- Да нет у меня зла на вас! Вы же родители мои!
- Позвонить все-таки мог! - не унимался Володя.
- С места не могу сойти, - оправдался Семен. - Врос, понимаешь ли!
- Предназначение свое выполняешь?
- Да.
- Деревом становишься?
Семен вскрикнул. Кора подошла к самой шее, мешая человеку дышать. Кадык
ходил взад-вперед, больно ранясь о крепкую древесину.
Сердобольная Анна Карловна было бросилась с надушенным платочком
подтирать кровавую юшку, но Михалыч цыкнул на нее так, что она осеклась на
полпути и чуть было не упала.
- Ты, говорят, сынок, мудрые пророческие вещи народу говоришь? -
обратился к Семену Синичкин.
- По мере возможностей своих.
Володя зачем-то открыл кобуру, а потом опять ее за-крыл.
- Вот, мать твоя вопрос имеет. Дурацкий, конечно!
- Говори, мама.
Анна Карловна поправила прическу и спросила:
- Сынок! У меня родятся дети?
- Нет, мама, - ответил человек-дерево.
- Я так и знала! - Анна Карловна приложила надушенный платочек к глазам.
- Мы всегда это знали! - с еле заметным раздражением напомнил Синичкин.
- Есть такой Детский дом номер пятнадцать. Пойдите туда и возьмите себе
на воспитание девочку или мальчика, вырастите, и тогда вы умрете,
благословленные их любовью и благодарностью!
Семен опять вскрикнул. Кора перекрыла ему кадык, и он стал задыхаться.
- Идите, - прохрипел человек-дерево. - Мне совсем немного осталось! И
послушайте меня, возьмите ребенка!
- Да что же это происходит! - взвыла Анна Карловна, наблюдая за агонией
своего мальчика.
Синичкину тоже было не по себе, и он опять открыл кобуру, а потом закрыл.
- Идите, идите!
Михалыч подтолкнул родителей к выходу.
- Я сам о нем побеспокоюсь! Идите, идите!..
Приговаривая так, он довел супругов до выхода, объ-явил, что прием
закончился, и запер дверь.
- Как ты? - спросил старик.
- Умираю, - ответил человек-дерево. - Кора душит...
- Может, ее топориком? - предложил Михалыч.
- Это плоть моя, а ты - топориком!..
- Давай-ка стамесочкой оттяну.
Садовник проворно подбежал к человеку-дереву и просунул железное жало
между кадыком Семена и куском толстой коры. "Пророк" задышал лучше.
- Ты кто? - спросил Михалыч, со всем серьезом за-глядывая в затухающий
взор дерева. - Божий человек, или как?
- Не знаю, - ответил Семен и закашлялся. - Надеюсь, что Божий!..
- Ну-ну... Полить водичкой?
Человек-дерево не ответил.
- Ну скажи, - неожиданно взмолился садовник. - Сколько мне еще жить?!!
Семен открыл глаза, моргая ими, чтобы не мешал соленый пот, и посмотрел
на старика. И было в его взгляде столько неподдельной тоски, столько
трагедии, что Михалыч невольно отвел свои бесцветные глаза и почти раскаялся
в вопросе, заданном умирающему.
- Когда я умру, - прошептал Семен, - когда я умру, на моих ветках
вырастут хлебные плоды. Ты их сорви и раздай по кусочку кому сможешь. Только
не жадничай, пожалуйста!
- Как скажешь, родимый! - пообещал старик. - Как только за сакуру
отчитываться?..
Далее Михалыч наблюдал, как древесная кора наконец перекрыла кадык,
который, дернувшись в последний раз птичкой, угомонился навеки. Глаза еще
вращались, но не было уже в них осмысленности, не было глубины. Они
обмелели, будто после засухи.
Вслед за кадыком кора обняла щеки "нового русского пророка", затем
добралась до носа, а в конце замкнулась крепкими объятиями на затылке
человека-дерева. Человека больше не было, осталось одно дерево. Затем
Михалыч с большим удивлением увидел, как на дереве распустились почки,
зазеленел, словно в убыстренной съемке, лист, ловко сформировался плод и в
считанные минуты созрели настоящие хлебы.
- Надо же! - развел руками Михалыч.
Старик выудил из походного чемоданчика секатор и в несколько движений
срезал плоды. Булки пахли так вкусно, что садовник не удержался и куснул от
одной. Через минуту он был вынужден схватиться за пах, так как впервые за
последние пятнадцать лет испытал прилив мужской силы.
- Вот это хлебушек! - радовался он.
Впрочем, мужская сила нарастала, мутя сознание, и Михалыч, дабы не
случился конфуз, достал из штанов мужской орган и обильно пролился семенем
под сухую сакуру.
- Ух ты! - оценил старик, утирая с лица пот.
Облегчившись, он оборотил свой взор на хлебное дерево, которое стояло
сухим, с облетевшей листвой. Ни-что не напоминало, что когда-то это умершее
растение было человеком, и Михалыч даже на мгновение прикинул, не было ли
все происшедшее продуктом массовой галлюцинации.
А тем временем зацвела сакура.
- Слава Богу! - перекрестился Михалыч. - Хоть по шапке не дадут!
Старик достал из чемоданчика пилу и в пятнадцать минут спилил хлебное
дерево под самый корень. Затем он расчленил ствол еще на несколько частей,
уложил все это на тележку и увез отходы в подсобное помещение, где
находилась печка, в которой сжигали всяческий ненужный древесный хлам.
Михалыч засунул в огонь распиленные чурки и удивился, как те мгновенно
занялись синим пламенем и сгорели в считанные секунды безо всякого треска и
запаха.
- Во как! - одобрительно крякнул садовник.
Но все же он оставил от хлебного дерева один брусок на память, решив из
него сделать что-нибудь наподобие табуретки в кухню.
Идя домой, Михалыч, как и завещал ему человек-дерево, пытался на улице
раздавать прохожим куски хлеба, но люди чурались его, как чумного.
Уже подходя к своему дому, старик задумался, что делать с такой прорвой
мучных изделий, как вдруг увидел на снегу исхудалых голубей и решение пришло
само собой.
Он неутомимо крошил хлеб на снег, с удовлетворением наблюдая, как со всех
окрестностей слетается всякая птичья нечисть, как жадно птичьи клювы
раздирают мучную плоть. Сизари запрыгивали друг на друга, стараясь выхватить
друг у друга корм, топча спины более удачливых собратьев. Хитрые воробьи
ухватывали куски и улепетывали что есть силы в какое-нибудь укрытие, чтобы
там спокойно насладиться необычайно вкусной едой.
Один из хромых голубей, после того как наклевался вдоволь, почувствовал в
своей изувеченной лапе изменения и смело ступил на нее. Она не подломилась,
как обычно, а удержала тучное тело птицы.
В этом году у хромоногого голубя впервые за послед-ние пять лет будет
потомство!
Михалыч было подумал оставить небольшой кусочек себе, памятуя о том,
какое воздействие хлебный мякиш произвел на его силу, но резонно заметил,
что в его годы такая сила ни к чему, весеннее бурление отвлекает от раздумий
на серьезные темы.
Последнюю булку он выкинул не глядя, взвалил пенек, оставшийся от Семена,
на спину и потащил ношу к дому.
Он установил деревяшку, как и предполагал, на кухне, вскипятил чай и
открыл форточку для прохлады.
Прихлебывая индийский, сидя на новом табурете, старик невзначай взглянул
на небо. Из-за серой тучки на него смотрело улыбающееся лицо Оленьки, с
серыми глазами во все лицо и вздернутым носиком.
- Ты что там делаешь, Михалыч? - спросила из-под тучки девушка.
- Оленька!.. - прошептал Михалыч.
- Ну что же ты! - смеялась юная Петровна. - Иди же сюда!
- А! - только и сказал старик.
Его тело обмякло, привалилось к стене сахарным кулем, рот открылся, и из
него розовым парком что-то вылетело. Это что-то лениво скользнуло в форточку
и не торопясь устремилось к небесам. Там это розовое залетело за серую
тучку, и небеса сомкнулись...
Старик Михалыч умер...
11. ЖАННА
Светка очень помогала Мите Петрову управляться с маленькой Жанной. Она не
могла не заметить, что девчонка росла, как говорится, не по дням, а по
часам.
- Знаешь, Петров, - вы-сказала однажды продавщица свое мнение. - Девчонка
твоя не совсем нормальная!
- Что ты имеешь в виду? - скосил на нее единственный глаз Петров, а сам
удивлялся, что купленный еще два часа назад памперс не сходится на животе
Жанны.
- А то, что девчонка на глазах растет! Еще полдня назад у нее было четыре
зуба, а сейчас двенадцать!
- И что? - разозлился Петров. - Каждый по-своему развивается!
- А что ты злишься! - обиделась Светка. - Мне-то что! Пусть у нее хоть
сорок зубов вырастет!.. Ее кормить пора!
- Корми! - согласился Митя и схватился за бок, так резануло в печени.
Светка склонилась над девочкой, которая лежала на спинке, слегка суча
ножками, и улыбалась, казалось, всему миру.
- Ути, ути! - пропела продавщица.
- Света, - вдруг сказала девочка.
- Ой! - женщина отшатнулась, прислонилась к стене и заорала во все горло:
- Говорит! Говорит!!!
Из кухни вбежал Петров и захлопал единственным глазом.
- Она говорит! - вопила продавщица и если бы умела креститься, то
вероятно бы осенила себя знамением, но не вспомнила, как крест класть, то ли
слева направо, то ли наоборот, а потому ткнула себя пальцами только в лоб,
оцарапав его старым маникюром.
- Сволочью обозвала? - поинтересовался грузчик.
- По имени окликнула. "Света" сказала!
- А меня поутру сволочью приветствовала.
Неожиданно девочка соскользнула с раскладушки и подошла к продавщице,
уткнувшись головкой женщине в колени.
- Мама! - проговорила она чистеньким, как звук камертона, голоском,
отчего Светка сначала выпучила в потолок глаза, а затем запустила по
напудренному лицу слезы умиления. - Мама!
- Ты слышал, Петров? - глотала слезы Светка. - Она меня мамкой признала!
Ишь ты, мамкой!
Продавщица склонилась над девочкой и зашептала ей в ушко, прикрытое
нежным локоном:
- Я тебе сейчас колбаски пожарю и молочка согрею! Золотце мое!
- Ты давай не увлекайся! - приревновал Митя. - Дочка-то моя!
Он зря это сказал. Продавщица переменилась в лице и зашипела змеей, что
малышка не очень на него смахивает, а к тому же вызывает большой интерес -
каким органом он заделал Жанну.
- Тряпочкой своей? - уточнила Светка. - Ты смотри, я тебя насквозь вижу,
рожу твою педофильскую!
- Какую рожу? - не понял грузчик.
- Я знаю, для чего такие скоты девочек себе заводят неразумных!
Продавщица сально оскалилась.
- Да ты что! - Лицо Мити налилось кровью. - Ты на что намекаешь, сука
вислогрудая! Да я тебе сейчас харю квасить буду!
На сей раз Светка не испугалась. Она по-прежнему чувствовала уткнувшуюся
в колени детскую мордочку, а потому в ней проснулся инстинкт самосохранения,
и она выставила вперед руку с длинными обломанными ногтями.
- Я тебе твой глаз сальный враз выковыряю! А ну прочь!.. - и махнула
рукой, так что Петров еле успел отшатнуться.
- Ах ты, сука! - заорал он и огляделся вокруг в по-исках какого-нибудь
тяжелого орудия.
В эту секунду девочка оторвалась от Светкиных коленей и сделала несколько
шажочков в сторону озверелого Мити.
- Папа, - сказала она и уткнулась теперь в колени грузчика.
Петрова словно парализовало. Так он стоял минуты три, а потом шепотом
сказал Светке:
- Видишь, лярва, а ты говоришь - не моя дочка!
Продавщица глубоко вздохнула, опустила воинственную руку и покачала
головой.
- Наша девочка.
- Согласен, - ответил Митя.
- Пойду, что ли, колбаски пожарю?
- Ага, - согласился грузчик, чувствуя тепло детского личика.
- На тебя готовить?
- Ага.
Светка отправилась на кухню, а Петров, подхватив девочку на руки,
отправился к буфету, в котором порыскал в поисках "Агдама", но не найдя и
капли, скис физиономией.
- Так-то вот, Жанночка! Плохо твоему папке!
В доказательство слов Петрова его организм пронизало кинжальной болью в
области печени. Да такая острота отличала нынешний приступ, что Митя чуть
было не выронил девочку из рук. Он охнул и присел на корточки.
Со сковородой, скворчащей и шипящей, в комнату вплыла Светка и, глянув на
скорчившегося Петрова, коротко сказала:
- Допился, живодер!
Митя застонал, влез шершавой ладонью себе под рубашку, потер печень,
нашел ее вылезшей из-под ребра, словно кирпич, и расстроился.
- Болит, - признался он.
- Сбегать за бутылочкой? - издевательски предложила Светка, и в ответ
Петров усиленно закивал и выделил обильную слюну.
- Ага! Как же!
Светка фыркнула и поставила сковороду на стол.
- Жрать идите!
Митя застонал.
Неожиданно девочка заглянула отцу в самые глаза, улыбнулась прекрасно,
сунула свою теплую ладошку ему под рубашку и положила крохотные пальчики на
больное место. В тот же миг Петров ощутил, как боль исчезает, уступая место
приятной истоме.
- Ишь ты, - обрадовался грузчик. - Как кошка! Погладишь, и легче
становится!
- Идете? - поинтересовалась Светка, вооруженная алюминиевой вилкой.
- Идем, - откликнулся грузчик.
Он передал девочку продавщице на руки, а сам следил, как Светка
засовывает куски колбасы девочке в ее нежный алый рот. А дочка улыбалась, и
будто солнышко в комнату влетело. Она жевала и глотала эту неприятную еду
послушно и с удовольствием.
- Слышь, Петров! Девчонке года три-четыре, не меньше! И чего ты мне мозги
компостируешь!
- Можешь проваливать! - неожиданно вскипел грузчик. - Сам справлюсь!
- Как же, справишься! - засмеялась женщина. - Ты на ладан дышишь!
Глядишь, помрешь в одночасье!
И вдруг эти последние слова Светки испугали Петрова. Бесцеремонные, они
всколыхнули внутренности и заставили надпочечники выделить чуть ли не стакан
адреналина, из-за чего все тело грузчика будто окаменело, а лицо побелело,
словно нагримированное.
- Ты... Ты чего говоришь... - затрясся Митя.
- А что я?
Светка сама испугалась такой реакции своего товарища, а оттого у нее
пропал аппетит.
- Папа, - произнесла девочка совсем твердым голоском.
- Да ничего с тобой не случится! - неуверенно поддержала Светка. -
Подумаешь бок болит! У меня знаешь как иной раз придатки прихватывает!
Воешь, как волчица, всю ночь! - Она обернулась на окно, за которым на землю
медленно слетал легкий снег. - Откормим тебя диетическим! Портвягу свою
забудь навсегда, и глядишь - мужиком еще станешь! - Женщина осеклась, поняв,
что болтнула лишнего.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг