улыбкой протягивает ему другую. Не в силах более сдерживаться, Василий
приникает к ней и вдруг замечает сгорбившуюся фигуру в огромной белой
папахе.
- Вот он... Вот... - задыхаясь, шепчет Красиков. Его спасители в
недоумении переглядываются, и только Шейтан, давно уже учуявший в
незнакомце зверя, глухо рычит и пружинит короткий хвост.
- Помоги, Черкез, - просит девушка. Она пытается привести в чувство
профессора. Василий в страхе смотрит на своего руководителя: тот почти не
проявляет признаков жизни.
- В тень, скорее в тень, - совершенно неожиданно подает голос
предатель-проводник. - Несите его, несите в кабину.
Молодые люди послушно поднимают Владимира Степановича. Василий смотрят
во все глаза. Он ровным счетом ничего не понимает.
Старик не дает ему опомниться.
- Ай-яй-яй, - с укоризной говорит он. - Зачем ушли? Старый Азизбек
ходил за водой, вернулся - никого нет. Чайник есть, челек есть, вьюк есть,
а людей нет. Нигде нет. Куда ушли, зачем? Старый Азизбек совсем голову
потерял.
- Но в челеках не было воды, - в полной растерянности бормочет
Красиков. - Мы подумали...
- Ай-яй-яй! Зачем о старом человеке плохое думать? Азизбек брал
завьюченных верблюдов, думал в челеках вода есть. Потом смотрел - воды
нет. Пошел воду для вас искать. А ты что подумал? Нехорошо, джигит, ай как
нехорошо.
Нехорошо... Что нехорошо? Мысли Василия путаются, в голове гудит. Ах
да, нехорошо думали о старике. А тот их спас, вызвал вертолет, нашел.
- Нельзя, нельзя, джигит, - проводник отбирает у него воду. - Сразу
много пьешь - урпак ашай. Потерпи. Пойдем в машину, - старик помогает ему
встать, затем поднимает забытую Гульнар у колодца вторую фляжку.
Оглянувшись, проворно достает из халата шакше - маленькую тыквенную
бутылочку, стряхивает в обе фляжки по щепотке белого порошка: "Хоп, хоп, -
так оно вернее будет"...
В просторной кабине они размещаются легко. Даже Шейтану находится место
в уголке.
Старик возвращает фляжку Василию.
- Вот сейчас можно еще два-три глотка.
Вторую он отдает Гульнар:
- Смочи ему голову и грудь... А потом - несколько капель в рот.
Девушка в отчаянии, она никак не может привести профессора в чувство.
Красиков неумело помогает ей.
Старик, прикинувшись вновь ослабшим, устраивается в сторонке. Если
старый гяур откроет глаза раньше, чем порошок сделает свое дело, будет
худо. Его не проведешь с той легкостью, как этого желторотого, глупого
птенца... Ну да, так и есть, гяур приходит в себя! Вот он шевельнул рукой,
поднимает голову...
- Где Вася? - голос его еле слышен.
Слава Аллаху, тревога была напрасной. Старый урус совсем, совсем плох.
- Я здесь, Владимир Степанович, - отзывается юнец.
Глупая девчонка уже сует фляжку. Хоп, хоп, - пей урус, пей! Испробуй
угощение старого Азизбека. Юнец, кажется, уже угомонился, - откинулся в
кресле, неподвижен. Скоро и твой черед, начальник.
Пески плывут под застекленным полом кабины. По пескам, обгоняя
вертолет, скользит большая тень. Вот она набегает на отару - овцы
шарахаются, всадник в ярком халате машет рукой вдогонку.
- Прилетели, это стоянка моего отца, - оборачивается Черкез. - Как они
чувствуют себя, Гульнар?
- Спят.
"Хоп, хоп, - кривит губы старый басмач. - Долго, долго им спать
придется..."
Глава 20
Шакал, сын шакала
Удивительные вещи рассказывает этот сорванец. Послушать его, так они
впрямь надеются оживить Черные пески!..
Внимательно слушает внучонка Бава-Кули. Изредка, как бы невзначай,
поглядывает на гостя. Тот степенно прихлебывает гок-чай, но за внешней его
невозмутимостью Бава-Кули угадывает и настороженность, и тревогу.
- Ну, а вода? - спрашивает он внука. - Чем вы напоите свои бесчисленные
отары?
- Отроем колодцы. Сотни, тысячи колодцев.
И видя ироническую улыбку деда, Черкез начинает горячиться:
- Отроем, бава! Что сдерживает сейчас строительство колодцев? Экономика.
Скудость кормовой базы в песках.
- Так, так. Много же вам понадобится чабанов!
- Чабаны будут не нужны, бава. То есть, я хочу сказать, их надо совсем
немного. Представьте себе большой дом в песках...
- Дом в песках?
- Ну... Это уже будут не настоящие пески, бава. Растительность
покрывает их круглый год. Дом не занесет.
- Так, так. И кто же поселится в большом доме?
- Главный чабан, бава.
- Главный чабан?..
- Бывает же главный инженер, главный геолог, главный агроном. Почему не
может быть главного чабана, бава?
- Понимаю. Значит, чабан сидит в большом доме. Сидит, пьет чай, слушает
радио...
- И смотрит на экран телевизора, бава.
- И смотрит на экран, - согласился Бава-Кули. - Ну, а овцы? Они тоже
слушают радио?
- Нет, бава. Овцы пасутся.
- Без чабана? - Бава-Кули притворно нахмурил брови. - Ты смеешься над
своим старым, выжившим из ума дедом?
- Ну что вы, бава. Разве я посмею? За овцами наблюдают верные помощники
чабана. Такие, как Шейтан.
Лежащий у входа в юрту пес поднял голову, вильнул хвостом. Бава-Кули
неодобрительно покосился на него. Не могли выбрать кличку поприличней!
Надо бы отчитать сорванца Черкеза. Если б только не гость, не этот
молчаливый старик в белом тельпеке.
- Так, так, значит, овчарки будут пасти овец, качать воду...
- Нет, бава. Воду качать будут автоматы. Главный чабан проверяет их
работу при помощи телесвязи. Представьте себе, бава: он сидит за пультом
управления, перед ним светятся экраны. Десять, двадцать, тридцать экранов!
Пока они немы, но вот главный чабан поочередно включает звук. Он
слушает голоса отар, окликает своих верных помощников-овчарок, и собаки
привычно оглядываются на серебристые трубы репродукторов... Это в часы
водопоя. А днем он садится в вертолет и облетает свои стада. С ним -
механик, специалист по радиосвязи и регулировке автоматов. Впрочем, надо
полагать, главный чабан решит сам освоить всю технику. Как хороший агроном
сейчас изучает трактора. Это мнение Аспера.
- Аспер? О... - уважительно протянул Бава-Кули. - Если так сказал
Аспер, все будет: и экраны, и автоматы.
Он обернулся к гостю:
- Это мой старший внук - Аспер Кулиев. Сын старшего сына. Большой
ученый.
Академик.
- Поздравляю вас, - учтиво ответил гость.
- Отец его погиб от рук кровавой собаки Эрсарихана, - пояснил Бава-Кули.
- Вот как? - белый тельпек участливо качнулся. - И этот наш славный
юноша тоже сын погибшего героя?
- Отец Черкеза пасет здесь овец, - хмуро ответил Бава-Кули. - Когда
кровожадные шакалы рыскали в наших песках, его еще не было на свете.
В юрту вошла Гульнар. На лице ее была тревога.
- Я думаю, нужен доктор. Они очень слабы.
- Быть может, перенесем их сюда? - предложил Бава-Кули.
- Они спят, не следует их тревожить, - возразила Гульнар. - В кабине им
хорошо, бава.
- Эта машина оборудована специально для песков, - пояснил Черкез. - Для
главного чабана, бава. Просторная кабина с затемнением, с отличной
вентиляцией. Воздушный домик, в нем можно жить неделями...
- Ты много говоришь, - остановил его Бава-Кули.
Черкез покраснел, порывисто встал.
- Летим, - сказал он Гульнар. - Я доставлю их в Джанабад.
- Правильно, - одобрил Бава-Кули и, осторожно покосившись на
молчаливого гостя, добавил:
- Пойдем, я провожу тебя.
Старый басмач тихо рассмеялся вслед. Спешите в свой Джанабад, глупцы.
Торопитесь. Везите первый привет от грозного Эрсарихана. Белый порошок
уже сделал свое дело. Чудесный белый порошок - последняя память о верных
друзьях-инглизах...
Вернулся хозяин, ни слова не говоря, опустился на кошму. Некоторое
время они сидели так - молча, друг против друга. Темные ввалившиеся щеки,
высохшие губы, седенькие куцые бородки, - старость придала им
поразительную схожесть.
Они выглядели сейчас как братья. Братья-близнецы в черной и белой шапке.
Но вот Эрсарихан уронил взгляд вниз и сходство ушло, - презрительная
улыбка скривила губы. Старик не видит, что пиала гостя пуста. Хорош хозяин!
Впрочем, можно ли ожидать от босяка иного?
Вздохнув, он вынимает из-за пазухи шакша и тут же поспешно сует ее
назад.
- Пустая, - бормочет он в ответ на вопросительный взгляд хозяина. -
Другая есть в запасе.
И верно, в руках появляется новая шакша, Эрсарихан отправляет в рот
щепотку наса, вежливо протягивает бутылочку хозяину. Тот отрицательно
качает головой. Поистине, легче верблюда обучить письму, чем бедняка
учтивости!
И словно специально в подтверждение этой мысли хозяин бесцеремонно
осведомляется, что привело его в Черные пески.
Не ожидавший прямого, противоречащего вековым традициям вопроса,
Эрсарихан с трудом преодолевает замешательство. Что привело его сюда?
Разумеется, работа. Он сопровождал маленькую экспедицию в пески. Вот этих
двух, что увезли на вертолете. Мальчишка и старик, - самонадеянности у них
хватало, а вот опыта, опыта не было и на грош. Однажды, не предупредив
его, они ушли собирать свои колючки. Ушли и не вернулись на стоянку. Он
бросился на поиски, заблудился сам, чуть не погиб... Что сказать еще?
Пословица говорит:
"Много слов - ноша для осла".
- Старый шакал, - ответил Бава-Кули.
Эрсарихан вытаращил на хозяина глаза. Уж не ослышался ли он?
- Шакал, сын шакала, - внятно приговорил Бава-Кули. - Я сразу узнал
тебя, хан племени Эрсари. Твой тельпек бел, но душа черна. Ты не произнес
сейчас ни единого слова правды.
Вначале его охватил страх, темный, панический. Потом, когда сознание
прояснилось и он понял, что опасность пока не угрожает, страх уступил
место гневу. Босяк, червь, помет взбесившегося верблюда! Говорить так с
ним, с сердаром, с воителем газавата? Хоп, хоп, - старик, тебе это не
простится, не думай. Весь род твой ответит за оскорбление, весь род, до
последнего младенца!..
Сладчайшая мысль о мести успокоила его. Не время, пока не время! Нельзя
выдавать себя. В чем может обвинить этот босяк? Да, он бывший хан, что ж
из того? Власти не преследуют сейчас за это.
- Да, я бывший хан племени Эрсари, - скромно говорит он вслух. -
Когда-то сражался под зеленым знаменем пророка. Это было давно. Сейчас я
скромный труженик. Советская власть простила мне мои старые ошибки.
- Ошибки? - гневно щурится Бава-Кули. - Сотни замученных, тысячи
покалеченных тобой людей! Поджоги, пытки, разбой!.. Легкое же словечко ты
выбрал, ничего не скажешь.
- Я говорю: это было давно, так давно. Темные суеверия делали меня
фанатиком, слепцом. Теперь я прозрел.
- Пометишь Шахризябс? - прерывает его Бава-Кули.
- Шахризябс?
Эрсарихан пытается изобразить недоумение, но Бава-Кули не обращает
внимания на его уловку.
- Восемнадцать узбечек, сбросивших паранджу. Восемнадцать голов на
базарной площади... Потом стало известно, это сделали бандиты Эрсарихана.
Фанатизм?
Лжешь, старый шакал, трусливо лжешь! В племени Эрсари не знали чачвана,
туркменские женщины не закрывали лиц. Сброшенная паранджа ничего не
говорит сердцу самого набожного суннита-туркмена. А ведь ты был туркменом,
Эрсарихан?
Белый тельпек склоняется все ниже. Эрсарихан старается спрятать
трусливо бегающие глазки. Он пытается оправдываться: с губ сами собой
срываются жалкие слова, униженные просьбы. Увы, многие из злодеев
прикрывались тогда именем Эрсарихана. А сам он - Аллах свидетель - всегда
стремился избегать кровопролитий.
- Ты просто мерзок, - заключает Бава-Кули. - Не знаю, чего в тебе
больше:
трусости или злобы. Раскаянию твоему не верю, скорее змея перестанет
жалить.
Наверно, и несчастье с русскими товарищами тоже твоя работа. Мы это еще
проверим. Убирайся.
Эрсарихан съежился. Как поступить, что делать? Гонят прочь, как
бездомную собаку... Что ж, ему это на руку. Он хорошо знает местность.
Кала-и-хумб здесь совсем неподалеку. Но если прямо так направиться в
пески, босяки спохватятся, могут задержать. Как быть?
- Я сказал: убирайся! - повысил голос Бава-Кули. - Подождешь там,
снаружи.
За тобой приедут.
Эрсарихан послушно вышел. Внутри у него все кипело. Гнусный раб!
Погоди, погоди, ты еще заплатишь, за все заплатишь.
Солнце уже клонилось к западу. Через весь такыр, вытягивая из колодца
бесконечную бечеву, важно шествовал огромный старый нар, - пастухи
готовились к вечернему водопою. У соседней юрты играла крохотная девчушка,
на затылке ее прыгал целый пучок тоненьких смешных косичек.
Эрсарихан опустил веки, и послушное воображение развернуло перед ним
столь дорогую душе его картину. С воинами Ислама врывается он сюда. Босяки
пускаются было врассыпную, но верные джигиты с улюлюканьем сбивают их в
кучу, как стадо перепуганных овец. Плач детей, отчаянные вопли женщин...
Возбужденный шумом, его великолепный светло-серый ахалтекинец
приплясывает, прядая ушами. "Вот этот!" - громовым голосом восклицает он,
и джигиты выхватывают из толпы обезумевшего от страха старика. "Презренный
раб, - говорит он, и притихшая толпа с ужасом внимает речи грозного
сердара. - Презренный раб. Ты вообразил себя хозяином жизни? Хозяином воды
и скота?
Глупец, тебе это все приснилось. Все, все - и сытая жизнь, и колхозные
стада, и внуки-ученые. Приснилось, понял? Но я разбужу тебя!" По его знаку
воины газавата срывают со старого безбожника одежду, скручивают за спиною
руки, тащат к колодцу. Отвязав бадью, стягивают бечевой тощие ноги старика.
"Слишком легок, надо добавить груза", - решает он и тут замечает
девчушку, забытую у порога юрты. Небрежный кивок, и послушный джигит уже
волочит ее прямо за смешные косички на затылке. На глазах старика
выступают слезы.
"Любимая внучка? Угадал! Хоп, хоп, - а помнишь, как выставил ты из юрты
воителя Ислама? Теперь вы покачаетесь с нею вместе: вниз и вверх, вниз и
вверх"... Проворные джигиты уже перекинули веревку через блок, другой
конец ее закреплен в упряже верблюда-водоноса. Строптивый раб качается
вниз головой над черным отверстием колодца, осталось только приладить
"груз".
Здесь заминка - никак не удается собрать косички в один пучок. Наконец
узел готов, тонкая шерстяная бечевка удлинила косу обомлевшей от страха
девчонки.
"Осторожнее, - предупреждает он. - Подвесьте внученьку так, чтобы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг