- Боишься? А представляешь: целое поколение, которое всего боится?
Прелесть, а? А ведь они этого добиваются - и добьются. Каждый не от слов
своих, не от дел - от мыслей вздрагивать будет! Не дай бог, догадается
кто! Хочешь такого?
- Перестань, правда. Ну что - тебе ответ нужен? Так я не знаю
ответа...
Ай да ребятки мне достались, подумал Петер. Это что же с молодежью-то
делается? А, Петер?
Он встал, пошумел немного, чтобы не подумали чего, и вышел к ним,
потягиваясь.
- Вольно, мужики, - сказал он, предупреждая их позыв бросить камеры и
встать. - Начинаем зачет. Итак, на время: зарядить камеры!
Мужики чуть суетились, но справились с этим делом вполне прилично.
- Теперь пошли на натуру.
Петер увел их в развалины неподалеку и заставил снимать друг друга,
непрерывно перебегая и заботясь при этом о собственной безопасности. Чтобы
создать кой-какие иллюзии, он щедрой рукой разбрасывал взрывпакеты и два
раза пальнул шумовыми ракетами - есть такие, с сиреной; вторая из этих
ракет заметалась рикошетами по двору и произвела впечатление на него
самого. Потом, придерживая за пояса, чтобы не разбрелись и не попадали, он
отвел ребят в лабораторию. Пленку проявили мигом, девочки-лаборантки были
на высоте; тут же зарядили проектор и стали смотреть, что получилось. На
экране что-то возникало и металось, обычно не в фокусе, три-четыре раза
появлялся и пропадал человек с камерой в руках, невозможно было понять,
кто именно, мелькали тени, дымки разрывов, стены, небо, упорно вновь и
вновь появлялась в кадре торчащая из груды щебня балка с кроватной сеткой
наверху... Вторая пленка была не лучше, только один кадр годился: это
когда оператор снимал его самого с ракетницей в руках в момент выстрела:
черненький дьявол, разбрасывая огонь и дым, рванулся прямо в объектив...
Петер несколько раз прокрутил это место. Дальше шла прежняя неразбериха,
но это было хорошо.
- Это хорошо, - сказал он. - Рука не дрогнула.
- Не успел испугаться, - сказал темноглазый, Шанур.
- Это хорошо, - повторил Петер. - Рука должна быть твердой. Даже если
снимаешь собственный расстрел.
Он гонял их по этому полигону еще трижды. Лучше не становилось, но
это от усталости, к концу дня оба ног не переставляли, зато завтра, когда
отоспятся, уже не будут вздрагивать и торопиться...
Брунгильда как сквозь землю провалилась, он так и не нашел ее, и с
оставшейся бутылкой шнапса Петер заявился в гости. Хильман поселился у
Бури, инженера-оптика; Бури занимал длинную, как вагон, комнату в
полуподвале, свободное место у него было всегда, и постояльцам он был рад.
Посидели, выпили и шнапс, и коньяк, поговорили. Впрочем, говорили
главным образом Бури и Хильман, Петеру все больше молчалось. Хильман
красочно и с массой подробностей рассказывал, как ходил в смертный десант
на Жопу Адмирала; Петер хорошо помнил этот северный архипелаг из двух
близлежащих островов, получивших такое прозвище за округлость, мягкую
покатость и обширность. Прозвище настолько привилось, что даже в
официальных документах после названия аббревиатурно пояснялось, что же
конкретно имеется в виду. В позапрошлом году Петер сам ходил туда в
десант. Три дня морская пехота и кавалергарды выбивали из окопов маленький
гарнизон; низкая облачность и дожди не давали действовать авиации. На
четвертый день прояснилось, и над островами повисла целая авиадивизия.
Вечером, когда там сгорело все, что могло гореть, кавалергарды пошли
вперед. По ним не было сделано ни единого выстрела: бомбардировщики
смешали с землей всех. Потом, выходит, архипелаг снова сдали, подумал
Петер без особой грусти. Сдали, опять взяли... Перепихалочки и потягушки -
и вся война. Плевать.
Голоса, кажется, звучали громче, но Петера почему-то не проняло, ему
стало скучно, и он пошел опять искать Брунгильду и опять не нашел. В его
отсутствие Хильман и Бури заспорили о чем-то, дело дошло до взаимных
оскорблений, и решили стреляться - здесь же, в подвале, с пятнадцати
шагов, три выстрела, беглым огнем. Отметили барьеры, отошли, стали
сходиться. Хильман начал стрелять первым, расстрелял сразу все патроны, и
все три раза промахнулся. Бури промахнулся дважды. Поняв, что наделал -
пуля попала журналисту в лоб, тот умер мгновенно, - Бури сбежал. Его
поймали через месяц и по приговору полевого суда повесили за дезертирство.
Если бы он не убежал, максимум, что грозило ему - это передовая или три
года лагерей.
- Итак, господа офицеры, вы поступаете под команду человека
штатского, так сказать, шпака... да; тем не менее господин министр счел
возможным сделать такое, хотя это и не в традициях нашей доблестной армии.
Позвольте представиться: Гуннар Мархель, первый советник министра. Мы с
вами отправляемся в то место, откуда начнется наше победоносное шествие,
наш марш в историю, наше, с позволения сказать, вознесение над всеми
нынешними трудностями и неудачами. Экспедиция наша продлится около двух
месяцев, и за это время мы станем свидетелями и участниками величайшего
торжества нашего военно-инженерного гения, свидетелями и летописцами
великого свершения наших доблестных войск - творцов и носителей нашей
грядущей и неминуемой победы. Эта неминуемость нашей победы, думаю,
сыграла свою роль, отрицательную, подчеркиваю, роль в деле торжества наших
идеалов и нашего оружия, потому что вызвала расслабленность и
заторможенность у некоторых молодых солдат и офицеров, уверовавших в то,
что победа, раз она неминуема, придет все равно - независимо от того, как
ты воюешь. Нет, господа! Победа сама не придет! Победу надо добывать потом
своим и кровью своей, ибо потоки пота и крови под ее фундамент -
необходимое условие ее неминуемости! Его Императорское Величество просил
лично передать вам, что всегда и во все времена герои на плечах своих
поднимали и удерживали здание победы, и не стоит верить своим глазам, если
вы, ослепленные красотой этого здания, не видите, на чьих плечах оно
держится. Но Его Величество никогда не забывает этого, вот потому-то и
встречают с таким подъемом на фронте и в тылу бессмертные речи Императора,
как всегда посвященные бессмертным подвигам наших героев, достойных
наследников ратной славы великих предков, сокрушивших Древний Рим,
Вавилон, Византию, Сирию и Египет! Тех, кто пронес сквозь века и страны
чистоту и беспредельную преданность идеалам гиперборейским, воплощенным
издревле в великих атлантах: Гангусе, Слолише и Ивурчорре! От самого
Заратустры и до нашего дорогого Императора пролегла вечная дорога истины,
и никому не удастся опорочить ее прямизну! По машинам!
Слава богу, всё, подумал Петер. Но силен советник. Без бумажки, а как
по писаному. Редкость по нынешним временам. Все так боятся оговориться,
что перестают говорить совсем, а только пишут. И слава богу, что у него
своя машина. Что-то мне не хочется сводить с ним дорожное знакомство - все
равно придется, я знаю, но потом... но как неохота!
- Мужики! - в свою очередь обратился он с речью к своим. - Маршрута я
не знаю, все засекречено до этого самого, следуем за лидером. Так вот:
следить за воздухом в восемь глаз. Тип самолета не разбирать, сразу давать
команду "Воздух!" - и из машины. Если есть кювет, то лучше всего в кювет.
Нет кювета - отбегайте шагов на дцать - и носом в землю. И не метаться.
Вообще не шевелиться, пока все не закончится. Ясно?
- А говорили, что у них авиации нет совсем, - сказал Шанур.
- Кто говорил? - грустно спросил Петер.
- В газетах писали, и по радио тоже было, - сказал Шанур, и Армант
покивал - да, мол, я тоже слышал.
- Ребята, - вздохнул Петер, - это вам просто очень наврали. У них
такие штурмовики, что дай вам бог успеть навалить в штаны. Усекли? Тогда
вперед.
И они покатили.
Сначала новички, повергнутые Петером в состояние особой
настороженности, глазели в небо так, что стали навертываться облака. Потом
они скисли и задремали, будить их Петер не стал, от полудремных
наблюдателей толку было чуть. От наблюдателей вообще толку было немного,
штурмовики, например, налетали на бреющем, и чтобы хоть как-то
среагировать, времени не оставалось, все решалось на уровне везения -
невезения, попадет - не попадет... Очень высоко прошли три девятки тяжелых
бомбовозов, но рассмотреть, свои это или чужие, нельзя было даже в
телеобъектив. Конечно, тяжелые бомбить дорогу не будут, не за такой
малостью их посылают, однако... Утреннее солнце стояло справа-сзади,
значит, едем на север, вдоль фронта, и до передовой здесь километров
семьдесят - сто. Навстречу сплошным потоком шли грузовики, то с пехотой в
кузовах, то крытые брезентом, то с ящиками, бочками, бревнами и вообще
всем, что только можно перевозить на машинах; прошла и колонна этих самых
новейших и секретных до безумия установок: многоосные трейлеры волоклись
за танками, у которых вместо башен торчали какие-то непонятные фиговины -
и все под брезентом; говорили, что снаряд такой установки выжигает
местность в радиусе километра. И перед колонной, и позади нее шло
множество зенитных самоходок - наготове, с торчащими вверх стволами. Надо
полагать, для штурмовиков эта колонна была бы крепким орешком - хотя и
лакомым, конечно. И то, что их тащут днем...
Потом встречные машины перестали попадаться. Это был плохой признак.
Очень плохой. Это значило, что впереди что-то случилось, а что еще может
случиться на рокадном шоссе, кроме?..
Продвижение замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Господин
Гуннар Мархель нервно расхаживал возле машины, поглядывая на часы. Как
ток, пробежало известие, что на перекресток впереди, километрах в двадцати
отсюда, положили бомбовый ковер. Ясно было, что следует ждать налета.
Машины поползли в стороны от дороги, полотно расчищалось, и некоторые,
самые отчаянные и бесшабашные, или те, кто ну никак не мог задерживаться и
пережидать, тронулись потихоньку вперед. Господин Мархель был из отчаянных
- то ли по характеру, то ли по свойственному штатским недомыслию. Он
помахал рукой Петеру и полез в свою машину. Ох, как надо было бы
переждать, но черный "мерседес" уже катился вперед, пробираясь между
оставшимися на дороге машинами. "Во дурень", - сказал шофер Эк. Петер с
ним согласился - молча, конечно, - но приказал следовать за начальством.
Новички, почуяв, что дело серьезное, крутили головами с удвоенным
усердием. Но первым заметил штурмовики все-таки Эк. Это случилось, когда
они почти подъехали к злополучному перекрестку - стоял знак-указатель, что
до него всего два километра и головным в колоннах следует подать звуковой
сигнал...
Эк не стал кричать "Воздух!" или как-то иначе выражать свое отношение
к происходящему - он просто газанул, круто вывернул руль вправо,
перескочил через кювет и погнал к лесу. Эти триста метров они пролетели
почти мгновенно, и тем не менее штурмовики успели раньше. Рев моторов и
грохот пушечных очередей покрыл все на свете. Петер и не заметил, как
оказался на земле - зеленые угловатые самолеты наискось промелькнули над
дорогой. Черный "мерседес" перевернуло и подбросило, в мелкую щепу
разнесло громадный крытый грузовик, обломки его долго и медленно падали
сверху, а за дорогой взорвался и огромным чадным костром заполыхал
бензовоз. "Сейчас вернутся, сейчас вернутся!" - кричал кто-то рядом.
Штурмовики - эти же или другие - вновь пронеслись над дорогой, еще ниже,
по самым головам, треща пулеметами, передние кромки их крыльев так и
исходили короткими злыми язычками; загорелось еще несколько машин.
Штурмовики на этот раз не пропали из виду, а, развернувшись и набрав
высоту, спикировали на что-то, невидимое отсюда, и сбросили бомбы; потом
еще раз развернулись и прошли опять над тем же местом, добивая из пушек и
пулеметов то, что там еще оставалось. Наконец все стихло. Едва ли налет
продолжался больше трех минут.
Отряхиваясь, Петер поднялся. Звенело в ушах, поэтому казалось, что
вокруг страшно тихо. Их полугрузовичок стоял невредимый, и Эк уже копался
в кабине, что-то там приводя в порядок. Баттен, техник-лаборант, вылез
из-под машины и, щурясь, глядел вверх. Армант и Шанур рука об руку шли к
машине, Шанур прихрамывал, но легонько. Петер вздохнул с облегчением - Бог
не выдал на этот раз. Он снова стал отряхиваться и только тут вспомнил о
начальстве.
Черный "мерседес" лежал колесами кверху, и одно еще вращалось. Стоял
резкий бензиновый запах - бак разнесло, бензин вытек, но почему-то не
загорелся. Таким мелочам Петер привык не удивляться, ему пришлось
насмотреться такого, во что уж точно нельзя было поверить: например, он
видел стоящего мертвеца. Снаряд авиапушки попал в мотор, мотор разнесло, а
дальше взрывная волна и осколки ворвались в кабину... Ничего там нельзя
было разобрать, в кабине, - кто есть кто. Петер отошел от машины, и тут
она загорелась. Что-то тлело, тлело - и дотлело до бензина. Вот и все.
Приехали.
- Зачем вы подожгли машину? - спросили сзади.
Петер оглянулся. Это был невредимый, хотя и грязный донельзя господин
Гуннар Мархель - невредимый, грязный и во гневе.
- Так зачем вы ее подожгли?
- Скажите еще, что и налет я устроил, - сказал Петер, не желая вдруг
сдерживаться.
- Я видел: вы подошли к машине, осмотрели ее, отошли - и она
загорелась. Что, разве не так?
- Все так, - сказал Петер. - А что?
- Так зачем вы ее подожгли?
- Я не поджигал.
- Вы же сами признались!
- В чем?
- В том, что поджигали!
- Наоборот, я это категорически отрицаю.
- Но вы подошли к машине, потом отошли, и она загорелась!
Следовательно, вы ее подожгли, не так ли?
- Разумеется, не так.
- А как?
- Я подошел к машине, осмотрел ее, отошел, и она загорелась.
- Без причины?
- Без причины даже лягушки не квакают.
- Ну?
- В смысле?
- В смысле - я жду от вас признания.
- В чем?
- В том, что вы подожгли машину, принадлежащую министерству
пропаганды.
- Я же говорю, что не поджигал.
- Что же она - сама загорелась?
- Выходит, что так.
- Эти басни вы будете рассказывать трибуналу!
- Даже так?
- Именно так!
- Тогда, - сказал Петер, медленно начиная сатанеть, - вам придется
давать объяснения тому же трибуналу, поскольку это именно вы машину
подорвали и теперь пытаетесь свалить вину на меня. Зачем вы подорвали
совершенно исправную казенную машину?
О, к такой наглости господин Мархель не привык! Он стоял, глотая ртом
воздух и багровея, и Петер понял, что сейчас решается многое.
- Пользуясь воздушным налетом, вы попытались сорвать выполнение
чрезвычайно ответственного задания! Это саботаж, и я имею право
расстрелять вас на месте! Как вы иначе объясните, что остались в живых? -
резко изменив тон и перейдя с громов и молний на иезуитский полушепот,
спросил Петер и стал расстегивать кобуру, зная прекрасно, что заехал уже
чрезвычайно далеко и обратной дороги нет. Это диктовалось не расчетом, а
начисто расстроенными нервами - умом-то он понимал, что это игра, но
эмоции испытывал самые натуральные. Вполне могло дойти и до стрельбы - а
если вспомнить несчастного Хильмана, то со стрельбой в этой редакции все
было отлично, - но господин Гуннар Мархель, тоже, видимо, вспомнив
несчастного Хильмана и понимая, что со стрельбой в этой редакции все
отлично, вдруг выпустил лишний воздух, принял нормальную окраску и
отступил на шаг, всем своим видом призывая к компромиссам.
- Извините, - сказал он голосом, который мог бы показаться спокойным,
если бы не остекленелое постоянство высоты звуков. - Вероятно, это
недоразумение. Вполне возможно при нынешних обстоятельствах, когда
действия быстры, а результаты трагичны. Я успел выпрыгнуть из машины за
секунду до взрыва. Возможно, имело место самовозгорание.
На том и порешили.
Планшет уцелел, и господин Мархель, на четыре пятых утративший свою
неприступность, разложил карту. Да, от перекрестка их путь лежал на запад,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг