Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
ешься?
   А он говорит:
   - Экой ты пригородник глупый! ты гляди, - говорит, - какая  у  Бакшея
спина.
   Я гляжу: ничего, спина этакая хорошая, мужественная, большая  и  пух-
лая, как подушка.
   - А видишь, - говорит, - как он бьет?
   Гляжу, и вижу тоже, что бьет яростно, даже глаза на  лоб  выпялил,  и
так его как ударит, так сразу до крови и режет.
   - Ну, а теперь сообрази, как он нутрРм действует?
   - Что же, мол, такое нутрРм? - я вижу одно, что  сидит  он  прямо,  и
весь рот открыл, и воздух в себя шибко забирает.
   А мой знакомец и говорит;
   - Вот это-то и худо: спина велика, по ней весь удар просторно  ложит-
ся; шибко бьет, запыхается, а в открытый рот дышит, он у  себя  воздухом
все нутро пережжет.
   - Что же, спрашиваю, - стало быть, Чепкун надежней?
   - Непременно, - отвечает, - надежнее: видишь, он весь сухой, кости  в
одной коже держатся, и спиночка у него как лопата коробленая, по ней  ни
за что по всей удар не падет, а только местечками, а сам  он,  зри,  как
Бакшея спрохвала поливает, не частит, а с повадочкой, и плеть  сразу  не
отхватывает, а под нею коже напухать дает. Вон она от этого, спина-то, у
Бакшея вся и вздулась и как котел посинела, а крови нет, и  вся  боль  у
него теперь в теле стоит, а у Чепкуна на худой спине кожичка как на  жа-
реном поросенке трещит, прорывается, и оттого у  него  вся  боль  кровью
сойдет, и он Бакшея запорет. Понимаешь ты это теперь?
   - Теперь, - говорю, - понимаю, - и точно, тут  я  всю  эту  азиатскую
практику сразу понял и сильно ею заинтересовался: как в таком случае на-
до полезнее действовать?
   - А еще самое главное, - указует мой знакомец, - замечай, -  говорит,
- как этот проклятый Чепкун хорошо мордой такту соблюдает; видишь: стег-
нет и на ответ сам вытерпит и соразмерно глазами хлопнет, -  это  легче,
чем пялить глаза, как Бакшей пялит, и Чепкун зубы стиснул и губы  прику-
сил, это тоже легче, оттого что в нем через  эту  замкнутость  излишнего
горения внутри нет.
   Я все эти его любопытные примеры на ум взял и  сам  вглядываюсь  и  в
Чепкуна и в Бакшея, и все мне стало и самому понятно, что Бакшей  непре-
менно свалится, потому что у него уже и глазища  совсем  обостолопели  и
губы веревочкой собрались и весь оскал открыли... И точно, глядим,  Бак-
шей еще раз двадцать Чепкуна стеганул и все раз от разу слабее, да вдруг
бряк назад и левую Чепкунову руку выпустил, а своею правою все еще  дви-
гает, как будто бьет, но уже без памяти, совсем в обмороке. Ну, тут  мой
знакомый говорит: "Шабаш: пропал мой двугривенный". Тут все и татары за-
говорили, поздравляют Чепкуна, кричат:
   - Ай, башка Чепкун Емгурчеев, ай, умнай башка - совсем  пересек  Бак-
шея, садись - теперь твоя кобыла.
   И сам хан Джангар встал с кошмы и похаживает, а сам губами шлепает  и
тоже говорит:
   - Твоя, твоя, Чепкун, кобылица: садись, гони, на ней отдыхай.
   Чепкун и встал: кровь струит по спине, а ничего виду болезни не дает,
положил кобылице на спину свой халат и бешмет, а сам на нее брюхом вски-
нулся и таким манером поехал, и мне опять скучно стало.
   "Вот, - думаю, - все это уже и окончилось, и мне опять про свое поло-
жение в голову полезет", - а мне страх как не хотелось про это думать.
   Но только, спасибо, мой тот знакомый человек говорит мне:
   - Подожди, не уходи, тут непременно что-то еще будет.
   Я говорю:
   - Чему же еще быть? все кончено.
   - Нет, - говорит, - не кончено, ты смотри, - говорит, - как хан Джан-
гар трубку жжет. Видишь, палит: это он непременно еще про  себя  что-ни-
будь думает, самое азиатское.
   Ну, а я себе думаю: "Ах, если еще что будет в этом самом роде, то уже
было бы только кому за меня заложиться, а уже я не спущу!"


                                ГЛАВА ШЕСТАЯ

   И что же вы изволите полагать? Все точно так и вышло, как  мне  жела-
лось: хан Джангар трубку палит, а на него из чищобы гонит  еще  татарчо-
нок, и уже этот не на такой кобылице, какую Чепкун с  мировой  у  Бакшея
взял, а караковый жеребенок, какого и описать  нельзя.  Если  вы  видали
когда-нибудь, как по меже в хлебах птичка коростель бежит, -  по-нашему,
по-орловски, дергач зовется: крыла он растопырит, а зад у него не как  у
прочих птиц, не распространяется по воздуху, а вниз висит и  ноги  книзу
пустит, точно они ему не надобны, - настоящее, выходит, будто он едет по
воздуху. Вот и этот новый конь, на эту птицу подобно, точно не своей си-
лой несся.
   Истинно не солгу скажу, что он даже не летел, а только земли  за  ним
сзади прибавлялось. Я этакой легкости сроду не видал и не знал, как сего
конька и ценить, на какие сокровища и кому его обречь, какому  королеви-
чу, а уже тем паче никогда того не думал, чтобы этот конь мой стал.
   - Как он ваш стал? - перебили рассказчика удивленные слушатели.
   - Так-с, мой, по всем правам мой, но только на одну минуту,  а  каким
манером, извольте про это слушать, если угодно. Господа, по своему обык-
новению, начали и на эту лошадь торговаться, и мой ремонтер, которому  я
дитя подарил, тоже встрял, а против них, точно ровня им, взялся  татарин
Савакирей, этакой коротыш, небольшой, но крепкий, верченый, голова  бри-
тая, словно точеная, и круглая, будто молодой кочешок крепенький, а рожа
как морковь красная, и весь он будто огородина какая здоровая и  свежая.
Кричит: "Что, говорит, по-пустому карман терять нечего, клади кто  хочет
деньги за руки, сколько хан просит, и давай со мною пороться, кому  конь
достанется?"
   Господам, разумеется, это не пристало, и они от этого сейчас в сторо-
ну; да и где им с этим татарином сечься, он бы, поганый, их  всех  пере-
бил. А у моего ремонтера тогда уже и денег-то не очень густо было, пото-
му он в Пензе опять в карты проигрался, а лошадь ему, я  вижу,  хочется.
Вот я его сзади дернул за рукав, да и говорю: так и  так,  мол,  лишнего
сулить не надо, а что хан требует, то дайте, а я с Савакиреем сяду потя-
гаться на мировую. Он было не хотел, но я упросил, говорю:
   "Сделайте такую милость: мне хочется".
   Ну, так и сделали.
   - Вы с этим татарином... что же... секли друг друга?
   - Да-с, тоже таким манером попоролись на  мировую,  и  жеребенок  мне
достался.
   - Значит, вы татарина победили?
   - Победил-с, не без труда, по пересилил его.
   - Ведь это, должно быть, ужасная боль.
   - Ммм... как вам сказать... Да, вначале есть-с; и даже очень чувстви-
тельно, особенно потому, что без привычки, и он,  этот  Савакирей,  тоже
имел сноровку на опух бить, чтобы кровь не слушать, но  я  против  этого
его тонкого искусства свою хитрую сноровку взял: как он меня  хлобыснет,
я сам под нагайкой спиною поддерну, и так приноровился, что сейчас шкур-
ку себе и сорву, таким манером и обезопасился, и сам этого Савакирея за-
порол.
   - Как запороли, неужто совершенно до смерти?
   - Да-с, он через свое упорство да через политику так глупо  себя  до-
пустил, что его больше и на свете  не  стало,  -  отвечал  добродушно  и
бесстрастно рассказчик и, видя, что слушатели все смотрят на него,  если
не с ужасом, то с немым недоумением, как  будто  почувствовал  необходи-
мость пополнить свой рассказ пояснением.
   - Видите, - продолжал он, - это стало не от меня, а от  него,  потому
что он во всех Рынь-песках первый батырь считался и через эту амбицыю ни
за что не хотел мне уступить, хотел благородно вытерпеть,  чтобы  позора
через себя на азиатскую нацию не положить, но сомлел, беднячок, и против
меня не вытерпел, верно потому, что я в рот грош взял. Ужасно это  помо-
гает, и я все его грыз, чтобы боли не чувствовать,  а  для  рассеянности
мыслей в уме удары считал, так мне и ничего.
   - И сколько же вы насчитали ударов? - перебили рассказчика.
   - А вот наверно этого сказать не могу-с, помню,  что  я  сосчитал  до
двести до восемьдесят и два, а потом вдруг покачнуло меня вроде  обморо-
ка, я и сбился на минуту и уже так, без счета пущал, но только Савакирей
тут же вскоре последний разок на меня замахнулся, а уже ударить не  мог,
сам, как кукла, на меня вперед и упал: посмотрели, а он мертвый...  Тьфу
ты, дурак эдакий! до чего дотерпелся? Чуть я за него в острог не  попал.
Татарва - те ничего: ну, убил и убил: на то такие были кондиции,  потому
что и он меня мог засечь, но свои, наши русские, даже досадно как  этого
не понимают, и взъелись. Я говорю:
   "Ну, вам что такого? что вам за надобность?"
   "Как, - говорят, - ведь ты азиата убил?"
   "Ну так что же, мол, такое, что я его убил? Ведь это дело любовное. А
разве лучше было бы, если бы он меня засек?"
   "Он, - говорят, - тебя мог засечь, и ему ничего, потому что  он  ино-
вер, а тебя, - говорят, - по христианству надо судить. Пойдем,  -  гово-
рят, - в полицию".
   Ну, я себе думаю: "Ладно, братцы, судите ветра в поле"; а как, по-мо-
ему, полиция, нет ее ничего вреднее, то я сейчас шмыг за одного  татари-
на, да за другого. Шепчу им:
   "Спасайте, князья: сами видели, все это было на честном бою..."
   Они сжались, и пошли меня друг за дружку перепихивать, и скрыли.
   - То есть позвольте... как же они вас скрыли?
   - Совсем я с ними бежал в их степи.
   - В степи даже!
   - Да-с, в самые Рынь-пески.
   И долго там провели?
   - Целые десять лет: двадцати трех лет меня в Рынь-пески доставили, по
тридцать четвертому году я оттуда назад убежал.
   - Что же, вам понравилось или нет в степи жить?
   - Нет-с; что же там может  нравиться?  скучно,  и  больше  ничего;  а
только раньше уйти нельзя было.
   - Отчего же: держали вас татары в яме или караулили?
   - Нет-с, они добрые, они этого неблагородства со мною  не  допускали,
чтобы в яму сажать или в колодки, а просто говорят: "Ты нам, Иван,  будь
приятель; мы, говорят, тебя очень любим, и ты с нами в степи живи и  по-
лезным человеком будь, - коней нам лечи и бабам помогай".
   - И вы лечили?
   - Лечил; я так у них за лекаря и был, и самих их, и  скотину  всю,  и
коней, и овец, всего больше жен ихних, татарок, пользовал.
   - Да вы разве умеете лечить?
   - Как бы вам это сказать... Да ведь в этом какая же хитрость? Чем кто
заболит - я сабуру дам или калганного корня, и пройдет, а сабуру  у  них
много было, - в Саратове один татарин целый мешок нашел и привез, да они
до меня не знали, к чему его определить.
   - И обжились вы с ними?
   - Нет-с, постоянно назад стремился.
   - И неужто никак нельзя было уйти от них?
   - Нет-с, отчего же, если бы у меня ноги в своем виде оставались,  так
я, наверно, давно бы назад в отечество ушел.
   - А у вас что же с ногами случилось?
   - Подщетинен я был после первого раза.
   - Как это?.. Извините, пожалуйста, мы не  совсем  понимаем,  что  это
значит, что вы были подщетинены?
   - Это у них самое обыкновенное средство:  если  они  кого  полюбят  и
удержать хотят, а тот тоскует или попытается сбежать,  то  и  сделают  с
ним, чтобы он не ушел. Так и мне, после того как я раз  попробовал  ухо-
дить, да сбился с дороги, они поймали меня и говорят: "Знаешь, Иван, ты,
говорят, нам будь приятель, и чтобы ты опять не ушел  от  нас,  мы  тебе
лучше пятки нарубим и малость щетинки туда пихнем"; ну и  испортили  мне
таким манером ноги, так что все время на карачках ползал.
   - Скажите, пожалуйста, как же они делают эту ужасную операцию?
   - Очень просто-с: повалили меня на землю человек  десять  и  говорят:
"Ты кричи, Иван, погромче кричи, когда мы начнем резать: тебе тогда лег-
че будет", и сверх меня сели, а один такой искусник из них в одну  мину-
точку мне на подошвах шкурку подрезал да рубленой  коневьей  гривы  туда
засыпал и опять с этой подсыпкой шкурку завернул и стрункой зашил. После
этого тут они меня, точно, дРн несколько держали руки  связавши,  -  все
боялись, чтобы я себе ран не вредил и щетинку  гноем  не  вывел;  а  как
шкурка зажила, и отпустили: "Теперь, говорят, здравствуй,  Иван,  теперь
уже ты совсем наш приятель и от нас отсюда никогда не уйдешь".
   Я тогда только встал на ноги, да и бряк опять на землю: волос-то этот
рубленый, что под шкурой в пятах зарос, так смертно больно в живое  мясо
кололся, что не только шагу ступить невозможно, а даже устоять на  ногах
средства нет. Сроду я не плакивал, а тут даже в голос заголосил.
   "Что же это, - говорю, - вы со мною, азиаты проклятые,  устроили?  Вы
бы меня лучше, аспиды, совсем убили, чем этак целый  век  таким  калекой
быть, что ступить не могу".
   А они говорят:
   "Ничего, Иван, ничего, что ты по пустому делу обижаешься".
   "Какое же, - говорю, - это пустое дело, так  человека  испортить,  да
еще чтобы не обижаться?"
   "А ты, - говорят, - присноровись, прямо-то на следки не  наступай,  а
раскорячком на косточках ходи"
   "Тьфу вы, подлецы!" - думаю я себе и от них отвернулся и говорить  не
стал, и только порешил себе в своей голове, что лучше  уже  умру,  а  не
стану, мол, по вашему совету раскорякою на щиколотках ходить;  но  потом
полежал-полежал, - скука смертная одолела, и  стал  присноравливаться  и
мало-помалу пошел на щиколотках ковылять. Но только они надо мной  через
это нимало не смеялись, а еще говорили:
   "Вот и хорошо, и хорошо, Иван, ходишь".
   - Экое несчастие, и как же вы это пустились уходить и опять попались?
   - Да невозможно-с; степь ровная, дорог нет, и есть хочется... Три дня
шел, ослабел не хуже лиса, руками какую-то птицу поймал и сырую ее съел,
а там опять голод, и воды нет... Как идти?.. Так и упал, а они  отыскали
меня и взяли и подщетинили.
   Некто из слушателей заметил по поводу этого подщетиниванья, что  ведь
это, должно быть, из рук вон неловко ходить на щиколотках.
   - Попервоначалу даже очень нехорошо, - отвечал Иван Северьяныч, -  да
и потом хоть я изловчился, а все много пройти  нельзя.  Но  только  зато
они, эта татарва, не стану лгать, обо мне с этих пор хорошо печалились.
   "Теперь, - говорят, - тебе, Иван, самому трудно быть,  тебе  ни  воды
принесть, ни что прочее для себя сготовить неловко. Бери, -  говорят,  -
брат, себе теперь Наташу, - мы тебе хорошую Наташу дадим,  какую  хочешь
выбирай".
   Я говорю:
   "Что мне их выбирать: одна в них во всех польза. Давайте какую  попа-
ло". Ну, они меня сейчас без спора и женили.
   - Как! женили вас на татарке?
   - Да-с, разумеется, на татарке. Сначала на одной, того самого Саваки-
рея жене, которого я пересек, только она, эта татарка, вышла совсем  мне
не по вкусу: благая какая-то и все как будто очень меня боялась и нимало
меня не веселила. По мужу, что ли, она скучала,  или  так  к  сердцу  ей
что-то подступало. Ну, так они заметили, что я ею  стал  отягощаться,  и
сейчас другую мне привели, эта маленькая была девочка, не более как все-
го годов тринадцати... Сказали мне:
   "Возьми, Иван, еще эту Наташу, эта будет утешнее".
   Я и взял.
   - И что же: эта точно была для вас утешнее? - спросили слушатели Ива-
на Северьяныча.
   - Да, - отвечал он, - эта вышла поутешнее, только порою, бывало,  ве-
селит, а порою тем докучает, что балуется.
   - Как же она баловалась?
   - А разно... Как ей, бывало, вздумается; на колени, бывало,  вскочит;
либо спишь, а она с головы тюбетейку ногой скопнет да закинет куда попа-
ло, а сама смеется. Станешь на нее грозиться, а она хохочет, заливается,
да, как русалка, бегать почнет, ну а мне ее на  карачках  не  догнать  -
шлепнешься, да и сам рассмеешься.
   - А вы там, в степи, голову брили и носили тюбетейку?

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг