- Ну, а сотня-то есть? - спросил Павел, пробуя давешнюю можжевеловую
ягоду на вкус.
- А вот считай три раза по сту, да еще вдесятеро... вот и будет в са-
мый раз! - Семен отвечал, почти не думая.
- Зачем ты злишься? Драться мы потом будем... Я не затем пришел! -
легонько пожал плечами Павел. - Ты мне уж очень любопытен теперь, Се-
мен... - голос Павла смягчился до искренности, и Семена, когда садился,
вновь кольнула тревога. - Очень я к тебе любопытен... я ведь сразу уз-
нал, что это ты и есть! Я и вообще к человеку стал любопытен, ты не гля-
ди, что я... - Он запнулся и лицо его на мгновенье омрачилось. - У меня
вот в отряде сто сорок жратвенных единиц всего, а среди них - дьякон.
Да-да, не дивись. Долговолос и теперь, а уж очень в нем такое... ког-
да-нибудь в старое время крепко обижен был. Да я его тебе покажу потом,
если захочешь. Вот я гляжу на него и все не могу понять, откуда столько
берется в нем?.. Да и вообще в людях, брат, непонятного больше, чем по-
нятного. Мне вот третьего дня в голову пришло: может, и совсем не следу-
ет быть человеку... Ведь раз образец негоден, значит на смарку его, дело
простое. А и на смарку нельзя... - Павел криво усмехнулся. - Что ты тут
поделаешь... человек, это, брат, историческая необходимость!.. - Семен
не понимал слов Павла, но ему показалось, что лоб у Павла стал как-то
выпуклей, а губы вяло обвисли. Павел разглядывал жучка, ползшего у него
по ладони. - Устал я, что ли, - не знаю. Вот теперь, на просторе-то и
глупо как-то кажется. Думать всегда на просторе нужно, в лесу напри-
мер... Да и чорт его разберет, человека!..
Только последнее "думать надо на просторе" и понял Семен; оба теперь
думали о разном. Обступавший их можжевел воплощал в себе, казалось, суть
их молчанья. Можжевел - дерево скрытное, колкое, не допускающее в себя,
замкнутое, строгое к жизни, самое мудрое из наших дерев: голубые и розо-
вые кольца свои кладет скупо, неторопливо, и в каждом кольце запах по-
коя, молчания, знания. Травы в этом темном можжевеловом месте почти не
было. Не нарушаемый человеком, он рос здесь высоко и густо, прозрачно,
синих оттенков. На дне глубоких рек, где верхнее теченье уже не задевает
низа, такая же безмолвная синева.
Они просидели на полусгнивших тех деревьях еще долго. В высотах звон-
кая кукушка вела свой непостижимый счет. Солнечный луч, который, пробив-
шись сверху, бил в начале разговора в лицо Павлу, теперь уполз далеко и
сидел на колкой можжевеловой хвое. Павел, все еще глядя на жучка, спро-
сил у Семена о причинах, толкнувших того на столь большой размах. Семен
бестолково повторил все то, что говорил накануне барсукам. Волнуясь, он
копал ямку обломком палки, но прежнего недоверия к Павлу как будто уже
не оставалось в нем. Когда кончил, ямка в лесном прахе и свидетельство-
вала о Семеновом волненьи.
- Много ты тут наворочал, - заговорил Павел, рассеянно закидывая Се-
менову ямку носком сапога. - Я тебя не уговаривать, конечно, пришел, а
уж если зарубил, то и выслушай...
Ямка все заполнялась, скоро она совсем сравнялась с землей, а травин-
ка, засыпанная случайно и торчавшая теперь, как будто убеждала даже, что
никогда и не было здесь ямки, а травинка так от века и росла. Потом го-
ворил Семен и опять раскидал ямку, а Павел снова ее засыпал, и ни тот,
ни другой не замечали. Они поднялись вдруг, словно по уговору и постояли
так с минуту, несогласные. Искусственный каблук Павла пришелся как раз
на ямку, только что засыпанную им же.
- А помнишь, Паша, как мы с тобой в подвале плакали вместе?.. -
грустно сказал Семен, подымая брови, и отшвырнул далеко обломок палки.
- Что это мне все грибной дух мерещится? - будто и не слышал Павел,
идя рядом с Семеном из леса. - Да, вот я и говорю, - продолжал он, - все
равно к нам придете... и не потому только, что мы вам землю стережем!
Не-ет, без нас деревне дороги нету, сам увидишь! И ты не мной осужон...
ты самой жизнью осужон. И я прямо тебе говорю, я твою горсточку разомну!
Мы строим, ну, сказать бы, процесс природы, а ты нам мешаешь... А вот и
грибы! Ты говорил, что нет грибов, - и Павел наклонился над пнем.
- Это поганки... - вскользь заметил Семен и встряхнулся. До опушки
они шли молча. - Ну, я свою лошадь там, в овражке привязал! - развязно
сказал он, стыдясь перед братом, что приехал не один, нарушив условье.
- И я там же поставил... - и покосился на Семена.
... Они подошли к скату оврага, тут стоял орешник, и оба сразу нас-
мешливо переглянулись. Павел приехал тоже не один. Но не это удивило
обоих. Верховой Павла, малый в кубанке с красным дном, сидел на Семено-
вой подводе, рядом с барсуками, и что-то оживленно рассказывал, сильно
напирая на слова, обозначающие степень размаха, размах чувства. Оба, Ба-
рыков и Супонев, слушали с почтительным вниманием. Все они дружелюбно
курили, и не было, казалось, никакой причины завтра же, быть может, схо-
диться на последнюю схватку.
- Вот видишь, как обернулось-то... - неловко сказал Павел.
- А что, Павел! Вот нас с тобой не было, посмотри как беседуют-то
ладно! - подтолкнул брата Семен.
Павел дернул плечами.
- А ты послушай, о чем они беседуют! - холодно возразил он.
Судя по обрывкам, высокий в кубанке повествовал об усмирении како-
го-то дезертирского бунта.
- Митька!! - закричал во всю грудь Семен, выйдя из-за куста. Подводу
сюда!.. Чорт...
Внизу произошло замешательство. Барыков потушил в пальцах недокурен-
ную папироску и окурок сунул себе куда-то в волоса. Рослый в кубанке за-
суетился у лошадей.
- ... и скажи своему Антону, - крикнул Семен, влезая в подводу,
что-де крепколобы барсуки, нейдут на уговор!
- Ладно, - засмеялся Павел уже верхом на лошади, - скажу!.. - Хромая
нога Павла не мешала ему ладно сидеть в седле.
XXII. Глава из отрывков.
Барыков, чувствовавший себя виноватым, ударил по лошадям.
- Семен Савельич, - обратился Барыков, когда отъехали от оврага верс-
ты на две, - на-ко, пригодится там тебе... в обиходе! - и протягивал Се-
мену наган, - кобур, вишь, у него расстегнут был! Ну, вот, и смутило ме-
ня...
- Это у высокого, что ли?.. - усмехнулся Семен своим повеселевшим
мыслям и всю дорогу вертел в руках уворованный у кубанца наган.
Дорога шла опушкой. На четвертой версте, где огибала дорога лесной
мысок, услышал Семен равномерное поскрипыванье луба и лыка за поворотом.
И почти одновременно увидел шедших навстречу подводе людей с лубяными
котомками за плечами. Их было больше двадцати, бородачи из двадцать
третьей, вся двадцать третья целиком. Татарченок, единственный моло-
денький среди них, шел с ними молча, как и все.
- Куда?.. - испуганно закричал Семен, соскакивая с подводы.
Бородачи в тяжелых сермягах стояли полукругом, глядели в желто-крас-
ный растрескавшийся прах дороги - песок с глиной, - вытирали рукавами
потные лица. Было почти нечем дышать, парило. По небу, какому-то черно-
му, замедленно плыли легкие облачка, похожие на белые лепестки. Но ниж-
ние поверхности их были плоски и сизы.
- Замиренье, сказывают!.. - вздохнул русый бородач, тот самый, кото-
рый накануне со чрезмерной готовностью поддерживал Семена.
- Землицу-т отвоевали, а пахать некому... - не сразу прибавил его
приятель и, вскинув грустные глаза на Семенову руку, все еще державшую
наган, прибавил тихо: - Ты штуку-те эту спрячь... еще выстрелит!..
- Что ж, землячки, - заговорил Семен, со смущением пряча наган в со-
лому подводы. - Зарубить зарубили, а отрубать кум наедет? - он искал
глазами какой-нибудь пары глаз и нашел: татарченок не мигая глядел в Се-
мена.
- Моя село, Саруй, кончал бунтовать... - буйно вскричал татарченок и
как-то сразу померк.
- Да вот и Половинкин тоже, - укоряюще переступил с ноги на ногу бо-
родач. - Он мне весь дом перерыл, из огорода весь овощ повыкидал... Я и
пришел сюда... отседа, думал, достану. А ты его без никакой пользы от-
пускаешь! Закон-справедливости, Семен Савельич, в тебе нету. Обидел ты
меня, ох как обидел, страшно сказать... А уж я ль тебе не служил!?
- Ты не мне, Прокофий, служил, - оборвал его Семен. - Дело мирское. А
уходить в такую пору нехорошо!
- Это уж конешно, обчество! - недовольно согласился Прокофий и встал
боком. - А только мы не нанимались!..
- Нехорошо-о! - передразнил крепкий, плечистый, в высокой шляпе, и
горько покачал головой - Это мы-те нехорошо? Крапивный у тебе лист за-
место языка, Семен Савельич! Бумажка подкинута, - цену за тебя обещают,
деньги дают, каб если мы тебя на суд выдали. А мы тебя рази, скажи вот
нам, хоть бы пальцем тронули, ну!..
- ... и большие деньги! - огорченно вздохнул бородачев приятель.
Семен остолбенело глядел на бородачей.
- Ну, коли так... дороги наши, землячки, разные! - взмахнул плечами и
скверно выругался он. Он медленно влез в подводу, бородачи все стояли. И
опять Барыков хлестнул по лошадям, и телега помчалась по укатанной доро-
ге, провожаемая понурыми взглядами бородачей. Семен не оглядывался.
- Э-эй... Семен... - закричали сзади, когда подвода уже укатила сажен
на сто. Барыков попридержал лошадей, Семен оглянулся. Бородачи стояли на
прежнем месте, но выйдя из-за поворота и горячо о чем-то споря. Самый
молодой из них, маша руками, бежал к Семену. - Этого вот... Семен Са-
вельич! Старички велят сказать, что хоть ругаешь их, а они не злопамят-
ны. Велят сказать, что-де, если хлеба там нужа подойдет, ты засылай в
Отпетово-те! Уж как-нибудь соберемся всем миром!.. - Но бородачи кричали
что-то еще. - Ой, кричат, о чем бысь? - прислушался посланец и недоуме-
вающе покачал головой. - Вы погодите тута, я мигом слетаю... узнаю счас!
Он побежал назад, и в лубяном его коробке гулко сотрясались его по-
житки. Семен ждал, царапал ногтем деревянную обивку полка. Наконец, пос-
ланец вернулся.
- Ой... - закричал он, останавливаясь шагах в десяти от подводы. - Не
так, парень, кинулось! Эвось Прокофий-те говорит, лучше не давать тебе
хлеба-т! Уж во второй раз не простят ведь... Ты уж не засылай, не дадим.
Живи себе с богом, как знаешь... - посланец, сняв шапку, виновато глядел
в нее, будто нашел в ней что-то укорительное для себя.
- Гони, Митрий!.. - зыкнул сквозь зубы Семен и, выхватив кнут, сам
настегивал лошадей.
Казалось, что он на смерть собрался загнать Гусаковских кобылок. Он
бил их с яростью крайнего, неутоляемого отчаянья, не глядя, куда придет-
ся удар: по крупу, по уху, по дуге, по чресседельнику. Давно уж скрылись
бородачи в пыли, а подвода все мчалась по песку как по деревянному нас-
тилу, глухо гремя колесами, осью, винтовками под соломой. За версту до
землянок Семен передал вожжи Супоневу:
- На, Ефим, правь... Надоело.
- Да уж чем же там править? - отвечал Ефим, не принимая вожжей. - До-
ганивай уж до конца. Чужие ведь!..
На вырубленном пространстве между землянками толпились и кричали бар-
суки. Еще издали, по спинам их, уже угадал Семен, что Мишке, стоявшему
на возвышении, образованном накатом поварской землянки, приходится сов-
сем жарко. Мишка, стоя с грудью навыкат, красный, точно разваренный в
кипятке, напряженно слушал костлявого мужика в разодранной рубахе, нале-
завшего на него и махавшего растопыренными ладонями. Лицо Мишкино горело
как в огне, лицо костлявого было внушительно и жестко, как кулак. Сбоку,
тоже на накате, стоял другой мужик, в штанах из клетчатой байки, с раз-
битым лицом. Всхлипывая время от времени, он проводил короткими пальцами
себя по лицу и, покачивая головой, рассматривал выпачканные кровью
пальцы. Не далеко, окруженный летучими, сдержанно и бледно улыбался Юда,
не принимая заметного участия в происходившем разброде.
- Ну, чего вы тут? - окрикнул Семен, появляясь из-за спин. Его встре-
тили решительным и враждебным гулом. Злые и ядовитые замечания сыпались
отовсюду, и тут лишь понял Семен, что не следовало ему уезжать в то ут-
ро. - Не время теперь меня скидывать! Погодите, сам уйду... - презри-
тельно и гневно бросил Семен и обратился к костлявому в разодранной ру-
бахе. - Ну!
Тот подался назад, как от удара, и тотчас же, хлопнув себя по бедрам
и приседая, толкнул на Семена искровянившегося мужика.
- ... дозволено ль? Дозволено ль так живого человека? Кто смеет так
живого человека?!.. - чуть не приплясывал он. - Кровь, эвон, видал?
Кро-овь!! На, возьми себе!.. - и, по хозяйски-проворно, прикоснувшись
пальцами к кровяному лицу соседа, мазнул по белой Семеновой рубахе. -
Мужучки, эвон, красная... кровца-те. Текет из него...
- Ты постой, не лопоши, земляк... - со спокойствием бешенства остано-
вил того Семен и крепко сжал его за плечо. - Что ты ровно баба, ровно
родишь - орешь.
- Мужучки, а мужучки... слышали? хрустнуло! - исступленно кричал
костлявый, вертясь ужом в Семеновой руке. - Плечо хочет выломать!.. За
правду плечики мои гибнут... Заступитесь!
Барсуки перешептывались, и осуждение, стоявшее в их глазах, было хо-
лодное, бесповоротное. Но выступать, почему-то, не решались.
- В чем тут дело, Миша?.. объясни мне, - тоном допроса спросил Семен
у Жибанды. - Отвечай мне, я тебя тут оставлял. Громко отвечай, чтоб все
слышали!..
- Двадцать третья ушла и девятая ушла... - сказал Мишка, недовольно
отворачивая лицо. - И десятая тоже ушла...
- Дальше докладывай! - велел Семен.
- Еще вот от Попузинцев мужик наезжал. Подмоги просят. Началось у них
еще с вчера... Я вот уговаривал, а они не хотят.
- А этого раскровянил за что?..
Мишка молчал, затихли и барсуки. Только тот, в штанах из клетчатой
байки, все еще всхлипывал и размазывал по лицу застывающую кровь.
- А давай я расскажу... - предложил вдруг Юда, выходя от летучих.
- Говори, - согласился Семен и только тут, догадавшись, заискал гла-
зами среди барсуков.
- Она в зимнице у тебя... в полной сохранности, - успокоительно и
прежде всего сказал Юда, ловя Семеновы глаза. Он понизил голос: - о ней
и шла тут речь без тебя. Мое дело сторона... а только злобятся, что тай-
ком, украдкой, одним словом, с Мишкой пользуетесь. Я уж и не говорю о
том, что не по праву ты место занял! Да и много там за тобой! - Юда, го-
воря, чистил себе ногти ногтем же. - А хочешь, по честному, а? Я их и
подтяну сейчас, а? - он коснулся пальцами Семенова рукава. - По честно-
му, услуга за услугу! Ну...
- Я тебя застрелю... - осипшим голосом сказал Семен, откидывая Юдину
руку. Пот с него катился градом.
- В которо место застрелишь-то?.. - поддразнил Юда и, постояв недол-
го, пошел прочь,
Барсуки разом загалдели. Костлявый стоял в беспокойной нерешительнос-
ти, не зная, чем окончились Юдины переговоры. Тот в штанах из клетчатой
байки, стирал в катышки налипшую на нос кровь. Евграф Подпрятов царапал
ногтем дерево, показывая, что он тут не при чем.
- Ну, как же? - спросил Юда, встав на прежнее место.
- А вот как! - насмешливо закричал Семен. - Правда ваша, мужички...
Помогать другим да Попузинцев поддерживать нам теперь не расчет! - и он
посвистал, издеваясь над оторопелостью барсуков. Никогда не бывал Семен
столь смелым.
- Да как же это так?.. - Юда не предвидел такого хода и растерялся. -
Ты же ведь сам все о подкрепленьи говорил. Теперь вот и надо бы итти.
- А я говорю: не ходить! - возвысил голос Семен и стал уходить, про-
вожаемый недоуменным гулом барсуков. - И кто по домам хочет расходиться,
могут! - крикнул он уже издалека. - Расходись-вали!..
...В зимнице было прохладно и темно, и еще казалось, что тесно. Настя
говорила много и торопливо.
- ...я была наверху, когда Мишка ударил. Этот, клетчатый, сказал обо
мне нехорошо. Мишка велел повторить. Тот повторил. Я убежала...
В стенах где-то скреблась мышь. Гуденье барсуков сюда недоходило.
- ...я Попузинца видала, верховой. Не-ет, безбородый! Я стала его
расспрашивать, он сбился и ускакал. Я не знаю... Утром выходила - набат
был. Долго били, словно нарочно, чтоб мы услышали...
Семен постучал в тесину стены.
- ...мышку пугаешь? Я вот уже час ее слушаю. Она сперва вон там
где-то точила, потом все ближе. Слушай, зачем ты ушел от них? Ты с ними
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг