свое место.
Со второго раза более-менее получилось: господин Мархель не забыл
выдернуть чеку и бросил гранату чуть дальше, правда, совсем не в том
направлении. Пришлось переснимать. На взрывы сбежались саперы, поняли, что
именно происходит, и стояли в отдалении.
Вторую гранату господин Мархель отбрасывал от себя, как змею, и
Петеру пришлось быстро нырять в кювет, чтобы уберечься. Этот эпизод тоже
не укладывался в сценарий, и пришлось продолжать съемку.
Он опять изготовился и пустил ракету. Господин Мархель, на которого
гранатные взрывы произвели, видимо, сильное впечатление, долго не мог
ухватить кольцо, наконец ухватил, вырвал чеку, но гранату не удержал, она
выпала и покатилась по земле. Петер снимал. Он слышал тонкий визг, которым
исходил господин Мархель, и видел, как стремительно темнеют его щегольские
бриджи, и считал про себя: "Раз - два - три - четы..." - и тут рвануло.
Петер повесил камеру на плечо и пошел подбирать начальство.
Наступательные гранаты не дают осколков. То есть осколки их настолько
мелки, что и осколками-то считаться не могут - так, металлическая пыль. Но
когда такая пыль с хорошей скоростью соприкасается со штанами... Господин
Мархель был в обмороке. Он лежал, закатив глаза, голые тонкие ноги его
стремительно покрывались красными пятнышками, от мундира остались клочья,
а запах стоял - да от самого запущенного клозета пахнет приятнее...
Рассуждая на эту и сопутствующие темы, саперы сложили господина Мархеля на
носилки и унесли в лазарет. Петер перемотал пленку, спрятал ее в карман и
побежал к стапелю.
Никто не видел его. За крайней сваей он нащупал прикрытую тряпьем
яму, а под тряпьем - жестяные коробки. Он положил туда свою, снова прикрыл
все и ушел, не оглядываясь.
В блиндаже никого не было. Петер содрал с себя все и в одних трусах
побежал к бочке с водой - отмываться. Его все еще преследовала вонь,
испущенная господином Мархелем. Понимая, что запаха уже никакого не может
быть, он лил и лил на себя холодную, обжигающе-холодную воду, мылился
жестким обмылком и снова лил... Как офицеру ему положен был запасной
комплект обмундирования, и Петер был этому несказанно рад. Хрустящая, в
мелких иголочках необношенная ткань гарантировала надежное укрытие от
вони. Одевшись и спрятав в мешок грязное, он сел на кровать - и вдруг
захохотал. Смех прорвался, давно сдерживаемый и подавляемый смех - и Петер
корчился, не в силах вздохнуть, не в силах остановиться - и безо всякой
надежды на хороший конец всей этой истории. Он слышал, как кто-то вошел,
но залитые слезами глаза ни черта не различали в полутьме - электричества
опять не было, а аккумуляторная лампочка уже чуть тлела, - но понемногу
смог переключиться со смеха на внешнее и спросить:
- Кто?..
- Это я, - сказал голос Шанура, и голос этот был таким, что Петер
сразу оборвал смех.
Он знал, что именно чувствует сейчас Шанур, он помнил себя после
этого, но что-то еще было в той интонации, которая состоялась всего в двух
коротеньких словах, кажется, принципиально не могущих обозначать что-то,
кроме своего прямого словарного смысла - что-то еще более страшное, такое,
после чего человек не знает, даст ли успокоение даже немедленная смерть, и
медлит поэтому, и остается жить в недоумении...
- Говори! - приказал Петер, но Шанур, не слыша его, подошел к своей
койке и бросился на нее ничком. Кажется, он и не дышал даже. Тогда Петер
взял его камеру, проверил: пленка была отснята. Он вынул ее, положил в
коробку - Шанур, не поворачиваясь, сказал:
- Не надо...
Неожиданно он вскочил, но сил у него было, видимо, только на одно
движение - он остался сидеть на краешке кровати.
- Не надо, - сказал он опять. - Засвети ее, Петер. Прошу тебя, не
надо. Засвети. Засвети, я тебя умоляю. Это нельзя видеть, это нельзя
оставлять, нельзя...
- Что там? - спросил Петер.
- Засвети.
- Зачем же ты снимал?
- Не знаю.
- А я знаю. Ты хотел, чтобы я у тебя ее отобрал и спрятал.
- Нет. Нет, конечно. Я правда не знаю зачем... только этого нельзя
видеть. Засвети.
- Но ведь это же было? - Петер потряс коробкой - катушка забрякала
внутри.
- Да. Было. Ну и что?
- Так чем же тогда ты отличаешься от господина Мархеля? У него свой,
написанный сценарий, а у тебя - ненаписанный, так? Что скажешь?
- Не смей так! Я - это не он! Он... - Шанур вдруг резко замолчал и
уткнулся лицом в ладони. - Да, правда, - сказал он, не отнимая рук. - Но
все равно - вот об этом, что у тебя в руках, знать никто не должен.
- Саперы оказались вовсе не ангелами во плоти? - спросил Петер.
Шанур резко вскинулся.
- Откуда ты... А-а! Ты тоже видел, да? Да? Только не соври,
пожалуйста, - если ты сейчас соврешь...
- Ты никогда не подашь мне больше руки?
- Хоть бы и так.
- Ладно. Тогда слушай: я ничего не видел, но кое о чем догадываюсь.
Ты ведь не думаешь, что я непроходимый болван, не способный увязать
пару-тройку намеков?
- Ты до-га-ды-вал-ся... - протянул Шанур так, будто голосу его
приходилось выдираться из пут, из колючей проволоки, из склизи, осенней
глинистой склизи. - Я-асно. Теперь ясно. Вот зачем ты меня туда
отправил...
- Не только.
- Не только... Ты знал, что именно я увижу, да? А откуда ты знал? Это
что, *твой* сценарий? Это твой, да? Почему ты за эту ленту так уцепился?
- Христиан, попробуй подумать, какую чушь ты несешь.
- Так ведь ты её все равно не получишь, понял? Ты понял? - Шанур
выхватил пистолет и направил его на Петера. - Засвечивай!
- Дурак, - сказал Петер. - И не просто дурак, а дурак с принципами. И
еще с задуренной головой. И еще полагающий себя...
- Засвечивай!!!
- Сам засветишь. Но сначала убьешь меня.
- Засвечивай!!! - ничего человеческого не было уже в голосе Шанура.
Был, наверное, момент, когда Шанур действительно мог выстрелить, но
момент этот промелькнул, и оба это поняли: Петер - умом, Шанур - руками;
руки его затряслись и опустились, пистолет выпал и остался лежать на
коленях Шанура, а сам Шанур обмяк, осел, сгорбился, сдался.
- Чего ты от меня хочешь? - тихо спросил он.
- Хочу, чтобы ты понял одну вещь, - тоже тихо сказал Петер. - Нельзя
говорить не всю правду. Раз мы с тобой взялись за такое дело, так делать
его должны честно. Мы можем - технически - подровнять, подгладить истину.
Можем. Но нам этого делать нельзя. Пусть господин Мархель этим занимается.
Что там, на этой ленте?
Шанур помолчал, потом неохотно сказал:
- Саперы купили у охраны девочек из киногруппы...
- Так я и думал, - сказал Петер. - Просто...
- Не просто, - сказал Шанур. - Если бы просто... Они устроили целый
обряд. Праздник Гангуса, Слолиша и Ивурчорра.
- Ну, и?..
- Все.
- Ты это и снимал?
- Это и снимал. Разожгли костры...
- А теперь хочешь засветить?
- Но ведь могло же меня там не оказаться, правда?
- Могло. Но ты оказался.
- И очень жаль.
- Жаль. И не только это. Знаешь, Христиан, сколько бы я дал, чтобы не
оказаться в лагере "Ферт"? Или в Ловели у рва? Или на допросах в ГПТ? Или
на переправе через Юс? Рассказать тебе, как там переплавлялись? Нагнали
штрафников, поставили сзади пулеметы... сзади пулеметы, впереди пушки -
куда, думаешь, они пошли? Лежали - как волна прибойная замерла... высокая
такая волна... пулеметчики с ума сходили, а стреляли - приказ... А потом в
воду - куда иначе деваться? Кипела вода... я раньше думал, когда говорят:
река покраснела от крови - что это метафора. Вот тебе - метафора. А я
стоял и снимал. Или когда Примбау горел - его просто засыпали фосфором, и
все горело, и люди горели, там же полным-полно народу было, беженцы,
ребятишки - а я снимал... Крепись, старик. Работа такая.
- Работа... То, что ты рассказал, - это все в рамках, понимаешь? Это
ужасно, но это в рамках. А у меня - за рамками. Как если бы... помнишь, в
прошлую войну была осада Флоттештадта? Там половина гарнизона перемерла от
голода и жажды, помнишь? Великий подвиг, образец преданности... Так вот,
если бы оттуда дать репортажи о том, как, допустим, генералы поедали своих
подчиненных... как бросали жребий, кому идти в котел... Понимаешь? Это
ведь все могло быть, но точно-то мы не знаем - и слава богу, что не
знаем...
- Я понимаю. Конечно, это было бы страшно. Это погубило бы те
красивые сказки, на которых нас с тобой воспитывали. А ведь ни один
генерал в той осаде от голода не умер, кстати... Но по крайней мере мы
знали бы все точно, и не было бы места для выдумок. Правдой историю не
исказить.
- Не исказить. Но ведь есть же стыдные тайны?
- Это не нам с тобой решать.
- А кому? Господину Мархелю? - Шанур сморщился, как от зубной боли.
- Нет, конечно.
- А кому тогда?
- Не знаю. Никому конкретно. Это само собой решится. А мы должны дать
материал для такого решения.
- Бесполезно все это, - с тоской сказал Шанур. - Все равно кто-то
конкретный будет решать, и будет фантазировать на нашу тему, и создаст нас
по своему усмотрению - для подтверждения своих маленьких истин...
Оба вдруг замолчали, потому что почувствовали неожиданно, что земля
уходит из-под ног и стремится куда-то далеко и неодолимо, и сам ход
времени отдался гулко и протяжно, как безначальный звук лопнувшего в
небывшие времена рельса, и будто пронизывающим ледяным ветром потянуло
сквозь них, прозрачных, и сквозь мир, и сквозь вековечные скалы, такие
крошечные и такие хрупкие, потянуло то ли из прошлого в будущее - и тогда
непонятно было, почему же ветер настолько стерилен, и нет в нем запахов
пожаров и хлеба; то ли из будущего в прошлое - но почему он холоден, как в
бесснежную злую зиму, и тосклив, и ровен, будто бы там, в будущем, не за
что зацепиться и не на чем задержаться и остается только лететь, лететь
призрачно, зло, ледяно и свободно? Будто бы нечего ждать и не на что
надеяться, и можно без суеты и ненужного шума устраивать потихоньку свои
дела, чтобы быть готовым в урочный час... Петер опустился рядом с Шануром,
и так они сидели долго, а ветер все дул, и дул, и дул...
Открытие памятника инженеру Юнгману было запланировано на двенадцать
часов дня, но состоялось на три часа раньше, причем совершенно тайно; об
изменении срока знали только господин Мархель, генерал Айзенкопф и Петер.
Генерал произнес краткую речь, глядя поверх объектива - там был прикреплен
лист бумаги с текстом. Господин Мархель с приклеенными усами и бровями и в
форме саперного майора сдернул брезент. Бронзовая фигура инженера Юнгмана
имела несколько неопределенный вид: то ли бронза не способна была передать
особенности лица покойного, то ли сказалась нехватка мастерства и опыта у
доморощенного скульптора, то ли еще что - но только в чертах инженера
проглядывала то нехорошая улыбка господина Мархеля, то надменность
генерала; и правая рука его не то указывала направление движения - но для
этого она была поднята чересчур высоко, не то означала римское приветствие
- но слишком уж неуверенное, скованное, без предписанной уставом истовости
и самоотречения; саперы говорили потом, что бронзовый инженер хочет
проголосовать попутку через мост, да только вот что-то никто не едет...
- Странная закономерность, Гуннар, ты не замечаешь? - говорил после
церемонии генерал. - Чем старше по званию становится сапер, тем больше
вероятность, что он окажется предателем. Будто короны эти отравляют его
душу... Две тысячи рядовых - предателей нет. Четыре сотни унтер-офицеров -
предатель один. Девяносто два младших офицера - предателей шесть.
Одиннадцать старших - из них трое наверняка и еще двое под подозрением.
Кошмар! Будто повышение звания не только не укрепляет естественной
преданности Императору, а наоборот - стимулирует какие-то теневые, я бы
даже сказал - негативные моменты сознания индивидуума. Конечно, обретая
власть, человек начинает иначе относиться к власти над собой - но не до
такой же степени, черт побери!
- Чему ты удивляешься? - спросил господин Мархель. - Враг и не станет
целиться вниз, в основание пирамиды. Он будет целиться в самый верх, в нас
с тобой, но ведь мы-то ему не по зубам, не так ли? - ну и чуть ниже. Я уже
давно думаю на эту тему. Все то, что мы видим сейчас: саботаж, явный и
скрытый, случаи неповиновения, снижение темпов - все это очень легко
объяснить именно тонким, я бы даже сказал - деликатным вмешательством
вражеской агентуры. И цель, которая стоит перед нами, - это найти способ
обезвреживать ее еще до того, как она начнет активно себя проявлять.
- Интересная мысль, - сказал генерал. - И как ты это мыслишь?
- Следует исходить из того, что любой агент - это человек с двойной
моралью. Так или нет? Та, глубинная, истинная его мораль - это как бы
лицо, а вторая, та, что мы видим, - это как бы маска. А чем лицо
отличается от маски? Чем, Йо? Не знаешь? Да просто лицо более пластично, а
маска статична, и с этим ничего не поделать, даже если очень захотеть.
Представь себе: тысяча человек, и все плачут. Тут выходишь ты и
командуешь: смейтесь! И сразу становится ясно, кто в маске, а кто -
настоящий. На таком вот сломе они все и попадутся.
- Интересная мысль, - повторил генерал. - А как ты это предполагаешь
осуществить?
- Уж это-то предоставь мне, - сказал господин Мархель. - И знаешь
что? Твой этот майор по особым поручениям - он сильно тебе нужен?
- Да как тебе сказать, - замялся генерал. - Потерплю, если надо.
- Я хочу его на это дело натаскать, по-моему, он парень толковый.
- Толковый-то он толковый... - генерал не договорил. - Ладно, бери.
Вельт!
Вошел и щелкнул каблуками майор Вельт.
- Поступаешь в распоряжение господина Мархеля, - сказал генерал. -
Будешь ему во всем подчиняться, как мне. Понял?
На какой-то миг майор растерялся: губы его капризно надулись, глаза
заморгали, и даже слеза блеснула. Но он, человек военный, взял себя в
руки, судорожно выпрямился и четким штабным баритоном выразил свое полное
и безоговорочное согласие с любым, даже таким бесчеловечным, решением
генерала.
Инструктаж майора состоялся тут же.
- Значит, так, - сказал господин Мархель. - Слушайте и запоминайте.
Вы будете работать с донесениями военнослужащих друг на друга. Какова ваша
задача? Самым тщательным образом вы проведете статистическую обработку
донесений и выявите следующие группы: первая - на кого поступает
максимальное количество донесений; вторая - на кого их совсем не
поступает; вычислите среднее количество доносов на один объект
доносительства вообще и по категориям: рядовые, унтер-офицеры, младшие
офицеры и старшие офицеры; вычислив это, установите поименно лиц, на
которых падает среднеарифметическое и среднеалгебраическое число доносов -
опять же вообще и по категориям. Произведете изъятие этих лиц. Далее:
выявите субъектов доносительства, при этом обращая внимание на, так
сказать, максималистов - агентура способна проводить подрывную работу и
таким иезуитским методом - и на тех, кто вообще не пишет доносов; именно в
этих группах наличие агентуры наиболее вероятно. Далее - выявите, кто
именно донес на тех, кого вы подвергнете изъятию, и проведите
поощрительные мероприятия, например, выдвинув их на руководящие посты. Вся
эта работа должна проводиться циклически, и цикл установим... ну, дней
пять. Надеюсь, за пять-то дней будет набираться достаточный информационный
массив?
- Гуннар! - восхищенно сказал генерал. - Почему ты не в
контрразведке? Ты хоронишь свой талант!
- Эх, Йо, - сказал господин Мархель. - Ничего-то ты не понял. Мой
талант куда больше того, что нужен контрразведчику. Я бы заскучал там
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг