Маврино пятно, чем четверо убитых ночью, не считая пропавшего председа-
теля и семерых раненых. Один только Василий Щерба, крепко скрывая в
сердце боль по сыне, в сотый раз дивился вслух:
- Уползти он не мог. Как я его колом двинул, индо земля захрустела
под ним. Вопрос: куда же ему сокрыться, сучьему сыну?..
- Свои и унесли. Ведь темень, дядя Вася. Ты, как ударил, вперед побе-
жал, - они его тут и захватили... - успокаивал Щербу бровастый племян-
ник. - Вот Федор-те, скажи, пропал! А там темень, по темени ты и не ви-
дал!..
- Темень, темень... - наступал Василий и пуще топал ногами на племян-
ника. - Что ж, глаза-те свои в бороде твоей посеял я, что ли?.. Темень!
Только на минутку и убежал, ненадолечко, а его уж и нету. Уползти он не
мог. Вопрос: где же он?..
Но никому из Гусаков не всходило на ум посмеяться над глупой Маврой,
заспорить неудачливого Щербу. Слишком велики были ночные потери и в лю-
дях, и в лошадях, и в ином добре. - На похороны приехал товарищ Брозин с
двумя Гусаковцами, занимавшими в уезде большие места. Все трое чинно
прокурили, сидя за церковной оградой, то время, пока отпевал убитых в
сослуженьи тестя косматый поп. Когда зарыли, Брозин сказал речь. Говорил
он очень складно, отрубая слова попеременно то правой, то левой рукой,
все больше возбуждаясь воем и причитаньями вдов. Гусаки, как ни велика
была их преданность новой власти и ненависть к барсукам, не одобрили
Брозинской речи.
Впрочем, сам Брозин остался доволен уж тем одним, что выслушали его
Гусаки без возражений... Уехал он еще до вечера, увозя в кармане Гуса-
ковскую резолюцию о смытии барсуковского пятна с обще-мужицкого дела.
...Потом потекли очередные дни. Мокрота да скука, скука да мокрота да
бездельные потемки. Протерев локотком запотевшее окно, глядели ребятиш-
ки, как рябил ветер лужи, - в каждой по клоку неба, похожего на грязную
мыльную пену. Стали редки новости, как послеоктябрьское солнце. Приходи-
ло солнце порой, заходили и новости. Дошли слухи задним числом: фершал
Чекмасовский пропал!.. Потом выкрал кто-то сапожника из Бедряги. Пропа-
дали люди, как камешки, скинутые небрежной рукой в большую лужу, -
только булькали слухи по ним. Вдруг сразу пятеро печников пропало...
Гусаки крепились в своих чувствах, терпеливо выжидая времени. Иной,
во хмелю, подойдя к обрыву, долго и угрюмо глядел в сизую даль, за Зин-
кин луг, где скитальничают мутные предзимние облака. Длинные ночи пропи-
тались страхом и тоской. Бородатые воспретили девкам петь. Спать ложи-
лись рано. Света не зажигали.
...А Мишка с Настей весь тот день проплутали на украденной подводе.
Ездили через какие-то мосты, две версты тащились по фашиннику, - насле-
дие хлопотливого барина, строителя керамического завода. Под конец дня
очутились в Попузине. Мишку, как и брата его, щедро накормили Попузинцы
и оставили ночевать, но не прежде, чем сказались те за барсуков.
Попузино кругом в лесах. Попузинцы печи топят жарко. Настя даже обра-
довалась кислой, домовитой духоте избы. Тотчас же после ужина заснули
они на полатях, но спали уже со сновиденьями, в которых нелепо сочета-
лись явь бездомной предыдущей ночи с явной нескладицей.
Насте снилось, что венчается с Семеном. Будто Семен самой жизнью дан
ей в мужья, нельзя отказаться. Он прям и строг, не глядит в глаза невес-
те. Она еле побарывает свой страх перед ним. Когда целует он, холодны
его губы, как черная вода прошлой ночи. Вдруг кто-то говорит со стороны:
"Так ведь он убит!". Настины глаза красны от сна, она выглядывает с по-
латей. К хозяевам зашла соседка, рассказывает о ком-то, но не о Семене.
Настя все еще не понимает и дрожит.
- Миша... Мишка! проснись, - будит она Жибанду, сопящего на высоких
нотах.
Тот долго гудит сонливую неразбериху, прежде чем открыть глаза.
- А?.. А?.. Что? Приехали? - и трет слипающиеся глаза.
Но Настя уже не хочет говорить.
- Ты спишь?.. - неловко спрашивает она.
- Да-а, сплю... - потягивается Мишка. - А что тебе?
- Да нет, ничего. Спи, спи...
И так всю ночь.
Светало поздно. На рассвете лишь отъезжала их подвода от двора гос-
теприимного Попузинца. Утро пало солнечное. Тучи раздвинулись, обнажая
трепетную зеленцу осеннего неба, и стояли в полном безветрии. Это только
по утрам баловалась осень солнышком. Из лесов попахивало прелостью, а
черные птицы над полями кричали о зиме. Зато воздух - густой, горький, и
не без солонцы - был терпок и приятен, как острый огуречный рассол.
На стоянку барсуков приехали возле обеда, - уже сменилась ветром сол-
нечная пора. Тотчас обступили их расспросами, словно не видались полго-
да. Ночной поход, кончившийся, как будто, удачей, воодушевил барсуков.
- Надо к Семену пойти, - сказал Мишка Насте. - Сказали, в большой
землянке лежит.
- Я не пойду... - решительно и глухо заявила Настя. - Я тебя тут по-
дожду.
- Пойдем! Ты со мной пойдешь. Не бойся, я тебя заслоню!
- Один ступай...
Мишка вместе с другими спустился в землянку.
XII. Разговор с Семеном.
Жир пылал в плошке, и пламя его стояло прямо, как часовой. В душном
воздухе плавала обильная копоть... Когда вошли, пламя заколебалось в не-
решительности, но дверь закрыли, и снова замерло, бросая по сторонам ог-
ромные тени людей.
В правом углу, на поленьях, находилось соломенное ложе Семена. Из-под
шинели торчали неподвижные ноги в сапогах, носками врозь как у мертвого.
Возле, положив лицо на руки, дремал Чекмасовский фельдшер, Шебякин. Са-
мым громким в землянке был фитиль в светильнике. Время от времени, как
бы наскучив стоять, он яростно кидался трескучими брызгами огня.
- Здорово, Сеня... - бодрым голосом окликнул Мишка, подойдя близко.
- Спит, - остерегающе откликнулся Шебякин, поднимая лицо. Фельдшер
был рябой, игра света делала его круглое лицо похожим на луну. - Спит, -
повторил фельдшер, - а всю ночь плохо было. Под утро о бабе спрашивал...
- Он, может, про меня спрашивал? - настоятельно сказал Жибанда. - Ка-
кая ж у него?.. Ведь нету!
- А тебя как? Вас ведь ровно собак, по кличкам... - Шебякин посмеял-
ся, но мигом перестал, едва взглянул в каменное лицо Жибанды. Жибанда
назвал себя. - Да-да, и тебя поминал, и Мишку... - заторопился Шебякин.
- Так бы сразу и говорил, а то баба... - резко произнес Жибанда и
присел на атласный диванчик, уже грязный и прорванный не однажды.
Остальные стояли, хотя и были места сесть: широкие струганые лавки
шли по стене зимницы.
- Долго вы тут меня продержите?.. - опять опуская лицо на руки, спро-
сил Шебякин. Мишке не нравилось плутоватое, выщипанное лицо Шебякина, и
он не ответил. - А все-таки, неделю или две?.. - снова зашевелился
фельдшер, и неожиданно стал подтыкать выбившуюся из-под Семена солому.
- Про что это он?.. - спросил кто-то из стоявших полукругом.
- К бабе хочет... блудовать! - насмешливо отвечал другой.
- Год продержим, - сказал третий.
- Да вы здесь и полгода не продержитесь! - огрызнулся, быстро обер-
нувшись, Шебякин.
- А ты потише, а то зашибу! - с досадой сказал Петька Ад. Сгибаясь в
спине, потому что неоднократно уже задевал головой о низкий, бревенчатый
потолок зимницы, Петька подошел на цыпочках к столу и поубавил огня в
светиле. - Копотно!.. - пояснил он, двигая белесыми бровями.
Вдоволь помучив Шебякина молчаньем, Жибанда заговорил:
- Ты вот что. Нам этот парень нужен, - он кивнул на Семена. - Ты его
нам непременно выправь. Не то чтоб вылечить, он и без тебя встанет... А
нам скорее нужно. Скоро подымешь, мы тебе патент выдадим, придворного
медика.
- ...проворного? - прикинулся дурачком Шебякин.
- Ты погоди смеяться. А скоренько не вылечишь, сам знаешь - у нас за-
коны лесные, неписаные. Чик, и нет фершала!
- Отмочил, нечего сказать! - дребежжаще залился Шебякин. - Да я тебе
в отцы...
- ...и молчи, когда уедешь. Держи собаку на цепи, а язык на семи! -
вразумлял неспешно Жибанда. - Спросят, что видел? Отвечай, что глаза-де
мои старые. Может, и видели что, да не видели.
Совершенно неожиданно в углу раздался громкий чих. Чихнул Петька Ад и
сам же испуганно зашикал, пучась по сторонам.
- Это я от копоти... - пугливо оправдался он.
Как раз в это время здоровая рука Семена шевельнулась. Шебякин при-
открыл Семеново лицо и возвестил, с видом оскорбленного достоинства взи-
рая на Жибанду:
- Проснулся. Разговаривать с опаской...
Семен сразу же, как открыл глаза, стал глядеть в какую-то несуществу-
ющую точку с такой пристальностью, что Петька Ад, и без того очень
взволнованный близостью раненого товарища, суеверно оглянулся. Барсуки
сдвинулись ближе. Семеново осунувшееся лицо не выражало ничего. Губы бы-
ли плотно сжаты, как бы ссохлись одна с другой.
- Больно небось?.. - осторожно начал Мишка.
- Не-ет, прошло... - без выражения, нараспев, ответил Семен и, пере-
ведя взгляд на Мишку, глядел ему в лоб, словно припоминал что-то. Мишке
сразу стало неловко, и краска нахлынула на его обветренное лицо. Мишка
не отвел взгляда. "Догадываешься, что ли? - думал он. - Так прямо гово-
ри. Ну, говори!" - Через полминуты ему стало особенно беспокойно.
- А мы искупались тут, ночью-то! - сказал Мишка и осекся.
Семен перевел взгляд со лба на Мишкины зашевелившиеся губы.
- ...сколько ходило нас? - спросил вдруг Семен, оставляя в стороне
Мишкино сообщение.
- Двадцать восемь, - доложил, вылупливая глаза, Петька Ад. Он вытя-
нулся так, как не тянулся ни перед одним капитаном в старую войну. Про-
исходило это от усердия, усердие - от жалости, - сердце в Петьке билось
доброе.
- ...вернулось? - с неподвижным же лицом допрашивал Семен.
- Двадцать семь воротилось, - еще жалобней доложил Петька.
- А... - сказал Семен и закрыл глаза. Можно бы было принять его за
спящего, если бы не двигались пальцы левой, здоровой руки. Пальцы пооче-
редно прижимались к ладони, ведя какой-то свой счет. - Привезли ее?.. -
спросил Семен.
- Так ведь это Васька Рублев убит... - заспешил объяснить Жибанда,
делая Семену намекающие глаза.
- Я про него и спрашиваю... привезли? - не сразу догадался Семен, и
еле приметное подобие румянца окрасило его выдавшиеся скулы.
- Ваську? не-ет... - залопотал Петька Ад. Может быть, потому, что был
ростом выше всех, почел он именно себя обязанным давать ответы. - Не до
Васьки уж, товаришш! Все места заняты, и для живых-то!.. Хлеб везли. Га-
расим подводы занял... Да и куда ж мертвого везти!.. - Петька запинался
и потел.
- Это я уж по свому уму решил, - тихо и холодно вступил Гарасим, уда-
ряя себя по бедру высоким картузом. - Хлеба пятьдесят пудов, да три ко-
ня, два с подводами. Овсеца я еще прихватил, на лошадок. Лошадка, она
любит овсеца...
Лицо Семена супилось по мере того, как высчитывал Гарасим военную до-
бычу. И уже видели барсуки: Семен имеет право требовать отчета, быть не-
минуемо грозе. Люди зашептались, заколебалось пламя, быстрей задвигались
тени по стене.
- Ты уйди, покеда... подыши чистым воздухом! - шепнул Жибанда Шебяки-
ну, который притворялся, что дремал.
- Чужое ухо песком засыпать!.. - неожиданно сказал татарчонок из
двадцать третьей землянки. Только этими словами и выявил он свое при-
сутствие в зимнице.
- ...конешно, можно и сосновую кору жрать... и другую разную подляти-
ну! - продолжал Гарасим повышенным голосом, когда Шебякин вышел. - На то
и барсуки мы... А только, как я поставлен у вас за каптера, так должен я
вас, сто семьдесят ртов, кормить. Да ты меня глазами-то не стращай! Царь
каторгой, поп адом... куда ж мне, серому, и деваться тогда!?. Даве каб
не лошади, как бы мы тебе фершала привезли? - Гарасим, очевидно, ждал
возражений, но тот молчал. Так они глядели друг в друга при сопящем мол-
чаньи остальных. Жибанда, подобрав щепочку с пола, расщеплял ее на ме-
лочь и откидывал в сторону.
- Не серчал бы ты, Семен... - заговорил, но уже новым голосом, Гара-
сим, опуская глаза. Он обмахнул рукой увлажнившийся лоб. - Конешно, воры
мы, воры и есть... Не могу против лошадок устоять, страсть моя! Конек,
как он кубастенький да аккуратненький, он мне брата дороже, жены, чего
хочешь! Мне, Семен, еще по девятому году все вороные снились, весь год
снились. Я и задичал с них тогда... Меня конь за версту слышит, и я его
чую... не могу не взять, сам суди!.. - но уже через минуту, после не-
вольного своего признанья, стало прежним Гарасимово лицо. Мужик спрятал-
ся, остался цыган. Снова в глазных впадинах чуждо и непонятно замерцали
темные воровские глаза.
Семен опять закрыл глаза, лоб его наморщился.
- Может, тебе водицы дать? - предложил Жибанда.
- Нет, прошло, - и открыл глаза. - А пленные? - через силу спросил
он.
- Так ведь какие ж пленные?.. - потерянно заулыбался Петька Ад, водя
пальцем по растопыренной ладони. - Один-то сбежал, а другой... Уж больно
сквернословил он... Не то чтоб матершинил, а все разные такие слова...
Ну, Юда и рассердился!..
- Ну? - и опять закрыл глаза. - Варева-то хоть дали ему?..
- А мы его пожгли!.. - просто объявил Дмитрий Барыков. Видимо, Бары-
кову надоело молчать, потому и сказал, - лицо его не выражало ничего
иного, кроме как кромешную скуку.
Неистово брызгался огненной слюной светильник, а фитиль набух толстым
нагаром. Семен лежал неподвижно и совсем безжизненно.
- Уходите, ребята, от греха... Беды наживешь с вами! - замахал руками
Жибанда, скося глаза на Семенову руку, продолжавшую свой непонятный
счет.
Те и сами уходили из зимницы, понурые и уже нерадостные военной уда-
че. Тяжелая дверка, повешенная чуть вкось, шумно захлопнулась за послед-
ним.
- Сеня... - внятно позвал Мишка, усердно подымая брови. - Ты смирись,
облегчи сердце! Всяко яблоко с кислиной, известно... У меня вот, давно
было, тоже случай... рукавицы у товарища стащил. Шитые были, очень при-
ятные. Как-то, понимаешь, рука захотела, сам-то я и не хотел вовсе... Уж
я с ними маялся тогда! Ведь мы хода своей души не знаем, оттого и проис-
ходит. Так потом в яму и кинул их, жечь будто стали... А этот, председа-
тель-то ихний, ведь ему теперь все равно! Ведь он больше не чувствует!..
Неизвестно, слышал ли Семен хоть слово из Мишкиных увещаний. Мишка
даже удержать не успел. - Семен круто приподнялся и смаху уронил себя на
сломанное плечо. То было внезапно, как судорога. Только глухой Семенов
хрип свидетельствовал о боли.
Жибанда не выбежал, а в прыжок выскочил из зимницы. При выходе натк-
нулся на Шебякина и такое пообещал ему глазами, что тот сразу ощутил в
ногах некую неверность и метнулся в землянку. Жибанда бежал по лесу, ми-
мо землянок, цепляясь ногами за выпученные корневища, за дрова, валявши-
еся всюду. Сам не зная - зачем, он искал Настю. Он нашел ее...
Она, разрумяненная и взволнованная, стояла в кругу барсуков, весело
скаливших зубы. Против нее, как в поединке, стоял Юда и хитровато гладил
себе шею, не сводя с Насти смеющихся глаз. Мишка подбежал в ту минуту,
когда Настя длинно и скверно выругалась в ответ на какой-то столь же за-
мысловатый выпад Юды.
- Это что! Это все мелко, а ты покрупней загни! - задорил Юда.
- Как это загнуть?.. - как затравленная озиралась Настя.
- Ругнись тоесь... Покрупней ругнись! - и Юда подмигивал длинными
своими ресницами.
Тогда Настя выругалась еще страстней, грубым мужским ругательством.
Опять громко захохотали обступившие их барсуки, радостные всякому смеху,
откуда бы ни происходил.
- А знаешь что, Гурей? - улыбался Юда, когда утих взрыв смеха, и
только Тешкин низкий медленный хохот гудел. - Хочешь, я такое тебе заг-
ну, что и замолчишь!
- А ну... загни! Сморчковат загибать-то! - храбрилась Настя, но крас-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг