сына. Ей было невдомек, как мучительно переживал Тит обратный капканский ход
жизни, когда сам он взрослел, а те, кого считал своими сверстниками,
превращались в младенцев. Она осознала вдруг корни его почти болезненной
любви к деревьям и кустарникам, к мелким и крупным зверюшкам - ко всему, что
растет как и он, а не уменьшается, как синеволосые люди вокруг. Рассказы о
Земле, где все так прекрасно, разумно и счастливо, будили в его бесстрашном
сердце решимость сразиться со злом, победить его, выполоть этот цветок
нелепости, срубить все, сколь их ни на есть, головы Змею Горынычу.
И он ринулся в атаку - один, безоружный и беззащитный, безоглядно
смелый и безнадежно наивный в своей вере в счастливый исход. Том Сойер, Дон
Кихот и Иванушка-дурачок в одном лице, фантастический сплав реальных земных
образов, бесконечной чередой проходивших перед ним в ежедневных
сказках-былях Энн.
Но даже теперь, вспоминая отдельные поступки Тита и её с ним разговоры,
Энн не могла - в этом она отдавала себе полный отчет - представить себе,
насколько ненавистен был для её сына трансформаторий, это воплощение
абсолютного зла, окутанное на Капкане тайной, замешенной на страхе и
непонимании. Сколько раз пытались они с Рольсеном побудить кого-либо из
капканцев хотя бы задуматься о том, какую странную роль в их жизни играет
это противоестественное с точки зрения землянина учреждение, но всегда
наталкивались на недоумение, даже раздражение. Ни одного из двадцати пяти
капканцев невозможно было убедить хотя бы на миг снять с себя цепочку с
металлическим прямоугольником, которую они все носили словно амулеты. А дома
- дома оба они, не сговариваясь, никогда не напоминали Титу о том, чего его
детский ум, по их разумению, не мог осознать. Мальчик, наверное, приучился
думать обо всем этом страшном и недоступном пониманию в одиночку, ни с кем
не советуясь и ни перед кем не открываясь. Лишь мир земных сказок, где люди
живут по-иному, где можно не только делать, но и думать как тебе
заблагорассудится, поддерживал его - и постепенно Тит переселялся в этот
выдуманный, нереальный мир и существовал в нем, подчиняясь теперь его
законам.
Сколько раз, наверное, проникал он в Зону Запрета вокруг пугающе
желтого куба, внимательно исследовал каждый миллиметр поверхности, доступный
его взгляду, неотступно думал о том, как проникнуть в заколдованный замок,
найти иголку - смерть Кащея Бессмертного - и сломать ее, чтобы дать людям...
да, как ни дико это звучит, чтобы дать им обычную человеческую смерть,
избавительницу от монотонного капканского бессмертия.
ПУТЬ ВНУТРЕННИЙ
АННА
В сущности, именно так и обстояло дело, если отвлечься, конечно, от
того, что четырнадцатилетние мальчишки не решают философские вопросы смерти
и бессмертия, а просто борются за счастье и справедливость - в их понимании
этих слов. Оранжерейная обстановка Капкана не могла сломить генетическую
программу, а домашнее воспитание эту программу закрепило.
Что он видел вокруг себя за эти годы, с самого момента рождения? Их
жилище, напоминающее скорее кабину корабля с полным жизнеобеспечением. Отца
- в те редкие часы, когда он не пропадал на "Чивере". Двадцать пять
капканцев, составлявших все население планеты - притом трое всегда
находились в трансформатории. Возможность общения с ними была весьма
ограничена. Морев-6, завершивший на их глазах цикл старения, вернулся
немощным стариком с прозрачными выцветшими глазами и разумом младенца. К
восьмидесятилетнему возрасту он имел, естественно, умственное развитие
десятилетнего ребенка, но был лишен его подвижности и живости. Тит, которому
тоже стукнуло к тому времени десять лет, мог лишь вести с ним долгие беседы,
да и то тематика их ограничивалась впитанными Моревым сведениями, которыми
информаторий - весьма примитивный и, разумеется, не связанный ни с каким
иным хранилищем информации во всей вселенной - питал его скупыми дозами в
соответствии с программой. Наоборот, девочка, энергичная и подвижная, как и
положено ровеснице Тита, в умственном отношении мало подходила ему в
подружки, ибо за восемьдесят капканских лет информаторий напичкал её мозг
огромным количеством практически бесполезных сведений.
Энн как-то попробовала обсудить с Рольсеном возможность вмешаться в
программу информатория, хотя бы убыстрить начальное развитие Возвращающихся.
Но тот просто и честно сказал ей, что его, Рольсена, никогда особо не
интересовала интеллектроника, он - пилот и готов лететь куда угодно и на чем
угодно, а не заниматься электронными мозгами. Сама же Энн в присутствии
Рольсена не чувствовала в себе достаточно смелости, чтобы попытаться
применить свои знания многомерного программирования, хотя втайне от него по
крохам восстанавливала в памяти все, чему её учили на Земле.
Она долго готовилась к тому, чтобы найти подход с другой стороны. Для
этого ей понадобилось немало времени. День за днем перебирала она в памяти
земные разговоры, споры, даже просто случайно брошенные фразы. Это была
сложная исследовательская работа, которую она вела по всем правилам,
усвоенным в космошколе, - тщательный сбор данных, построение предгипотезы,
её проверка, определение на основании полученной модели наиболее
перспективных путей поиска новых данных - и так далее. Своеобразие её работы
состояло лишь в том, что весь поиск шел в её собственной памяти и потому Энн
не нуждалась ни в аппаратуре, ни в сотрудниках. Она скрупулезно фиксировала
даже мельчайшие обломки воспоминаний - и потому, что это было единственным
её занятием, не считая воспитания Тита, и потому, что любая мелочь могла
пригодиться в их бытии.
Так перед ней возник несколько иной Рольсен, чем тот, каким она
привыкла его видеть. Из массы недомолвок, а порой и прямых его высказываний
ей стало ясно, что и к своей профессии пилота он тоже не относился как к
делу жизни, ради которого стоит бросить все остальное. Ей, например,
несколько раз случалось присутствовать во время встреч космопилотов с
космолингвистами - Рольсен обычно блистал на них, поражая своими
профессиональными знаниями в этой далекой от вождения корабля области. Энн
вспоминала, что он вел себя так, будто релятивистская лингвистика для него
столь же важна, как, скажем, астронавигация, и еще трудно сказать, что для
него дело, а что - всего лишь хобби. В другой раз ту же практически позицию
он занял, когда в турпоходе на астероидное кольцо возник спор об
аудиовизуальных средствах передачи информации. Рольсен и тут показал себя
большим специалистом, которому предстоящие по окончании космошколы
обязанности пилота будут, возможно, мешать плодотворно мыслить над новыми
идеями в области формы, цвета, объема, наглядности, информативности и прочих
далеких от прокладывания космических трасс понятий. И, наконец, главное, что
удалось восстановить в своей памяти Энн, это столь же эрудированные его
выступления по поводу именно многомерного программирования! Ей самой
казалось тогда, что Рольсен - один из забредших в их общежитие
студентов-программистов, а вовсе не пилот-стажер космошколы ЭРЭ. И снова -
он говорил с такой уверенностью и страстью, что ребята из математического
легиона, уходя, горевали, что ему приходится тратить столько времени и сил
на чуждые предметы.
Энн очень осторожно напомнила Рольсену об этом случае, еще и еще раз
призывая его что-то сделать для изменения их затянувшейся растительной
жизни, если он сам не хочет стать настоящим капканцем -
человеком-растением. И если еще помнит, что он тут не на экскурсии, а на
службе. К несчастью, разговор шел при Тите, тогда уже достаточно взрослом,
чтобы понимать его смысл. Наверное, слова отца запали ему в душу и ранили
ее. Да, говорил Рольсен, он помнит, что он офицер ЭРЭ, командорская булавка
с этим драгоценным камешком все еще где-то у него валяется. Но теперь они -
просто люди. Просто земляне. Об этом говорил Главный, именно об этом. И нет
для них теперь никаких инструкций и наставлений, и никто и ничто не велит им
что-то непременно изменять и переделывать на Капкане. А кроме того, он,
Рольсен, не считает себя узким специалистом в какой-то одной области. Круг
его интересов значительно шире, но именно поэтому ни в одной из конкретных
областей знания он не обязан разбираться в подробностях - достаточно и того,
что он свободно ориентируется в общих вопросах.
Силы гравитационные, стала возражать ему Энн, но ведь в бесконечных
препирательствах с Грусткиным именно Игорь убеждал его, что нельзя быть
только пилотом, который летает просто чтобы летать, а он, Рольсен, отстаивал
свое право заниматься лишь тем, что входит в его прямые обязанности.
Да плевать я хотел на Грусткина, распалялся Рольсен, не стесняясь
присутствием замершего в изумлении сына, только мне теперь и не хватает его
заумных рацей. Он все время талдычил о каком-то сверхподходе, о понимании
общей картины, в которую все, что ни есть - и навигация, и лингвистика, и
интеллектроника да и вся вообще людская деятельность входят как малые
частности. А такой сверхвзгляд - это просто верхоглядство. Можно постигать
отдельные науки лишь по горизонтали - одну за другой, ну, скажем, в их
взаимосвязи друг с другом. А наднаук в природе не существует, что бы там
Грусткин ни сочинял.
Энн поразила эта вспышка. В сущности, весь пафос Рольсена сводился,
если говорить чисто прагматически, к тому, чтобы ничего не делать и ни во
что не вмешиваться. Неважно, какой аргумент выдвигался при этом - недостаток
узких технических знаний или, наоборот, отсутствие всеобъемлющего
генерального плана. Рольсен знал лишь свой "Чивер", на котором пропадал с
утра до ночи. Но тогда... тогда, подумала Энн, нет никакого резона возиться
с кораблем, в рамках новой философии Рольсена и это занятие тоже лишено
смысла. Наверное, ему не хватает специальных знаний электронщика, ядерщика,
двигателиста, а в то же время даже если удастся превратить малый
внегалактический охотник в нечто невиданное в смысле скорости отрыва и
ориентационной лабильности, то что в том толку, если нет стратегии
избавления от капканского плена. Да он вроде бы и не особенно тяготится
им...
Когда Энн удалось отфильтровать все эти невеселые мысли от неизбежных
эмоциональных наслоений, их жизнь на Капкане предстала перед ней совсем уж
несносной. Ну, хорошо, капканцы - законсервированная крохотная популяция, в
которой каждая жизнь переливается сама в себя с единственной целью:
сохраниться до некоторого счастливого мига. Инструкция требовала
"воспроизводства популяции при экстремальных условиях" - и уж куда
экстремальнее, в страшном сне не придумаешь. Но они-то, они-то с Рольсеном
не летели же сюда только для того, чтобы прозябать в климатизаторах, словно
орхидеи? Наоборот, именно с их появлением на Капкане и должен был наступить
тот светлый миг, ради которого экипаж "Чивера-1" отказался от нормальной
человеческой смерти и обрек себя на существование, смысл которого теперь уже
не ясен ни одному капканцу: жить, чтобы просто жить - как Рольсен хотел
летать, чтобы просто летать. Получалось, что трагедия нынешних капканцев
находилась в тесной связи с теми спорами, что шли на Земле между Рольсеном и
Грусткиным, которые тогда она склонна была считать абстрактным
мудрствованием. Непонимание общей картины, одно лишь буквальное следование
раз и навсегда заданным правилам без попыток осмыслить их - это и есть
типичнейшее капканство. А с другой стороны, полное забвение всех инструкций
и наставлений, кроме одного какого-то догмата, тоже ведет к нему же. Ведь и
чиверяне построили свой страшный мир исходя из требований одного лишь
пресловутого параграфа 26, пусть и важнейшего и определяющего, но не
единственного же! В то же время не поступи они так, сегодня на Капкане
вообще на было бы никаких людей, пусть даже живущих с обратным направлением
времени. И, наконец, вот они есть - а что толку?
Эта цепочка рассуждений, каждое из которых как бы опровергает
предыдущее, неожиданно привела Энн к решению заглянуть, наконец, к Бобу, на
"Чивер", Так сложилось, что она не бывала там долгими месяцами - Тит
требовал постоянного внимания. Но теперь, после последнего разговора с
Рольсеном, Энн овладело какое-то смутное чувство, похожее на подозрение. Она
взяла с собой Тита и отправилась за лиловый лес и дальше, через огромное
поле, покрытое лиловой же травой, - туда, где серебрился их "Чивер-2923",
частично разоренный для того, чтобы превратить их дом в подобие земного, а
частично переделываемый Бобом в нечто могучее и неземное.
Выйдя за радиус действия климатизаторов, Энн надела прогулочный
скафандр и натянула на Тита огромный, не по росту, комбинезон, который ей
удалось немного присобрать вокруг его тоненького тельца. Дело было даже не в
том, что инструкция категорически требовала этих минимальных мер защиты, -
воздух на Капкане и в самом деле был не совсем безвреден, он оказывал
какое-то пьянящее действие, безусловно ненужное ребенку.
Когда, наконец, за последним перелеском показался корабль, Тит ускорил
шаги - ему, видимо, передалось беспокойство, овладевшее Энн. Люк был
отдраен. Устройства входного контроля "Чивера" пропускали её
беспрепятственно как члена экипажа. Энн набрала для Тита код гостя и вызвала
по интеркому Боба. Она видела, как одна за другой зажигались лампочки опроса
помещений корабля. Вот мигнула последняя, и на табло зажглась надпись "НЕ
ОБНАРУЖЕН".
... Энн и не помнила, как она с Титом бежала вдоль поля, как
вглядывалась в экран поискового индикатора, взятого ею из аварийного
комплекта корабля, как обрадовалась, когда сигнал стал четким и ввел их в
заросли капканского кустарника, о который цеплялись их одежды, и как,
наконец, увидела она Рольсена, со счастливым лицом бредущего им навстречу
безо всякого скафандра, но зато с какой-то огромной заржавевшей железкой в
руке.
Когда он подошел ближе и Энн смогла рассмотреть то, что он бережно
прижимал к себе, она сначала просто не поверила своим глазам. Однако уже в
следующий миг на душе её стало одновременно и горько, и обидно, и мерзко.
Интуитивно она ждала беды - но все-таки не такого масштаба.
05. 15. 20/2900/VI
Появление мыслящего существа в районе входного люка зафиксировано.
Показание индикатора интеллекта - единица. Результат теста по таблицам
узнавания членов экипажа - отрицательный. Сигнал с датчика угрозы - ноль.
Схема совпадений реагирует на эти четыре заранее обусловленных сигнала,
поданных одновременно, переходом к программе "КОНТАКТ".
Схема слежения за объектом фиксирует его перемещение к первому
указателю. Посылка сигнала на включение второго указателя. Далее -
аналогично, вплоть до появления сигнала "ОБЪЕКТ У КОММУНИКАТОРА".
Алгоритм отработан. Прошел сигнал включения коммуникатора объектом.
Прогонка тестов контроля системы жизнеобеспечения. Результат - норма.
Зафиксирован сигнал физиологического контроля о повышенном расходе
энергии объектом. Подан на вход системы жизнеобеспечения. Подняты
поддерживаемые постоянными уровни подачи витаминов, белков, кислорода.
Подготовлены цепи схемы оповещения объекта о возможности покинуть
помещение вместе с тремя другими объектами, находящимися в изолированном
отсеке.
Начат обратный отсчет времени.
Проходит сигнал: "ОТДРАИТЬ ЛЮК".
Приказ выполнен.
12. 00. 00/3010/VI.
БОБ
- ... Все-таки лучше бы они не посылали в полеты женщин - и парадокс же
с ним, с этим нелепым параграфом. Ну что в самом деле такого, если я
действительно в последнее время не возился с "Чивером", а обследовал Капкан?
Да, я немного обманывал Энн, но ведь так было спокойнее и ей, и мне, и Титу,
который просто места себе не находит, если она нервничает. И вот - столько
эмоций, столько слов... Впрочем, нет, слово она сказала всего одно...
Неужели трудно понять, что я просто не в силах заниматься постоянно
одним и тем же делом? Надо же мне иметь отдушину для того, чтобы не спятить!
Наконец, даже в научном отношении - в смысле истории космической техники,
например, имело полный смысл искать номерной знак не чего-нибудь, а, самого
"Чивера-1". И вот теперь, когда я его нашел, когда коллекция, которую я
собираю всю свою жизнь, стала на самом деле бесценной, вместо того чтобы
порадоваться за меня - слезы, отчаяние, душевный кризис.
"Накопитель". Это надо же так сказать! Это я-то, которому лично вообще
не нужно ничего. Как я могу заниматься мелким ремонтом, когда где-то рядом
разбросаны обломки самого первого "Чивера", и среди них его номерной знак -
сокровище, которому нет равных, ради которого не жалко потерять те несколько
месяцев, что я оторвал от возни с кораблем. Да я и не оторвал ничего, потому
что не было минуты, чтобы не думал о знаке, о его аверсе и его реверсе, о
том, насколько он сохранен, и о том - что кривляться перед самим собой, -
как вытянутся физиономии у дорогих коллег, когда я достану его из
макрокляссера.
Теперь мне и впрямь нечего делать на Капкане, и я готов работать как
кибер, лишь бы отсюда выбраться. И пусть все упреки, что раньше я не
стремился на Землю, в чем-то верны, пусть - теперь-то у меня настоящий,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг