- Значит, скоро! Ждем тебя, Петров. А уж мы постараемся, встретим тебя!..
Петров вовсе не собирался вновь попадать в зону и быть лишенным портвейна
"Агдам". Он устроился работать грузчиком в магазин и таскал ежедневно из
винного отдела по бутылке вожделенного напитка.
А еще Митя, проходя мимо школы, в которой когда-то учился, вдруг вспомнил
про девочку Жанну и про то, как она выпрыгнула из окна. Он был уверен, что
восьмиклассница воспользовалась его советом и превратилась в голубку, чтобы
наложить на голову своему отцу-истерику.
- Гадина! - выругался Петров.
Ему вдруг показалось, что он любил ее, а она сбежала таким способом от
него и теперь летает где-нибудь под голубым небом, а он через день валяется
в луже из собственных отходов.
- Гадина! - озлился Петров вовсе и, дойдя до магазина, вытащил из кармана
катушку суровых ниток и сплел из них ловушку, в которую накрошил щедро
хлеба.
Этим днем он впервые оторвал голубю голову. Продавщицу колбасного при
этом вывернуло селедкой, а сам Митя долго смотрел на свою руку, в ладони
которой поместилась сизая головка с радужными глазами.
- Жанна, - произнес Митя и, размахнувшись, забросил голубиную голову за
забор.
- Займись сексом! - посоветовала колбасница, отблевавшись. - Агрессию
снимает!
- С кем?
- Да баба найдется и для такого, как ты.
- Уж не ты ли?
- Попросишь?
- Сама дашь!
- Дам, - согласилась продавщица. - Если не больше стакана выпьешь!
- Где?
- Да хоть в щитовой! Там телогрейки валяются...
Они уединились, Митя мазал ее расплывшуюся грудь голубиной кровью и
повторял:
- Жанна...
- Не Жанна я, Светка, - поправляла колбасница. - Ты чего суешь мимо, как
пэтэушник? Это дело выше находится!
- Жанна...
- Вот заладил! Дай-ка я сама!
Она попыталась помочь своей опытной рукой, но процесс не шел, и
колбасница, слегка озлившись, принялась ворчать:
- Допился... Мягкий, как творог... В руки брать себя надо, Петров!
- В первый раз я, - вдруг прошептал Митя и поджал под себя ноги.
- Как это? - привстала колбасница.
- Так. В тюрьму малолеткой попал! Не успел!
Продавщица встала на четвереньки, показывая большую голую задницу.
- Ах ты сердешный! Ну-ка дай-ка я его губоньками!
Она наклонилась над Петровым и только было рьяно зачмокала, как вдруг
Митя саданул ее по башке кулаком и зашипел:
- Ты не Жанна, ты сука!
Челюсти продавщицы чуть не щелкнули, лишь профессионализм спас положение
и Митя остался с органом, помогающим ему производить в организме обмен
веществ.
Колбасница заорала что есть силы, но у Петрова вдруг сделались такие
пустые глаза, что она тут же осеклась и стала натягивать одежку, слегка
подвывая по-деревенски:
- За что-о-о?.. Я ему... А он мне...
...Петров проснулся оттого, что нечем было дышать. Его рыхлый нос
уткнулся в ватную прореху телогрейки и шевелился в подкладке, отыскивая
выход. Мерно гудел электрический щит, разводя по магазину энергию, которой
совсем не было у Мити.
Мелькнуло слабое подобие мысли: "А не сунуть ли два пальца в щит и
подзарядиться?"
Петров поднялся и на слабых ногах вышел из щитовой, кося одним зрачком по
углам, стараясь отыскать коллег и отобрать у них стакан портвейна.
У Мити болел выклеванный глаз, и он передвигался по закоулкам магазина
злой, как собака.
Когда вонючая птица клюнула его в светлое око, мужики погрузили его,
орущего, в пикап и отвезли в близлежащую больницу.
- Родственники у него есть? - поинтересовались в приемном покое.
- Один, как перст.
- Понятно.
Петрова положили на каталку, а санитары заворочали носами от перегарной
вони и смрада, исходящего от одежды.
Осмотрел грузчика дежурный врач, совершенно равнодушный к чужим
страданиям эскулап.
- С глазиком придется расстаться! - проговорил он на ухо Петрову. - Как
же вас угораздило? Драчка?
- Лечи глаз! - прохрипел Митя.
- Никак нельзя сохранить! Может быть, в Америке. Тысяч двадцать-тридцать.
Плюс перелет, оплата больничных покоев. А за это время гангрена может
случиться!..
- Спасай глаз! - рыкнул Петров и открыл сохранившийся до предела. - Я
отца порешил, а тебя, если глаз не спасешь, не задумываясь!..
Врач был равнодушным, но не трусливым.
- Готовьте операционную! - холодно распорядился он и отправился мылить
руки.
Про себя он сказал в адрес Петрова: "Ах ты сучок!.."
Грузчику выдали необходимую порцию наркоза, и он отключился, фантазируя
голубку с головкой Жанны.
- Скальпель... Сушить... Зажим... Еще... Еще... Сушить... Зажим...
Шить...
На следующее утро Петров проснулся слабым, словно в вытрезвителе, и с
трудом приподнялся, чтобы разглядеть себя в зеркале.
Половина головы была перевязана.
- Эй! - крикнул он.
В палату вошла медсестра.
- Чего орешь! Звонок есть! - Она поправила пышную прическу. - Ну чего?
- Глаз сохранили?
- Ты же им смотришь!
- Я тебя, сука, спрашиваю, сохранили глаз?!!
- Сам - сука! - ответила сестра. - Стеклянным будешь глядеть на мир!
Нашел кого пугать - Семеныча! - Она засмеялась. - Он три года в Афгане глаза
выковыривал! А тебе, гниде уголовной, велел передать, что только пукнешь,
второго лишишься! Понял?..
Петров понял. На его силу нашлась еще бЬольшая сила. Он смирился...
Митя выбрался во двор и по наступившей темноте догодался, что проспал
почти целый день.
Он широко зевнул, а затем шарахнулся в сторону, услышав хлопанье птичьих
крыльев.
И тут Митя вспомнил.
- Ишь ты, черт побери!
Он вспомнил, что в его квартире под полотенцем лежит грудная девчонка и
что лежит она с самого утра и, наверное, померла от голода.
Настроение испортилось.
Митя прошелся по магазинным отделам и сделал злое лицо колбаснице Светке,
которая в ответ лишь фыркнула, а затем посмотрела на огромный тесак,
воткнутый в батон колбасы, и представила стальной язык вбитым по самую
рукоятку грузчику Петрову в живот.
Неожиданно Митя обернулся и быстро приблизился к прилавку.
- Дай молока!
Светка чуть не свалилась от удивления.
- Жажда мучает?
- Дай молока!
Единственный глаз Петрова потемнел колодезным дном, а синюшный язык
облизал тонкие губы.
- Тебе сколько? - кротко поинтересовалась колбасница.
- Давай два пакета. И колбасы дай двести!
- Какой?
- Где жира меньше.
Продавщица положила в сумку молоко, а про колбаску поинтересовалась:
- Кусочком или порезать?
Петров задумался.
- Маленькими квадратиками. Как в яичницу.
Колбасница обиделась вовсе:
- Издеваешься?
- Режь.
Продавщица делала, что попросили, а сама думала о том, как Петров будет
разбрасывать эти кусочки, подманивая какого-нибудь заблудившегося кобелька.
А потом... Петров несколько раз приносил в магазин на продажу шапки. Никто
не польстился, кроме директора, но он не знал происхождения головных уборов.
Душегубец, - подумала Светка.
Она завернула колбасу в бумажку и вместе с молочными пакетами уложила в
сумку.
- Бывай! - бросил на прощание Митя и вышел из магазина.
Он шел по заснеженной улице, смотрел только на правую сторону мира и
чувствовал в груди что-то такое, доселе неизвестное, и даже нельзя было
определить, приятное это или нет.
Хлеба забыл купить! - спохватился Петров, но вспомнил, что у него всегда
в кармане лежит белый мякиш для ловли голубей-помоешников.
Он доплелся до своего дома и долго поднимался по лестнице, волнуясь, что
его вычислила милиция и обвинение будет гласить: "Киднеппинг!" За такое
преступление можно получить на полную катушку, особенно если ребенок умер.
Петров представил, как тюремный врач мажет ему лоб ваткой, смоченной
каплями Зеленина, как его ставят к влажной стене, как сам начальник зоны
дергает затвором... "Именем Российской Федерации"... Шмяк, и все!
Но на лестнице было тихо, а произведенная им на четвертом этаже лужа
наполовину испарилась. Митя на всякий случай послушал еще возле своей двери,
ничего не услышал, заволновался оттого сильно и отпер ее, фанерную.
Он прошел в комнату и первым делом уставил свой выпученный от напряжения
глаз на раскладушку, на которой оставил найденного младенца. Девочки не
было, а полотенце-одеяло валялось на грязном полу.
Петров оглядел глазом окрестности комнаты и обнаружил девочку стоящей
возле окна и глядящей в его единственный глаз. При этом она улыбалась,
показывая во рту три белых зуба.
Петров хотел было обозвать ее сучкой, но почему-то не сделал этого и
подумал, что с похмелья ему ребенок представился куда меньше, чуть ли не
двух дней от роду. А малявка передвигается на своих ножках.
- Ну? - единственное, что смог сказать Митя.
Девочка еще шире заулыбалась и пошла на неверных ножках навстречу.
- Есть, наверное, хочешь?
Малявка подходила все ближе, а вдобавок потянула к Петрову пухлые ручки,
отчего мужик оторопел и опустил сумку на пол.
- Ну чего ты?
Девочка остановилась возле самых ног Мити и все тянула ручки вверх, пока,
неожиданно для себя, грузчик не присел и не подхватил ее на руки, вознося до
своего щетинистого лица, похожего на попавшего под машину ежа.
- Тебя как зовут? - спросил от ужаса Петров.
Девочка тем временем обнимала его грязную шею и шевелила под волосами
пальчиками, отчего Петров и вовсе пришел в замешательство.
- Сучка, - зачем-то прошептал он и еще больше испугался.
Но малявка по-прежнему обнимала его за шею и улыбалась вовсю.
Четыре, - посчитал Митя у нее во рту. - Четыре зубика.
Его закоробило от слова "зубика", произнесенного внутри, и он, оторвав
девочку от себя, вновь посадил ее на раскладушку.
- Сейчас будем есть! - определил Митя и зашуршал полиэтиленовым мешком,
доставая из него пакеты с молоком и колбасу без жира. Из куртки он выудил
белую горбушку, накрошил ее в тарелку с надписью "Общепит", залил крошево
молоком, добавил кусочки колбасы и перемешал смесь алюминиевой ложкой.
Девочка кушала хорошо, открывая рот послушно, но через минуту вся была
измазана до ушей, однако продолжала улыбаться, что немного раздражало
Петрова.
- Чего скалишься?
Она поела.
Митя кое о чем подумал, потрогал раскладушку руками на предмет влаги и,
удивленный, поднял малявку на руки и понес в ванную, где имелся унитаз.
Он припомнил, как берут детей, чтобы они не опро-стались мимо или на
себя, и засвистел: "Пыс-пыс-пыс".
Девочка не сопротивлялась и через несколько секунд произвела выброс
ненужных веществ по назначению.
- Ишь! - похвалил Митя и засунув девочку под струю воды, старательно
потер ее грязной рукой.
А она все улыбалась.
- Слышь, перестань! Кому говорю!
После он отнес ее опять на раскладушку, укрыл полотенцем, а сам уселся на
пол и тоже пожевал хлеба с колбасой, запив еду молоком. Он завспоминал,
когда в по-следний раз пробовал молоко, но, так и не припомнив, заснул под
мирное посапывание девочки.
Ему приснилась Жанна, которая смотрела на него и не останавливаясь
говорила: "Сволочь, сволочь!"
Митя открыл глаза. Комнату заливал лунный свет, входящий запросто.
Девочка сидела на раскладушке и не улыбалась.
- Сволочь! - вдруг сказала она, но Петров решил, что ругательство из его
сна, а потому обернулся на окно, чтобы утвердиться в присутствии ночи,
увидел проплывающего мимо голого человека с огромными, словно дирижабли,
ногами, убедился, что все действительно - ночь, и опять заснул.
Рассвет косым лучом ранил здоровый глаз Петрова, грузчик чихнул и открыл
око навстречу дню.
Девочка еще спала, и он серьезно задумался, что с ней делать.
По уму надо сдать находку в... Куда? Черт его знает, куда надо сдавать
подкидышей!
Митя вдруг вспомнил, что в шкафчике стоит зеленый фугас, в котором еще на
два пальца застыл озером портвейн "Агдам". Душу облетел теплый ветер, и
Петров, вскочив с пола, отчего закружилось в голове, протянул руку, которая
показалась ему очень длинной, и ловко открыл ею дверцу шкафчика.
Фугас привычно лег в руку, булькнув нутром, появился стакан, и Митя,
выудив из горлышка пробку, вылил остатки портвейна в стакан.
Неожиданно грузчик почувствовал в затылке покалывание, обернулся и нашел
девочку проснувшейся. Она опять улыбалась, а розовые десенки были сплошь
усеяны белыми зубками.
- За твое здоровье! - поприветствовал Петров и вцепился в стакан
челюстями.
Но что-то получилось неудачно, жидкость потекла не в то горло, Митя
поперхнулся и закашлялся так, что, казалось, вот-вот выплюнутся легкие.
Когда кашель отпустил, невыносимо закололо в правом боку.
- Печень, - констатировал грузчик.
- Сволочь, - услышал он, потирая больной орган.
- Чего?
Но на свое "чего" он более ничего не получил и посмотрел Кутузовым на
голую девочку, сидящую на раскладушке.
- Это ты сказала?
Малютка лишь продолжала улыбаться.
- Ты чего, говорить уже можешь?
Ребенок засмеялся заливисто голоском-ручейком, и у Мити почему-то стало
радостно на душе, несмотря на то, что "Агдам" пошел не тем горлом.
- Смеешься? Ну смейся. Надо мною есть чего смеяться!
Девочка сошла с раскладушки и подошла к Петрову, совсем голенькая, отчего
Митя отчаянно засмущался и почувствовал то, что никак не мог ощутить к
Светке-колбаснице. От этого явления ему стало жутко стыдно, краска залила
его серое лицо, а из подмышек потек пот ручейками.
Малышка, выросшая за ночь еще на полголовы, обхватила руками колени Мити
и уткнулась в них личиком.
- Сволочь! - опять услышал Петров, и дрогнуло у него сердце жутким
предчувствием.
Он взял девочку на руки и поднес ее личико к своей физиономии.
- Ты сказала!.. Не галлюцинации же у меня?
Девочка молчала и очень серьезно смотрела в глаз Мити.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг