- Так это... ну... как тебе сказать? В общем, нет их.
- Как это нет? Ты же говорил - здесь, в безопасном месте.
- Так это когда оно было безопасным? Это ж давно... Я их в более
безопасное место пристроил.
- Куда? - спросил Петер, холодея, потому что уже догадался - куда.
- Так это... за каньон. Там-то всего безопаснее...
- Понятно, - сказал Петер. Внутри него стремительно разрасталась
пустота, которую нужно было не медля чем-то заполнить, пока она не
поглотила все. - Понятно...
Он вынул пистолет из кобуры.
- Предатели, - сказал он. - Паскуды. Иуды кромешные. Мразь поганая.
Дерьмо. А ну, к стенке!
Менандр и Баттен медленно, как во сне, поднимались на ноги, а Лолита
Борхен сползла на пол и сидела, широко открыв рот и, кажется, визжала.
- К стенке, - повторил Петер, показывая пистолетом, куда именно.
- Ты это... Петер... погоди, - сказал Менандр. - Ты не думай, мы
поделимся. Мы еще не все получили. Вот динарами... двести тысяч... все
можешь взять, нам-то не надо, зачем нам деньги, правда, Баттен? А вот
доллары, тридцать тысяч, тоже все забирай. И ее бери, она ничего девка,
мягкая, забирай... только этого... твоего... не надо. Не надо, ладно? Ну
что ты молчишь?
- Кончил? - спросил Петер. - А ты?
- Кончай волынку, не тяни душу! - взмолился Баттен, и Петер, подняв
пистолет на уровень глаз, выстрелил Менандру в голову - в голову, но в
последний момент его толкнули под локоть далекие отсюда жена Менандра, и
его три дочери, и внуки, уже рожденные и еще нет, - и пуля взбила пылевой
фонтанчик у самой макушки Менандра, и он, серый, как войлок, осел на пол;
на Баттена Петер только взглянул, и этим взглядом Баттена швырнуло об
стену, и так он и остался, повиснув на стене, как плевок; Лолита Борхен
ползала в ногах Петера и голосила истошно, пытаясь поцеловать его разбитые
итальянские ботинки, Петер брезгливо отстранился и вышел.
Снаружи было сумрачно и сыро. Где-то вдали гудели и завывали моторы,
а потом ветер донес обрывки похабной частушки. Петер шел, спотыкаясь,
что-то ему мешало, потом он понял - что, и засунул пистолет в кобуру. Все
впустую. Полгода работы - коту под хвост. Предатели. Проститутки вонючие.
Подонки. Все, все - к черту, к дьяволу... И тут его осенило - тайник! Есть
же еще мой тайник!
У блиндажа, где якобы сидел майор Вельт, стояли часовые. Петер не
стал туда заглядывать, он и так знал, что по ночам там собираются саперные
офицеры, пьют ром и играют в карты. Пока, наверное, там пусто.
Подонки... предатели... паскуды...
Возле статуи Императора Петер остановился. Внимание его привлекли
странные звуки, исходящие, кажется, из постамента. Приобретя невидимость и
неощутимость, Петер заглянул внутрь. Там было тесно и душно, пахло
разгоряченными телами и перегаром. На экране, висящем так высоко, что
приходилось задирать голову, кинозвезда Лолита Борхен занималась любовью с
красавцем восточного типа. Зрители бурно сопереживали. Петер пробкой
вылетел наружу.
Так. Еще и это... Ладно.
Он прошел мимо часовых, нашел ту яму и засунул в нее руку. Коробки
были на месте... стоп! Это были не коробки. Он вытащил одну. Да, это были
банки с тушенкой. Кто-то продал тайник...
Все, Петер?
Выходит, что все.
Все. Вообще все.
Ничего не осталось. Будто ничего и не было.
Он не запомнил этой ночи. Это я стер ему память. Он не должен был
запомнить ее, потому что мы были вдвоем. Я держал его за руку и говорил,
не переставая, говорил, что не все потеряно, что никогда не бывает так,
чтобы потеряно было все - а даже если и так - держись, Петер, Петер Милле,
сожми зубы и сузь глаза, ты еще нужен мне и многим, и кто вместо тебя
будет проживать твою долгую жизнь? Я говорил, что никакое поражение не
бывает окончательным и что бывают такие поражения, которые важнее победы.
Я говорил, что без него невозможно быть этому миру, что без него здесь не
смогут ни черта, а он говорил мне, что я сволочь, что не помог ему в деле
и не предупредил о предательстве, пришедшем отовсюду сразу. Еще он
спрашивал про Шанура и Брунгильду, но, клянусь, их судьба мне неизвестна.
Он то твердел и укреплялся в решимости драться, то начинал плакать, и я не
был уверен в нем до самого утра. Только утром, пройдя с ним по всему мосту
до самого его конца, я оставил его там и ушел, унося с собой его память.
Петер очнулся только на рассвете. Он не помнил, где скитался ночью,
что делал и с кем говорил. Странная, пугающая пустота начиналась где-то за
переносицей и уходила в глубину, где и терялась. Он сидел на мосту, на
самом конце моста, и смотрел на противоположный берег каньона. До него
было метров пятнадцать. Мост медленно покачивался, и тот берег плыл перед
ним попеременно вправо и влево, и эти плаванья сопровождались глухими
всхлипами металла, и изредка вдоль моста, как вдоль обнаженного нерва,
пробегала похожая на одновременный говор сотни детей волна - возникала и
уходила. Потом сзади возникли еще и шаги, сначала искаженные до
неузнаваемости, превращенные в ритмичный перебор сотен струн
ненастроенного инструмента, лишь постепенно ставшие именно шагами. Петер
помнил, какие ощущения от ходьбы по решетчатому настилу моста - будто
одновременно с тобой и на те же самые места наступает кто-то снизу, то
есть не совсем одновременно, а с крохотным запозданием, и это вырабатывает
особую походку у идущих по мосту. Петер нехотя оглянулся. Это шел Козак.
Петер пододвинулся, и Козак сел рядом.
- Ты чего пришел? - спросил Петер.
- Майор твой попросил тебя найти.
- Камерон? - спросил Петер. Козак кивнул.
- Христиан не нашелся? - спросил Петер.
- Говорят, он улетел, - сказал Козак хмуро.
- Странно, - сказал Петер.
- Ничего странного. Странно, как еще все не разлетелись.
- Привычка, - сказал Петер.
- Не только.
- А Брунгильда?
- Не знаю.
- Как Камерон? Очень плохо ему?
- На ночь морфий вводили - спал. Язык ему весь порвало и зубы
повыбило.
- Видел.
Они помолчали. Утро стремительно превращалось в день, и в этот день
следовало еще что-то сделать, потому что так принято в этой жизни.
Мост проплывал мимо того берега, и Козак, вглядываясь в него, сказал
вдруг:
- Смотри, снайпер.
Там, где к серой скале прилепился густой куст краснотала, блеснул
зайчик в стекле оптического прицела. Козак вяло помахал туда рукой.
- Не стреляй! - крикнул он. - Нихт шиссен! Донт шут! Но сачена!
Из-под куста показался сначала ствол винтовки, потом голова снайпера.
Потом снайпер высунулся по пояс.
- Гива у ло смак цу? - спросил он, чтобы было совсем понятно,
добавил: - Тобако!
- Закурить просит, - перевел Козак. Он похлопал себя по карманам,
посмотрел на Петера. Петер вытащил пачку, заглянул. Там было еще пять
сигарок. Он оставил по одной для себя и Козака, выщелкнул из запасной
обоймы три патрона и бросил их в коробку для тяжести.
- Лови! - крикнул он и, размахнувшись, бросил пачку снайперу. Тот
поймал ее, сунул сигарку в рот, закурил, выпустил клуб дыма и изобразил на
лице блаженство.
- Тенгава ло! - крикнул он. - Блугадрен!
Козак дал Петеру прикурить, закурил сам.
- Война кончится, мост достроим, - сказал он. - Будем друг к другу в
гости ездить.
- Угу, - согласился Петер. Он выщелкнул еще один патрон, наклонился
вперед, заглянув в головокружительную пропасть, и уронил патрон вниз. Он
был долго виден - летящей желтой искоркой. Потом исчез.
[........................................................................]
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг