насадил аль лопатку... Хлебы эвон нечем доставать.
Пуще, рывчей заходила пила в узкой Егоровой руке.
- Подержи вон тот край, - приказал сын, останавливаясь вытереть испа-
рину со лба. Слышалось в его голосе и неутолимое желание чьего-нибудь
сочувствия, и вместе с тем предостережение от него. - Вот допилю...
- Аннушка-те... - начала-было мать, коленом придавливая полунадпилен-
ный брус.
- А ты молчи!.. - визгнул сын, на всем ходу останавливая пилу, даже
скрипнула. - Вы, мамынька, коли не хотите со мной дружбу терять, вы со
мной об этом не заговаривайте. Чтоб это в последний раз! Тут, мамынька,
вся жизнь обижена. Вся кровь, мамынька, горит, а вы прикасаетесь...
- Да ведь как, Егора, молчать-те! В дому как в гробу. Да ведь и что
мне, разве ж я сужу? - испугалась она, увидя устрашающие глаза и дрожа-
щие губы сына.
Он допилил и, сложив разделанные брусья в угол, принялся остругивать
один из них. Мать стояла возле.
- Кто ж так делает?.. Сперва пилил, а потом стругаешь. Наоборот надо,
- заметила мать. Она помолчала, наблюдая сына, и, когда выискала мгно-
венье, торопливо заговорила, пригибаясь и заглядывая к нему в лицо. -
Егора, а Егора!.. Ты б ей хоть уж волосы нарвал, аль кулаком бы маленеч-
ко... Что ты ее молчаньем портишь? Не портил бы, не плохая ведь.
- Уйди! - закричал Егор и смаху ударил рубанком по самодельному верс-
таку. Со времени прихода мало поправился Брыкин на домашних хлебах,
только как-то припухла нездоровая вялая кожа его лица. Тем страшней было
его лицо в бешенстве.
Мрак повис над Брыкинским домом. Рос Аннин живот, шептались люди,
поспевали травы, подходил неостановимый уже удар. Вдобавок ко всему не
знал Егор Иваныч, кто стал ему поперек дороги к жене. У матери спросить
совестился. "Стороной дойду!" - думал Егор и все метался с топором и
гвоздем, растравляя себя сбивчивыми догадками. Пробовал через мужиков
добраться до жениной правды. Но слался Митрий на Авдея, а Авдей спихивал
на Евграфа - Евграф де сам видел. А Евграф молчал, как ушат с водой.
Видно было, что боялись мужики задеть кого-то. Все же одно время думал
Егор на Воровского председателя, Матвея Лызлова, пастушьего сына. Но и
тут не вышло: всего четыре месяца как женился вдовевший Матвей.
Только возле Троицы разрешилось Егорово недоуменье. Понадобился Егору
Иванычу матерьял для деревянного ремонта. Было бы ему в лес и ехать, как
все, но не решился. А вдруг накроют, - "кто ты таков есть, лесной вор?"
- "А я Егор Брыкин". - "А кто ты есть таков, Егор Брыкин?" - "А я есть
сын своих родителев". - "Ага, родителев сын? Значит дезертир. Кокошьте
его, товарищи!"
Рассудя это со здравым смыслом, отправился Брыкин за разрешеньем в
исполком. В исполкоме и ждала его правда.
V. У Егора Иваныча закружилась голова.
Жара стояла как в печи, и напрасно ошалелые от зноя куры искали уце-
левшей лужи, чтоб попить, помочить гребешок и опаленные лапки. Солнца
как будто даже и не было, средоточие жара находилось в самом воздухе.
Висела какая-то солнечная лень и тонкая желтая истома над Ворами.
Когда приближался к исполкому Брыкин, встретился ему на полдороге
Афанас Чигунов, шедший с косами. Он поглядел на Брыкина внимательно, но
не спросил, здоров ли, далеко ли зашагал.
- Вот к ним иду... Лесу хочу попросить для капитального ремонта, -
само собою сказалось у Брыкина, и он остановился по необъяснимому стрем-
лению задержать свой приход в исполком.
Афанас в ответ на это прикинул коротким взглядом Брыкина и остановил-
ся, уткнувшись глазами в рассохшуюся, цвета выметенного пола, землю.
- Как глядеть!.. Ясно, дерево не колосина, за пазухой незамеченно не
унесешь, - уклонился Чигунов и поковырял косьем ссохшийся катышок конс-
кого навоза. - А только... что ж тебе по доброй-то воле итти? - и он
кивнул головой, намекая на что-то, Егору давно известное.
- Да чего же мне и дома-то сидеть? - загорячился Егор Иваныч. - Что ж
я губитель какой или кулак там? В Красной армии был, а выйти из дому и
не позволено! Пулю в себе ношу! - добавил Брыкин робко, но места, где
пуля, уже не указал.
- Пуля дело не маленькое, гнет, одним словом, обремененного труда...
- лениво согласился Афанас, выковыривая из колесины навозного жучка. Ру-
сые волосы его, добела обожженные солнцем, свисали на лицо. Брыкину хо-
телось заглянуть ему в глаза, за скобку волос, знает ли, или только нап-
рашивается на бутылку угощенья. - Вот тоже сказать, и волк... - сказал
вдруг Чигунов, поднимая глаза.
- Какой волк?.. - нахмурился глупому слову Егор Иваныч. - К чему у
тебя волк?
- Волк-те? А вот у отца зарок был: не затрагивай волка попусту, а уж
бросился, так прямо в шею кусай.
Брыкин пристально глядел в Афанасово лицо. Лоб у Афанаса был большой
и тяжко висел над несоразмерно маленькой, какой-то бабьей, нижней частью
лица. Глаза высматривали из глазниц хитро и зорко, только они одни и
посмеивались. Брыкин догадался, о чем думал Афанас.
- У меня вот таким же манером... братишко недавно прибыл. С Андрюшкой
Подпрятовым... приятель тебе? Я к нему разом - пачпорт покажи. У него
тоже, пачпорт-те, вишь, берестяной, а бересто-т с березы еще не слупле-
но... А береза-т еще не выросла! Я им обоим и наказал: гуляй, говорю, в
лесах. Лес человеку очень, говорю, пользительно. Вырой себе ямку и живи
в ней.
Брыкин озлился и насильственно заулыбался:
- Должно, шарик у меня не работает. Ты прости, дядя Афанас, а только
речь твоя мне не по разуму! И куда ты клонишь - не пойму. А лес мне ну-
жен, так и знай... перерубы все подгнивают. Опасный ты, дядя Афанас, че-
ловек!
И он крупным, нарочитым шагом дошел до исполкомского крыльца. Испол-
комский дом, когда-то Сигнибедовский, рублен был на старозаветный манер,
неистовствовала пестрота раскраски. У крыльца стояли, привязаны, две ло-
шади, правая - статная кобылка под седлом. "Не вернуться ли?.." - тоск-
ливо мелькнуло последнее соображение. Но, ощутив на спине у себя насмеш-
ливый взгляд Афанаса Чигунова, Егор Иваныч, грохая сапогами, поднялся на
крыльцо и с остервенением распахнул вторую, в сенях, дверь.
Его охватила духота тесной каморки. Вокруг стола, за которым бойко
поскрипывал пером семнадцатилетний парнишка, председателев сын, стояли
мужики. Их было шестеро. И у всех шестерых на лицах было написано озабо-
ченное непониманье, даже виноватость. У одного из них как-то особенно
понуро выглядывал грязный клок из дырки на штанах.
Окна были закрыты. В мутное стекло, густо засиженное разным насеко-
мым, гудливо билась озверевшая синяя муха. Она искала выхода, но выхода
ей отсюда не было. Отсутствовал здесь обычный избяной дух, и воздух, ка-
кой-то серо-желтый, пахнул чем-то махорочным, солдатским.
Егор Иваныч прошел мимо и уже без прежней решимости взялся за скобку
следующей двери.
- Вам куда, товарищ?.. - сорвался с места председателев сын, второпях
бросая ручку на стол и изобразив возможную строгость на безусом своем
лице.
- Да я, Васятка, к папаше твоему... Хочу вот леса попросить, не даст
ли, - откровенно признался Брыкин и стал какого-то палевого оттенка.
- Тут Васяток нет, тут общественное место, - бесстрастно отразил Ва-
сятка. - И папаш тут тоже никаких не имеется! И вообще, товарищ... - он
не договорил, охваченный пожаром нестерпимого смущенья.
- Ну, уж прости дурака, - съязвил Брыкин, манерно кланяясь в пояс. -
Не знаю уж, каким тебя благородием и свеличать! Люди, сам знаешь, тем-
ные!.. В отдалении живем! - Брыкин так смешно подергал всем туловищем,
словно вытряхивал себя из себя самого, что мужики, все шестеро разом,
засмеялись лениво и добродушно.
- Я тебе не благородие, Егор Иваныч... как мы все обитаем землю, тру-
довой одним словом... - путался Васятка. - И потом, эта дверь в цейгауз
ведет, а к председателю вот сюда! - и он сам отворил перед Брыкиным
дверь.
- Садись уж, записывай... трудовой! Сенокос ведь! - сказал один, с
дыркой на штанах.
- Ты нам вот зимой поболтаешь, дремоту разогнать! - прибавил беззлоб-
но другой.
Егор Иваныч слышал это, но уже не смеялся вместе с мужиками. Он про-
лез в дверную щель как-то боком и остановился посреди комнаты.
Здесь было покойно, просторно и хорошо. За открытым окном стояли яб-
лони в цвету, - Сигнибедов был хозяйственен. Отраженное в глянцевой зе-
лени яблонь солнце было так сильно, что и на лицах людей, и на всех нем-
ногих предметах здесь смутно и приятно поблескивал прохладный зеленова-
тый отлив. Эта зеленоватость и придавала комнате какую-то необычную чис-
тоту, вначале даже непонятную для глаза. Впечатление чинности создава-
лось огромной и плохой литографией Ленина, висевшей в красном углу.
У левого окна, закрывшись газетой, сидел большой размерами человек в
гладких военных сапогах. Лица его не видел Брыкин, зато виден был толс-
тый перстень на крупном пальце, придерживавшем газетный лист. Брыкин не
обратил на него особенного внимания, более привлеченный другим. Этот
другой, военный комиссар соседней волости, разморясь от жары и изнемогая
от зевоты, забавно ловил мух на собственном колене. При появлении Брыки-
на он как раз бросил обескрыленную муху под лавку и, встав, закурил па-
пиросу, торчавшую у него за ухом, в запасе.
- Ну, я поехал, Матвей Максимыч, - сказал он, вытискивая сквозь зубы
струйку дыма. - Я к тебе вечерком заеду, жара спадет... В Попузине-т все
Петр Васильич сидит?
- Петр... - сказал председатель и рассеянно позевнул.
- Ну вот, я тогда к Петру Васильичу поеду...
Сам председатель был бос и сидел за столом, на котором поверх вороха
газет лежала крохотная восьмушка серой бумаги. В нее и вписывал Лызлов
тугие свои соображения, тыча время от времени пером в чернильный пузы-
рек. Пузырек этот, засоренный мухами, давно иссяк и напрасно тщился ныне
дать хоть каплю чернильной влаги пересохшему председателеву перу. Тер-
пенье Матвея Лызлова было неистощимо: он стряхивал с пера черную пакост-
ную тину прямо в угол и с прежней настойчивостью лез в пузырек. Писал он
медленно, водя по бумаге с нарочитой осторожностью, точно боялся нелов-
ким нажимом порвать бумагу или проломить стол и даже самый исполкомский
пол. Дыхание он задерживал, так что порой прорывался из его мощной груди
тоненький приглушенный свист. Было чудно и хорошо наблюдать за ним, как
он дрожащей от силы рукой преодолевает восьмушку бумаги. Даже и Егор
Иваныч, остановясь перед столом, почуял какую-то непреодолимость в пас-
тушьем сыне. Он подождал, пока Лызлов не дописал до конца.
- Чего тебе? - спросил Лызлов, тяжело дыша разинутым ртом на печать,
чтоб отчетливей приложилась к бумаге.
- Да вот, лесу бы мне, Матвей Максимыч. Пятерику бы штучки три... -
заторопился Брыкин. - Разрешенье бы!
- Лесу, - задумчиво сказал Матвей Лызлов. - Откуда же я его дам тебе,
лесу?..
- Да из лесу! Ясно дело, не из речки же... - кинул Брыкин, вытирая
пот с лица. - Я сам и съезжу!
- Из лесу... - повторил председатель, так нажимая на печать, что
где-то в полу хрустнуло. - Ну вот... - видимо, и Лызлова одолевала сол-
нечная истома. - Пущу я тебя в лес, а ты там уйму нарубишь. А ведь мне
отчет давать. Спросят, где вот с этого пня лесина?..
- Да мне хоть сухостойного... Вон у школы гарбушинник-то гниет. Его и
дай! А мне и не пилить, - уныло вздохнул Егор Иваныч, кивая куда-то за
окно. - А то бы я и сам срубил... Лес-то что трава прет!
- Сколько же тебе лесу? - спросил председатель, пряча печать в карман
широченных, жухлого цвета, штанов.
- Вот там жердей для сушила, мелочи, скажем... Пятеричку тоже лесин
пяток... - осмелев, начал перечислять Брыкин, но Лызлов не дослушал.
- Заявление напиши, - определил Лызлов. - На какой тебе расход лес,
занятье свое укажи и кто ты такой, я тебя не знаю!.. Одним словом, там
тебе Васятка расскажет.
- Неужто ж забыли вы меня, Матвей Максимыч? - обидчиво поершился Егор
Иваныч. - Брыкина, Ивана Гаврилыча, сынок я! Как вы пастушонком, извиня-
юсь, с отцом своим бегали, мамынька наша, извиняюсь, все шутили, что в
печку вас спать положит. Мамынька нам и сказывали... - очевидно, память
у Брыкина была крепче председателевой.
- Ладно уж... Поговаривают о тебе! - нахмурился Лызлов, уткнувшись в
новую восьмушку бумаги.
Брыкин, как близко ни касался его Лызловский намек, не дослушал. Че-
ловек, сидевший за газетой, опустил газетный лист, и в нем узнал Брыкин
Сергея Остифеича. Они встретились глазами, и Половинкин, внезапно сму-
тясь, вновь укрылся за газетой. Впрочем, от Брыкина не так-то легко мож-
но было отделаться. Егор Иваныч на цыпочках перебежал в Половинкинский
угол. Но не смущенное лицо Сергея Остифеича, а нечто совсем другое и не-
ожиданное привлекло Брыкинское внимание.
Одновременно сюда вошли все шестеро давешних мужиков. Чувствовалось,
что принесли они какое-то смятение, даже возбужденность, даже гнев. Вол-
нение их разом передалось и Брыкину, - он задышал усиленней, как перед
скачком. Мужики стеснились к председателеву столу.
- Да что ж это, Матвей Максимыч, сынишше твое с нами делает! - ярост-
но возгласил передний мужик с черными блестящими волосами.
- Прямо дух вон! - объявил, быстро моргая, другой.
- Как мы на торфу работали по весне, то-есть девки наши, одним сло-
вом... - пискливо и звонко объяснял третий, нечесаный. - Нам и сказал
заведующий-те, что-де с тебя, Прокопий, гужа не потребуют. А ноне, в са-
мый покос, опять в подводы тащут! - он налезал на председателев стол,
шумно хлопая по ладони кулаком, точно в ладони и сидел торфяной заведую-
щий. - Это нам, Матвей Максимыч, не подходит! Мужики, они доверчивы, за-
чем, скажи, их омманывать!? Мужика не нужно пхать, мужик пригодится. А
то ведь мы пойдем счас туды и трубу уроним, чтоб не было заблужденья...
как от трубы все идет, одним словом.
- И уроним... явственно, что уроним, - твердо повторил коренастый,
охромевший в прошлую войну, Ефим Супонев. - Что ж это такое! Совсем,
значит, заанулировать нас хотят. А мы не дадимся. Мы до самого Ленина
дойдем. Товаришш, скажем, все с чем боролися и к тому пришли?.. Нам каж-
ная подвода не во времени все равно, что кровь пролить...
- Во-во! В кровь, в кровь! - не дослышав по глухоте, вылезал из мужи-
ковской кучи самый маленький по росту, с головой самоварного обхвата.
Лызлов, ничего не понимая, вскидывал глаза то на одного, то на друго-
го, а те все напирали, суя грязные слежавшиеся бумажки в председателев
нос.
- Погодите, погодите... - начал Лызлов. - Конечно, государство не
имеет против вас заднюю цель. А насчет этого вы к заведующему и обрати-
тесь. Не имел он права вам таких бумажек выдавать, чтоб освобождать от
гужа.
- Дак ведь он уволен, заведующий-те... - вылез задний.
- Уволен он! - басовито сказал крайний справа, в коротких сапогах,
тоже бывший солдат. - Мы уж ходили, там ноне другой сидит...
- Нам ходить некогда... Мы тебе поверили, ты нам и отвечай! - прокри-
чал старик с дыркой на заду.
...А Егор Иваныч тем временем вел свою острую игру с Серегой Половин-
киным. Он забежал справа, но тот и газету перенес вправо. Тогда Егор
Иваныч перебежал влево, но и газета, соответственно, передвинулась вле-
во. Тут Егор Иваныч привстал на носки и заглянул поверх газеты. Лицо
Сергей Остифеича вздрагивало подобиями молний, как небо перед бурей, а
на лбу проступил пот.
- Ты что, ровно муха, на меня лезешь? - огрызнулся Половинкин, и руки
его, вдруг ослабев, сами опустились на колени вместе с газетой.
- Пиджачок-то... - не своим голосом прохрипел Егор Брыкин в самый
раскрытый рот уполномоченного, приседая в согнутых коленях: - ...переши-
вали пиджачок-то?.. Али и так подошел?!... - и протягивал палец, поре-
занный вчера и теперь обмотанный грязной тряпицей, прямо к своему пиджа-
ку, сидевшему на Половинкине, и правда, как-то подозрительно.
Пиджак этот был куплен Егором к свадьбе, куплен был на возможное брю-
хо и рост, в нем и венчался, хороший пиджак, синий с искоркой, сохранял-
ся под нафталином в Анниной укладке.
- Что ж ты хочешь этим сказать? - подгибая напрягшуюся шею, быком ус-
тавился в Егоров перевязанный палец Половинкин. - Украл я его, что ли?!
Сама же твоя-то и подарила мне... - он метнул просительный взгляд на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг