Ну, вот... Руководит тут всем, а мосты до того, наверное, на картинках
только и видел. Ни черта хорошего из этого не получится, помяните мое
слово. Завалится сволочной этот мост, и мы в виноватых-то и окажемся. И в
дураках, и в виноватых - во радость-то! Так что, майор, слушай нас да на
ус мотай, чтобы потом нас от дерьма хоть посмертно отмыть. Христиан
хорошее дело замыслил - рисковый парень, а все равно молодец. Конечно. А
за что их любить, этих рисковых? Рискуют обыкновенно те, кому думать нечем
- или когда за душой ни черта не осталось. Не-е! Христиан - парень
душевный, и наше ему понимание, он с открытыми глазами на риск идет.
Понимание, помощь и уважение. А верно говорят, что теперь нас артисты
изображать будут? Ну и плевать. Пусть там хоть раздрыгаются - а наше дело
строить, верно, братва? Нет, ясно, что обидно. Я только к чему? Пусть они
там хоть черта голого снимают, а правда-то - вот она, под камушком! И рано
или поздно она из-под камушка-то выскребется... Да, что поздно, то поздно
- да и так нынче-то правда не в чести, так уж пусть ее полежит.
Подрасстрельное это дело - правда. Что молчишь, майор? Нет, скажешь? То-то
и оно...
Подхваченный темой, Петер рассказал о веселом парне Хильмане, у
которого было две тысячи друзей, и как он был убит одним из тех, кого
называл и считал другом, и как в госпитале, где кололи наркотики, ему раз
почудилось, что Хильман пришел, присел на край постели и сказал, что
теперь он обходит всех своих друзей и требует доказательств дружбы - хотя
бы раз в жизни, - и что все теряются и не знают, что сказать, и он сам
тоже растерялся и не знал, что за доказательство можно представить, лежа в
госпитале, да еще под уколом, тогда Хильман посмотрел на него очень
укоризненно и сказал, что зайдет в другой раз. Все стали обсуждать этот
случай, перекинулись на толкование снов вообще и сексуальных в частности,
на этой почве вспомнили, что в сегодняшней киногруппе были девочки и что
этого так оставлять нельзя, Господь не простит, если это так оставить.
Подумать только - почти год безвылазно тут, на этом невыразимом
Плоскогорье, пока дорогу пробивали, пока основные сооружения ставили - и
ведь ни одной юбки на триста километров вокруг! Поглядеть не на что, не
говоря уж о прочем! Потом вдруг резко и матерно перекинулись на
минометчиков, век их тут не видеть, дармоедов вонючих, к ногтю бы их,
спекулянтов, - жаль, устав не позволяет...
А вообще, майор, чтоб ты знал - саперная служба на войне самая
благородная. Медицина? Н-ну... тоже, пожалуй. В один ряд можно поставить.
Потому как саперы убивать не обязаны. Нормальная мужская работа у саперов
- земля, бревна, камень, железо, бетон. Вот только мины - это да. С минами
возиться ой как хреново. Что снимать, что ставить. А еще плохо проволоку
резать. Юнгман нам цену знал, потому и берег нас, тратить задешево не
давал. Наш полк хоть особым и не назывался, а считался. Так, как мы, никто
больше не может. Нет, никто. Укрепрайон за сутки - не можешь представить?
И правильно, что не можешь, мы вот тоже не могли, пока не сделали. Но вот
с этим мостом мы, чувствую, того... сядем. Если не опомнится начальство,
то сядем.
А хороший мост мог бы получиться! В мире никто такого не делал. Его
же сейчас чувствуешь, как родного - как ему худо сейчас. Вон Карел как на
самолеты кинулся! Это когда тебя, майор, ободрало всего. Ох и красив ты
был! Зажило хоть? Ну и славу богу. Так Карела вчетвером от его пушки
отрывать пришлось, а потом еще спиртом отпаивать. Взбесился мужик -
столько сил вложено, а они поломать хотят! Вон, смеется, а тогда - взгляд
дикий, и орет не поймешь что. Великое это дело - когда что-то потом
полито. Надежней, чем кровью. Кровь - она по разным причинам течь может, и
вообще... А пот - это честно.
Так ты, слушай, заходи к нам, не стесняйся, нас стесняться нечего, а
то ты все издали да пошире, а чтобы поближе подойти да как есть в
подробностях отобразить - так это Христиан только, да и то не сразу.
Нам-то, знаешь, такими штучками баловаться невозможно; когда это Хизри
расстреляли - с месяц назад? Понимаешь, нашли у него блокнот, весь
по-арабски исписанный; Хизри хоть и клялся, что это он стихи сочиняет, а
только проверить-то никто не мог, вот и прислонили Хизри. Хороший был
парень, потому и не уберегся. Так что на вас вся надежда, потому как
обидно бы вышло, если бы про нас тут всяких сказок насочиняют или еще чего
похуже. А насочиняют, гады, это уж как пить дать. Артистов вон
понаехало... Слушай, майор, а ты не обижаешься, что мы с тобой
по-простому? Ну и правильно. Да и вообще - вон Христиан о тебе очень
хорошо говорил, а под бомбами ты держишься, как полный фронтовик, да и то
сказать - ты же не по тылам груши околачиваешь, верно? И стрелять, небось,
приходилось? Ну, значит, правильно мы тебя понимали. Так что захаживай к
нам, не стесняйся, не забывай, а если что надо, так только мигни - мы со
всей душой... И еще, майор... это... как бы тебе сказать... Студента
нашего и старшину - это при тебе было? Ну и?.. Понимаешь, поговаривают,
что все это этот ваш черный подстроил, нет? Ты не молчи, майор. Ты скажи:
за дело их прислонили, по правде? Говори! Молчишь... Ну понятно. Спасибо,
что не соврал. Значит, правду говорят. Что за власть такую этот черный над
генералом взял? Ну, ясное дело, знай генерал, что все подстроено, он бы не
допустил. Какой ему резон саперов за хрен собачий в расход пускать? Нас и
так на треть поубавилось, вон кладбище какое уже. Тебе про эпидемию
рассказывали? Тиф у нас тут свирепствовал. Все переболели. Нет, а что
генерал? Генерал - порядочный мужик. Бурку вон ему свою подарил.
Правильный генерал. Сделал дело - молодец, нет - получи, что положено. В
саперном деле бы кумекал - цены бы генералу не было. Да, Юнгман был, и
дело шло. Хотя без генерала и Юнгману бы туговато пришлось. Машины
грузовые, машины саперные, бульдозеры - а солярка для них? А цемент, а
профиля, а трубы - попробуй достать! А генерал - он все мог. Вечером
Юнгман скажет - утром уже все есть. Нет, генерал в этом отношении молодец.
И не мешался в дела. Так, изредка, для порядку. Нет, можно было работать.
А что дальше будет - ох, черт его знает. Как себя новый инженер поставит?
Что-то хлипковат он. Ну, да время покажет. Может, обкатается...
Остаток ночи Петер провел без сна. Запасся сном в госпитале -
отоспался за все предыдущее и на две недели вперед. Он отлично понимал
теперь, что именно происходит, но предугадать дальнейшее не мог, хотя и
знал сценарий. По сценарию дальше должны быть диверсанты. Причем все
события должны происходить перед камерой. Объясните мне, бога ради, как
именно! Я не желаю быть пешкой в этой вашей грязной игре! Я не желаю!
Но кроме этого "Я не желаю!", у него ничего не было.
Мост строился так: на тыловых базах накоплены были запасы стальных
профилированных балок; тяжелыми грузовиками их доставляли на промежуточную
монтажную площадку километрах в ста отсюда и там сваривали отдельные
звенья фермы моста. Делалось так потому, что в непосредственной близости
от моста сконцентрировать такие производственные мощности было невозможно
по вполне понятным причинам. На монтаж доставлялись готовые уже звенья.
Здесь их сгружали с трейлеров и сортировали: звенья были пяти различных
типов - "Антон", "Берта", "Цезарь", "Дора", "Ева" - и на монтаж должны
были поступать в этой последовательности. С сортировочной площадки звенья
подавались на стапель, здесь кранами стапеля звено подводилось к торцу
фермы и стыковалось с ней специальными стыковочными муфтами, в зависимости
от типа фермы этих муфт было от шестнадцати до тридцати шести. Затем в
дело вступали сварщики. На монтаж одного звена уходило около двух часов,
за это время ферма сдвигалась вперед на четыре метра, и освободившееся
место занимало следующее звено. На выходе со стапеля к звену
присоединялись тросы, лебедки подтягивали их и принимали тяжесть звена на
себя. Все эти операции были тщательно скоординированы и синхронизированы,
но в любой сложной системе обязательно случаются сбои, потому и нужен
руководитель. Пока был Юнгман, все шло как по маслу, никаких сбоев не
было, то есть были, но ликвидировались моментально. Юнгман шестым,
седьмым, десятым чувством предвидел, где его вмешательство будет сейчас
необходимо; он придумал, выстрадал и вынянчил этот мост, знал его
досконально и потому мог все. Он владел этим мостом, как музыкант-виртуоз
владеет великолепным, но чрезвычайно капризным инструментом - все видят,
что инструмент великолепен, и никто не замечает, что он капризен. Ивенс же
был просто грамотным помощником Юнгмана. Он знал, что мост должен
выдвигаться со скоростью два метра в час, знал, что таким именно темпом,
если не считать аварий и бомбежек, и были пройдены все семьсот шестьдесят
пять метров, и никак не мог понять, почему это теперь вдруг приходится то
и дело останавливать масляные насосы, почему на одно звено уходит когда
восемь, а когда и шестнадцать часов? На промежуточной площадке что-то
напутали со спецификацией, и звеньев "Антон" оказалось в избытке, потом на
звеньях "Дора" стала появляться маркировка "Ева", а потом прислали
несколько "Берт" в зеркально-симметричном исполнении, и это вообще не
лезло ни в какие ворота. Там им тоже досталось от бомбежек, но надо ведь
понимать!.. Студент тем и ценен был, объяснял Петеру тот сапер с рубцом во
всю щеку, Карел Козак, что сразу различал звенья безо всякой маркировки,
он на сортировке и стоял, что годное было - в дело шло, что с брачком - в
отвал. А теперь что же: подцепляем, начинаем стыковать - не стыкуется.
Назад его, тащи другое, а этому очередь еще только через три-четыре
подойдет, все разгребай теперь - какой тут порядок будет и какой темп? А
стыковочные муфты эти несчастные? Их же десять типов! И не дай бог, одного
не окажется - приплыли! Как тут Юнгмана добрым словом не помянуть? Да что
говорить - и нервы сдают, работаем, как разлаженные...
Нервы сдавали у всех. Инженер Ивенс сатанел на глазах. Он крыл
саперов саботажниками и вредителями, лез во все операции и, наверное, еще
больше все запутывал. Он орал, хватался за кобуру, угрожал пистолетом и,
наконец, выстрелил в сапера, который настолько осатанел от тупости
начальства, что стал этому начальству доказывать, что оно неправо. Инженер
не попал в сапера: его ударили по руке, пуля ушла в небо. Потом у него
отобрали пистолет и долго били морду. С набитой мордой он пошел к генералу
- жаловаться. Саперов арестовали и увели. С тех пор инженер Ивенс мог
ходить по стройке только в сопровождении автоматчиков из комендантского
взвода.
На следующий же день он ввел новый порядок: офицеры, помимо прочих
своих обязанностей, должны были вести постоянный хронометраж работ - кто
из саперов сколько времени тратит на ту или иную операцию. Если сапер
выходил за рамки установленного для этой операции времени, ему уменьшали
паек; если такой выход за рамки был систематическим или особенно большим,
сапер подлежал трибуналу как саботажник. Сам же он - Ивенс - контролировал
офицеров. Офицер, исполняющий обязанности хронометриста недобросовестно,
также подлежал суду трибунала - за покровительство саботажу.
Темп работ несколько возрос: офицеры из кожи вон лезли, чтобы хоть
как-то добиться синхронности операций. Инженер Ивенс выше задрал
подбородок.
Зарядили осенние дожди, липкие, бесконечные, стало почти холодно и
очень сыро. Шанур пропадал у саперов, Петер и Армант занялись отснятыми
лентами, Баттен, блудная душа, постоянно исчезал, и именно в те моменты,
когда был особенно нужен. Заглядывал господин Мархель, интересовался, нет
ли недостачи метража, и, узнавая, что нет, удивлялся.
Бог его знает, по какому поводу их в тот вечер пригласили зенитчики -
они сказали, но Петер забыл. Вечеринка - она вечеринка и есть, что по
поводу, что просто так. Приглашали и ту, вторую, киногруппу, те
приглашение приняли, но не пришли. Вообще они с самого начала повели себя
странно, как-то свысока, с этакой брезгливостью-брюзгливостью, и Петер,
раза два наткнувшись на высокомерное хамство, решил с ними больше дела не
иметь - за исключением производственной необходимости. Зенитчики же, не
зная всего этого, ждали их и обиделись, и вечеринка прошла комом.
Операторы тащились домой, дождя не было, и даже тучи стали редеть - в
разрывы их изредка проглядывала половинка луны. Насторожило Петера то, что
их не окликнул часовой. Не могло такого быть, чтобы часовой на КПП не
окликнул идущих по дороге.
Петер, разведя в стороны руки, остановил своих операторов, молча
уложил их на дорогу, а сам, пригибаясь, подкрался к грибку часового.
Часового под грибком не было. Не раздумывая ни секунды, Петер рванул шнур
сигнала тревоги - и шнур остался у него в руке. Это уже было серьезно.
Он вытащил пистолет и загнал патрон в ствол. Затвор щелкнул
непозволительно громко. Надо было хотя бы стрельбой дать сигнал тревоги,
но Петер почему-то медлил. Вся эта ситуация была уж слишком знакома,
слишком знакома... Вот сейчас мелькнут неясные тени - слишком знакома,
потому что я читал это в сценарии, но там был часовой - неясные тени или
мне это мерещится?.. И тут с ужасающим шипением взвилась осветительная
ракета.
Все осветилось резчайшим лиловым светом, проявляющим и фиксирующим на
дне глаза мельчайшие детали, неподвижные или, не дай бог, движущиеся.
Петер мгновенно увидел все сразу: сапоги часового, торчащие из канавы, и
изгиб дороги, и своих орлов, лежащих на самом видном месте, и троих в
маскхалатах, ныряющих в лощину метрах в сорока... Он не помнил, как и
откуда оказалась в руке граната, когда это он успел переложить пистолет из
правой руки в левую и достать из сумки гранату, но успел бросить ее еще до
того, как последний из тех, в маскхалатах, нырнул в лощинку, - Петер
видел, как граната медленно, оставляя за собой ниточку дыма, описывает
плавную кривую и ныряет следом за теми тремя... Каким-то образом взрыв
гранаты не зафиксировался в его памяти, он просто знал умом, что она
взорвалась, но и вспышка, и звук взрыва мелькнули мимо, как нечто
необязательное, и следующее, что Петер отметил, - это себя, летящего с
пистолетом в руке к этой лощинке - не было ни ног, стучащих по земле, ни
вообще ощущения бега - был полет, стремительный и беззвучный, - Петер
увидел, как там, на противоположном краю лощинки, облитая светом,
судорожно рвется вверх бесформенная фигура, мокрые склоны скользили, как
мыло, - Петер выстрелил и попал, фигура переломилась и стала падать...
Ракета догорела и погасла, на мгновение наступила темнота, а потом завыла
сирена и стали взлетать новые ракеты - много и отовсюду, и стало плохо
видно, потому что пропали тени. В этом бестеневом, а потому полупризрачном
мире было очень шумно: стреляли, кричали непонятное, и сирена выла, не
заглушая, а почему-то выделяя, подчеркивая все иные звуки - они будто
взмывали на ее волнах, зависали и падали вниз во множестве, острые и
грубо-рельефные, как битые кирпичи, - к Петеру бежали люди и тоже кричали,
а он стоял и не мог стряхнуть с себя оцепенения. Все, что произошло -
произошло, но произошло будто не по его воле и почти без его участия,
произошло по сценарию и было заранее знакомо и потому воспринималось как
повторный сон.
Ракеты наконец погасли, и сирена смолкла. При свете фонариков
осмотрели убитых. Граната попала одному из них в голову, понятно, что
осматривать тут было нечего. Другого посекло осколками, тронув притом и
лицо. Третий, видимо, оказался довольно далеко и от гранаты не пострадал;
пуля попала ему в шею, потому он и повалился, как тряпичная кукла. Петер
посмотрел ему в лицо, повернулся и стал выбираться из лощинки. Мокрые
склоны скользили, как мыло, и на секунду его обуял ужас - сейчас сзади
выстрелят! Не выстрелили, подали руку - это оказался Шанур. Петер
огляделся. Армант с камерой стоял шагах в десяти и смотрел вниз.
- Он все снимал? - спросил Петер.
- Да, - сказал Шанур. - Кажется, все.
- Ты видел, кто это? - спросил Петер тихо.
- Да, - сказал Шанур.
- А он, значит, все это снимал... Ясно, - сказал Петер, хотя ясного
ничего не было.
Они прошли мимо группы солдат, поднимающих носилки. На носилках,
прикрытый шинелью, кто-то лежал. Петер подошел, приподнял край шинели. Ему
посветили. Лицо лежащего было спокойно, рот чуть приоткрыт - будто
собрался человек что-то спросить, но не успел.
- Чем его? - спросил Петер.
- Ножом, - сказали ему. - В спину. Сзади.
- Снимайте! - со злостью сказал еще кто-то. - Все, все снимайте!
Кости свои начнем глодать - тоже снимайте!
- Друг это его, - объяснили из темноты. - Так вот получилось.
- Не обижайтесь, - сказали еще. - Бывает.
- Пойдем, - сказал Шанур. Голос у него был нехороший, сдавленный. -
Пойдем, не могу я...
Они отошли оттуда, от чьей-то беды, от рыскающего света фонарей, от
голосов. Ровный свет половинки луны освещал дорогу, по которой они шли.
- Хоть ты-то что-нибудь понимаешь? - вдруг рыдающим шепотом спросил
Шанур. - Хоть ты-то понимаешь? Или это я с ума схожу? Ну что ты все
молчишь и молчишь? Что это все значит?!
Петер молча достал из кармана пистолетную пулю - ту самую, которая
должна была попасть Шануру в голову, но не попала, только задела краешек
уха.
- На, - сказал он. - Пользуйся.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг