придурок был влюблен в меня до безумия!
БЕРМУДСКИЙ: Простите, но я несколько удивлен... Вы
произнесли это таким тоном... Вы, очевидно, несколько
недолюбливали Вашего супруга?
АГНЕССА: Несколько недолюбливала? Ха-ха! Да я ненавидела
его! Этот человек разбил всю мою жизнь! Это он затащил меня в
это проклятое захолустье, этот проклятый городишко, этот богом
забытый Белибердянск! Проклятая провинция! Медвежий угол! О,
если б Вы знали, как я жила в Москве!
БЕРМУДСКИЙ: Вы жили в Москве?
АГНЕССА: Да, когда училась. Какие интересные люди меня
тогда окружали! Среди моих знакомых был один художник. Знаете,
по-моему он был гений! Он писал с меня картину... название очень
длинное, я вечно забываю... вот, вспомнила: "Обнаженная
колхозница смотрит по цветному телевизору марки "Радуга 704"
научно-популярную программу "Очевидное-невероятное" и грызет
семечки."
К сожалению, это высокохудожественное эпическое полотно,
повествующее о том, как достижения передовой науки и техники
входят в сознание широких колхозных масс, так и не было
завершено. Художник захлебнулся.
БЕРМУДСКИЙ: Вы хотите сказать - утонул?
АГНЕССА: Нет, он не утонул, он захлебнулся. Он на одной
вечеринке немножко сильно выпил, почувствовал, что его тошнит и
пошел в туалет. Наклонился над унитазом, потерял равновесие - он
немножко нетвердо стоял на ногах - упал головой в унитаз, и она
там застряла. А один шутник, проходя мимо туалета, это увидел и
спустил воду... Так ушел от нас этот большой художник.
БЕРМУДСКИЙ: М-да, сколько Вы всего пережили!
АГНЕССА: Вся моя жизнь - это одно большое несчастье!
Помню, когда я развелась со своим первым мужем, я уже
кончала институт, и меня должны были распределить. И тут мне
вдруг попадается под руку этот Чебурашкин. Он был таким
прилежным, таким старательным студентом, таким активным
общественником! Все думали, что его оставят в Москве при
аспирантуре. И я выскочила за него. И что же? Когда подошло
распределение, он вдруг возьми да и заяви: я, мол, хочу ехать в
город Белибердянск, где живет мой дядя, чтобы постоянно брать с
дяди пример. "Мой дядя - честнейший, трудолюбивейший, высоко
нравственнейший человек - будет помогать мне в моем нравственном
совершенствовании" - заявил Чебурашкин и увез меня в эту
глухомань, в этот проклятый Белибердянск, мерзкий медвежий угол,
где даже приличного ресторана и то нету! Я уж не говорю об
элегантных людях! (НАЧИНАЕТ ВСХЛИПЫВАТЬ) Все элегантные люди
живут в Москве!
БЕРМУДСКИЙ (ПОДКРУЧИВАЯ УСЫ И ПОПРАВЛЯЯ ГАЛСТУК): Ну, это
еще как сказать... Однако я не пойму, почему же Вы сразу не
развелись с Чебурашкиным?
АГНЕССА: Ах, не спрашивайте меня! Вначале я была так
потрясена случившимся, что мне было все равно куда меня везут.
БЕРМУДСКИЙ: А потом? Почему Вы не развелись потом?
АГНЕССА: Потом... (ЛИЦО ЕЕ ПРОЯСНЯЕТСЯ И ПО НЕМУ
ПРОСКАЛЬЗЫВАЕТ КОКЕТЛИВАЯ УЛЫБКА) А потом я уз... (НЕОЖИДАННО,
СЛОВНО БЫ СПОХВАТИВШИСЬ, ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ НА ПОЛУСЛОВЕ) А
впрочем, какое Вам дело до того, что было потом. Раз я осталась,
значит у меня были причины остаться. Это мое личное дело, Вас
это не касается!
БЕРМУДСКИЙ: И-извините. Так значит, Вы говорите, что не
любили своего покойного супруга?
АГНЕССА: Я уже сказала - я ненавидела его!
БЕРМУДСКИЙ: По правде сказать, я его тоже не очень любил.
Был он, знаете ли, какой-то такой, извините за выражение,
э-э-э... юродивый, что ли... Вот простейший пример. Сейчас лето,
жара стоит. Разве можно в такую жару работать? В такую погоду
только на пляж пойти, в речке разок-другой окунуться, на
солнышке погреться. Так у нас потихоньку все и делают, все! И
лишь Ваш супруг отделился от коллектива. И ведь вроде люди у нас
в учреждении хорошие, коллектив дружный, а вот проглядели
Чебурашкина! До последнего дня он приходил на работу вовремя и
сидел за своим рабочим столом от сих до сих!
Вот, помню, зашел я на работу, дня за два до исчезновения
это было, во всем учреждении ни одного человека, только
Чебурашкин сидит за столом и что-то пишет. Спрашиваю: где, мол,
все? Чебурашкин отвечает: этот на совещании, тот в управлении,
третий еще где-то, в общем все по делам. Я сделал вид, что не
догадываюсь, что они все на пляж умотали. Я понимал их: ведь был
такой прекрасный, солнечный день. Это даже похвально, что они
отдыхали все вместе - это укрепляет коллектив. Вот кого я не мог
понять, так это Чебурашкина. Он сидел один в большой комнате, и
все рабочие столы вокруг него были пусты. Он казался таким
маленьким, таким ничтожным в своем потертом черном костюмчике,
согнувшийся в три погибели над своими бумажками. Мне даже стало
его жалко. Я подошел и положил ему руку на плечо. "Слушай,
Чебурашкин" - сказал я ему - "а может, ты просто воды боишься?
Может ты болен водобоязнью?"
"Что Вы, Генрих Осипович," - ответил он, улыбнувшись своею
робкой улыбкой - "я совершенно здоров. Я каждое утро поднимаю
гири и обтираюсь снегом из холодильника. Только совершенно
здоровый человек может работать так, чтобы получать моральное
удовлетворение от работы."
Ну как еще это можно назвать, если не юродством? Что у нас
на работе делать? Ведь последнему дураку должно бы быть ясно,
что работа нашего учреждения - сплошное надувательство.
АГНЕССА: То есть как это - надувательство? Что Вы имеете в
виду?
БЕРМУДСКИЙ: Как! Вы не знаете? А впрочем, откуда Вам знать.
Ваш покойный супруг по-видимому был таким круглым дураком, что
ничего не понимал, а может быть не хотел понять. Дело вот в чем.
Одно московское высшее учебное заведение долгое время готовило
специалистов очень-очень узкого профиля. Но жизнь идет вперед, и
в один прекрасный день необходимость в специалистах этого
профиля отпала. Однако эти специалисты переучиваться не захотели
- и без того пять лет учились - а вместо этого придумали одну
маленькую хитрость. Я не буду вдаваться в технические
подробности. Я лишь скажу, что работа наша бумажная, а бумага
все стерпит. Одним словом, наше учреждение на протяжении
последних двадцати лет работает только над тем, чтобы создать
иллюзию, что оно над чем-то работает.
И Вы знаете, там, наверху, нам верят. Правда, приезжала
один раз какая-то комиссия, мы им стол накрыли, банкетик там...
ну, это не важно... В общем, комиссия, удовлетворенная, уехала.
Так мы и живем - получаем премии, провожаем стариков на
заслуженный отдых, а на освободившиеся места сажаем молодых
специалистов - ведь институты продолжают готовить специалистов
нашего узкого профиля. А что делать - ведь преподаватели
спецпредметов в институтах тоже не хотят переучиваться и
продолжают читать курсы, которые устарели еще пол-века назад.
Но Ваш покойный супруг ничего об этом не знал. Каждое утро
он являлся в учреждение вовремя и требовал, чтобы я загрузил его
работой. Мне приходилось давать ему самые идиотские задания. И
Вы бы видели, с каким энтузиазмом он принимался портить бумагу!
А бумага та, между прочим, казенных денег стоила. Эти деньги
можно было бы пустить на культурно-просветительные мероприятия
наших служащих - ну, там, банкетик, пикничок какой-нибудь... ну,
это не важно... А Чебурашкин эти деньги на чернила изводил! Я
ему как-то сказал: "Чебурашкин, ты бы не очень торопился, эта
работа не срочная."
А он в ответ бодро так: "Не могу, Генрих Осипович. Мысль о
том, что я тружусь на благо Родины, окрыляет меня!" И опять
строчить!
Из-за этого блаженненького я был вынужден на работу каждый
день вовремя приходить - чтобы задание ему дать. Один раз
опоздал на пол-часика, так гляжу - Чебурашкин жалобу в
министерство пишет, что, мол, в нашем учреждении плохая
организация труда, и что он не для того пять лет учился, чтобы
сидеть сложа руки. Да-а-а, сколько он мне крови поперепортил,
этот Ваш Чебурашкин. Он ведь меня со всем коллективом
перессорил.
АГНЕССА: Каким же образом?
БЕРМУДСКИЙ: Да очень просто! Допустим, служащий опоздал на
работу. Совсем на немного - ну на часик, на два. Какая разница,
все равно мы ничего не делаем. Я бы, конечно, его простил, если
бы не Чебурашкин. Чебурашкин тут же начинал возмущаться: мол,
что это такое, тут работаешь, не щадя себя, на благо общества, а
всякие там опаздывают. И мне, ничего не поделаешь, приходится
объявлять опоздавшему выговор. Потому что если не объявлю,
Чебурашкин накатает жалобу в министерство, что я покрываю
нарушителей трудовой дисциплины. А вдруг в министерстве эта
жалоба попадет в руки какого-нибудь тамошнего Чебурашкина и тот
тоже заставит свое начальство дать этой жалобе ход. Так и места
можно лишиться! Нет, уж лучше объявить выговор опоздавшему!
Конечно, из-за бесконечных выговоров меня подчиненные не
взлюбили, считают, что я такой же маньяк как Чебурашкин. А ведь
я так стремился наладить с ними контакт. Господи, восемь лет
меня терроризировал этот Чебурашкин! Какая радость, какое
счастье, что он наконец пропал!
РАЗДАЕТСЯ ЗВОНОК В ДВЕРЬ.
БЕРМУДСКИЙ: Что это?!
АГНЕССА: Кто-то пришел. Извините, я пойду открою.
БЕРМУДСКИЙ: Постойте! (В СТОРОНУ) Господи, и кого это
принесло среди бела дня. Не понимают люди, что в рабочее время
надо на работе сидеть, а не по гостям шататься.
Однако будет очень нехорошо, если меня кто-нибудь здесь
увидит. Раз уж я решил приухлестнуть за вдовушкой, мне свидетели
не нужны, а то еще, чего доброго, жениться заставит!
ДВА НАСТОЙЧИВЫХ ЗВОНКА В ДВЕРЬ.
БЕРМУДСКИЙ: Постойте! (В СТОРОНУ) Ах, черт! Где бы
спрятаться? (К АГНЕССЕ) Постойте, скажите, где здесь у Вас
ванная, я хотел бы помыть руки, сегодня так жарко, я весь
вспотел.
АГНЕССА (ПОКАЗЫВАЕТ РУКОЙ НАЛЕВО): Это там, первая дверь по
коридору.
БЕРМУДСКИЙ: Благодарю Вас.(УХОДИТ СО СЦЕНЫ НАЛЕВО).
АГНЕССА (ВДОГОНКУ): Только, пожалуйста, поосторожней там, в
ванной. Там белье разложено, я стираю. так трудно жить одной.
Приходится экономить даже на прачечной.
ТРИ НЕТЕРПЕЛИВЫХ ЗВОНКА В ДВЕРЬ.
АГНЕССА (КРИЧИТ): Ну иду же, иду!!! (УХОДИТ СО СЦЕНЫ
НАПРАВО).
ИЗ ПРИХОЖЕЙ ДОНОСИТСЯ ЗВУК ОТПИРАЕМОЙ ДВЕРИ, ЗАТЕМ
ВОЗБУЖДЕННЫЕ ГОЛОСА И ГРОМКИЕ СТОНЫ. в КОМНАТУ ВХОДИТ
ПОДПЕВАЛОВ, ЗА НИМ АГНЕССА И ЖЕНА ПОДПЕВАЛОВА - НОННА СЕРГЕЕВНА.
ВИД ПОДПЕВАЛОВА УЖАСЕН: ВОЛОСЫ ВСКЛОКОЧЕНЫ, ПИДЖАК ЗАСТЕГНУТ НЕ
НА ТУ ПУГОВИЦУ, ГАЛСТУК СВОБОДНО БОЛТАЕТСЯ НА ШЕЕ. БЛАГОДАРЯ
БЕЗУМНОМУ ВЗГЛЯДУ, ЛИЦО ЕГО НАПОМИНАЕТ ЛИЦО ИВАНА ГРОЗНОГО,
ТОЛЬКО ЧТО УБИВШЕГО СВОЕГО СЫНА. ГОЛОВА ЕГО ПОДЕРГИВАЕТСЯ, РУКИ
ДРОЖАТ. ОН СТОНЕТ И ПРИЧИТЫВАЕТ.
ПОДПЕВАЛОВ (ИСПУГАННО ОЗИРАЯСЬ ПО СТОРОНАМ): Голова!...
Голова!!! О-о-ох! (В ИЗНЕМОЖЕНИИ ВАЛИТСЯ НА СТУЛ И НАЧИНАЕТ
ИСТЕРИЧЕСКИ ХОХОТАТЬ. ХОХОТ БЫСТРО ПЕРЕХОДИТ В СУДОРОЖНЫЕ
РЫДАНИЯ, КОТОРЫЕ ВНЕЗАПНО ПРЕКРАЩАЮТСЯ. УСТРЕМИВ БЕЗУМНЫЙ ВЗОР В
БЕСКОНЕЧНОСТЬ И ВЫТЯНУВ ВПЕРЕД ДРОЖАЩУЮ РУКУ, ТИХО ПРОИЗНОСИТ):
Она высунулась из воды... Прямо на самой поверхности воды...
Каких-нибудь пол-метра от меня... Каких-нибудь пол-метра... Я бы
даже мог дотронуться рукой... (ГОЛОВА ЕГО НАЧИНАЕТ УЖАСНО
ДЕРГАТЬСЯ. ОН БЫСТРО ВСКАКИВАЕТ СО СТУЛА, ХВАТАЕТ ЛИЦО РУКАМИ И
ВОПИТ): Боже мой! Я не перенесу всего этого! Я сойду с ума! Я
вижу его! Это лицо стоит у меня перед глазами! (СНОВА ВАЛИТСЯ НА
СТУЛ, БУРНО РЫДАЯ)
АГНЕССА: Что с ним?
НОННА: Это нервное потрясение. Мой муж в последнее время
так много думал о смерти бедного Костика. Ведь они были друзьями
еще с института. И вообще это ужасно. Убить человека, раздеть, и
труп бросить в реку. Ужасно!
ПОДПЕВАЛОВ (СТОНЕТ): Голова!... Голова! Я видел ее!
АГНЕССА: О какой голове он все твердит?
НОННА: Он уверяет, что видел голову Костика Чебурашкина.
АГНЕССА: Что?! Не может быть! Мертвую?!!!
НОННА: Он уверяет, что видел живую голову Костика
Чебурашкина.
АГНЕССА: Не может быть! Когда?! Где?!
НОННА: Спокойно Агнесса! Я просто уверена, что моему мужу
все померещилось. Он просто перегрелся на солнце. От жары и
нервного напряжения вполне могут начаться зрительные и слуховые
галлюцинации.
ПОДПЕВАЛОВ (СНОВА ПЕРЕСТАВ СТОНАТЬ И УСТРЕМИВ ВЗОР В
БЕСКОНЕЧНОСТЬ): Это не галлюцинации... Я видел голову...
Каких-нибудь пол-метра от меня... Сегодня утром мы пошли с женой
на пляж... Я отплыл на надувном матрасе на середину реки,
привязал матрас к бакену, чтобы не относило течением, и лег
читать газету. Внезапно я услышал тихий всплеск, как будто рядом
с матрасом что-то всплыло из-под воды. Я не обратил внимания и
продолжал читать. Вдруг, почти над самым ухом, я услышал голос.
Я почувствовал, что это знакомый голос, очень знакомый, только
никак не мог вспомнить чей. Голос сказал: "Простите, не могли бы
Вы сказать, как развивались на протяжении последних двадцати
дней события в Португалии?"
Я отложил газету и на расстоянии вытянутой руки увидел...
Бедный Костик! Он так любил готовить политинформацию! (НАЧИНАЕТ
РЫДАТЬ)
НОННА: Спокойно Игорь! Возьми себя в руки!
ПОДПЕВАЛОВ: Да, да, конечно, сейчас...
АГНЕССА: Так что же Вы увидели?
ПОДПЕВАЛОВ: Я увидел высовывающуюся из воды мокрую
человеческую голову. Вначале я не узнал его. Но потом я
вспомнил... Я вспомнил чей это голос, и узнал... Это был Костик
Чебурашкин, но только почему-то с бородкой и усами... С волос
капала вода... Я что-то закричал... Потом... Что было дальше я
не помню...
АГНЕССА: Ерунда! Этого не может быть! Чебурашкин никогда не
носил бороды!
НОННА: Вот видишь! Ты просто ошибся! Это был совсем другой
человек. Ты принял за Чебурашкина кого-то другого.
ПОДПЕВАЛОВ: Но почему он спросил про Португалию? Почему
сказал про двадцать дней? Костик пропал двадцать дней назад!
НОННА: Тебе послышалось. Ты читал в газете про Португалию,
вот тебе и послышалось. Ты просто перегрелся на солнце.
По-моему, и головы-то никакой не было. (К АГНЕССЕ) Понимаешь,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг