыватель" и открыл его в
месте закладки в виде трехрублевой бумажки.
- Видишь, - указал Митрохин на левую страницу с изображенным на ней
хитрым прибором. - Знаешь, что это такое?
- Нет, - честно ответил Мыкин и зажевал бычком с пережаренным боком.
- А это - эхолот!
- И зачем он?
- А затем, что выплываешь ты на середину озера, включаешь его и он тебе
вот на этом экранчике показывает, где залегла рыба и какого она размера. Ты
к ее морде подтягиваешь крючок с жирным червячком, она его хвать - и не
успела пообедать, как уже трепыхается в лодке!
Митрохин победно посмотрел на Мыкина и спросил:
- Ну как?
- И где ты возьмешь в нашем озере такую рыбу? - поинтересовался Мыкин,
выковыривая из зубов застрявшее мясо.
- А что, помимо нашего пруда в стране нет других водоемов? Это знаешь ли
- революция в рыболовном деле!
- И сколько стоит?
Митрохин наклонился к уху Мыкина и, чтобы не дай Бог не услышала жена,
произнес цифру, от которой его другу Мыкину стало неприятно и тот
почувствовал, что наелся и еще что бычки рыба невкусная, питающаяся падалью,
а оттого сладкая на вкус.
- Мы в складчину! - успокаивал Митрохин. - А потом поедем на Валдай и с
помощью этой штуки наловим целый мешок. А там на рынок Центральный, и
приборчик с первого раза окупим, а дальше только прибыль одна и
удовольствие!
Мыкин с минуту воображал картинку новой рыбалки, а затем кивнул в знак
согласия.
На том и порешили, что с зарплаты, скинувшись, приобретут эхолот, а потом
при случае испробуют его немедленно.
Мыкин попрощался с другом за руку и, находясь уже в дверях, нежно
оттеснил Елизавету от глазка, отпер дверь и шагнул за порог.
Как раз отъезжал лифт с татарином, но он в него не успел, беззлобно
выругался и вызвал следующий.
Митрохин, закрыв за другом дверь, прикрикнул для порядка на женщин и
велел им готовиться ко сну.
Уже совсем ночью, лежа под костистым боком мужа, жена шептала ему в самое
ухо, что татарин точно вурдалак и куда он потащил дохлую крысу, одному черту
известно!..
Она шептала в ухо мужа так жарко и влажно, что у того замучилось и
затомилось в паху и, вспомнив, что завтра суббота, он с удовольствием
выполнил супружеский долг, отведя на сие занятие добрых полчаса, отчего жена
была преисполнена благодарности и заснула затем сладко. Последнее, о чем она
подумала - не подслушивала ли Елизавета их стонов и вскрикиваний, так как
девица вступила в полосу полового дозревания, выступившего обильными прыщами
на лбу...
Илья вышел из подъезда и направился к свалке, решив зашвырнуть коробку с
дохлой крысой в самые ее зловонные недра. Было уже темно, горела лишь часть
фонарей, в сторону города, а по направлению к свалке темень сгущалась, и
татарин подумал, что крысу надо было просто спустить в мусоропровод. Но
также он подумал, что мусоросборник чистят редко, а за это время крыса
разложится и долго будет пахнуть в подъезде мертвой сладостью... Уж лучше на
свалку...
Он побрел по тропинке, проложенной старателями, иногда чувствуя, как под
ногами похлюпывает, и уже было собрался остановиться, размахнулся коробкой с
крысой на полушаге, как что-то вдруг подхватило упаковку из его рук и,
захлопав крыльями, унеслось куда-то в ночь.
Илья даже не испугался. Он стал как вкопанный и запрокинул голову кверху,
словно желая что-нибудь разглядеть или учуять носом, но все было тихо, и
лишь пахло кисло - привычной помойкой.
Илья было уже повернул к дому, как вновь услышал хлопки птичьих крыльев,
а затем что-то больно чиркнуло его по правой щеке, а в самое ухо коротко
зашипело.
- У-у, шайтан! - рассердился Илья и потрогал оцарапанное лицо, по
которому струйкой стекала кровь. - Шайтан!..
Держась за щеку, наклоня голову, он поспешил по тропинке восвояси, но тут
с разных сторон раздалось похлопывание крыльев, тах-тах-тах, которое в
мгновение приблизилось, и опять что-то острое чиркнуло его по бритой голове,
очень больно, отчего татарин ойкнул и ускорил шаг.
- Вороны! - внезапно понял он. - Почему они не каркают?
Включи сейчас кто-нибудь прожектор и направь его в сторону помойки, этот
созерцатель застал бы странную картину. Через свалку бежал старый человек,
прикрывая голову руками, а над ним молчаливо вилась туча черных ворон,
каждая из которых стремилась зацепить острым клювом какую-нибудь часть тела
спешащего, отчего тот взмахивал, отбиваясь, локтями или резко отшатывался.
Но никто прожектора в сторону свалки не направлял, а потому Илья бежал
сквозь темень, слегка подвывая, так как одна из тварей откусила ему кусочек
мочки уха и унесла его плоть в поднебесье.
- Брысь! - шикал татарин и уже видел спасительный рубеж, за который
вороны обычно не совались. - Брысь!!!
Никто не заметил, как окровавленный человек поднялся в лифте в свою
квартиру и устремился прямиком в ванную комнату, где осмотрел себя в
зеркало, найдя лицо истерзанным вороньими клювами, а одежду попорченной
птичьими когтями.
Он некоторое время сидел на краю ванны, отдыхая и восстанавливая дыхание,
потом, решив умыться, открутил ручку крана до отказа, но горячая вода не
пошла, как, впрочем, и холодная.
Илья более не ругался, а принял свою судьбу, какая она есть на этот
момент, и внезапно решил отправиться в карьер, умыться в искусственном
пруду.
Татарин достал полотенце, завернул в него кусок мыла и, прихрамывая,
вновь погрузился в лифт, спустивший его к первому этажу. Подъезд предлагал
своими распахнутыми дверьми выход в темную, почти непроглядную ночь, куда и
устремился раненый Илья.
Он пошел кружным путем, дабы не рисковать и не подвергнуться второму
нападению взбесившихся ворон. К слову, он совсем не злился на птиц. Обходя
всякие железяки, встречающиеся по дороге, он чувствовал лишь саднящие
царапины на теле и кровь, спекшуюся вокруг ран. Ему очень хотелось умыться!
Воды он не увидел, а почувствовал водоем носом - прохладный в эту осеннюю
ночь, но такой привлекательный, способный принести телу облегчение.
Внезапно вышла луна, и татарин, задрав к небу голову, обнаружил, что
сегодня полнолуние и на земном спутнике отчетливо видны рытвины, совсем как
на лице человека, переболевшего оспой.
Илья опустил голову и засмотрелся на лунную дорожку, пересекшую воды
карьера от одного берега до другого, и ему внезапно, почти до физической
боли в теле, захотелось погрузиться в эту прохладу по горло и поплыть.
Это желание было столь странным, столь неожиданным для старого татарина,
так как с момента гибели Айзы, уже много десятков лет, он никогда и нигде не
купался. Ни в морях, ни в речках. А тут вдруг такая непреодолимая сила
потянула его к воде, что он стал незамедлительно раздеваться, складывая
одежду на большой валун, вросший наполовину в песок. Он снял рубаху, цокнув
языком, когда ткань оторвалась от раненного места, затем брюки и, на
мгновение замешкавшись, трусы.
И опять-таки, если бы был свидетель, то он бы увидел бледное голое тело
старика, стоящего возле самой кромки воды. Тело было освещено лунным
потоком, и подглядывающий удивился бы многообразию не только свежих ран на
руках и ногах, но и огромных белых рубцов по всей груди и спине старика,
словно тот в давние времена побывал в лапах медведя или был изрешечен
осколками.
Единственное, чего бы не разглядел наблюдающий, - кривой ухмылки старика
с взблескивающим из челюсти золотым зубом.
Татарин поднял руки, словно крылья, и старым лебедем зашел в воду по
щиколотку. Вода была холодна, но ее свежесть возбуждала в Илье желание
поскорее погрузиться целиком; однако он его удержал, стараясь растянуть
удовольствие до последнего, и стоял так, пока щиколотки не привыкли к
прохладе...
Затем он шагнул по колено, опять оборотил лицо к луне, большим желтым
шаром возвышающейся над мирозданием, и зачем-то прошептал в ее сторону слова
благодарности, и были они на татарском языке.
Вдруг он почувствовал, как какая-то рыбешка коснулась его ноги, и
ощущения от этого сложились приятные, как от ласковой щекотки, и тогда
старик шагнул в воду по пояс. Его пах обожгло осенью, а плечи сложились
почти к ушам...
Так он стоял несколько минут, привыкая к холоду, а потом увидел туман,
ползущий над самой кромкой воды, ватными клочками, пиротехническим дымом
обволакивая тело.
Это луна выпускает туман, - подумал Илья. - Туман - это лунная борода,
так как небесный спутник очень стар и мудр, а оттого у него обязательно
должна быть борода.
Где-то на середине водоема взыграла рыба. Она выпрыгнула из воды и
шлепнула серебряным телом о поверхность.
Как хорошо, - подумал татарин.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг