- Ск-казал б-бы одно из д-ддвух. Или т-ты с ума с-сошел, или т-ты
п-пподлец и п-ппредатель! В т-том или д-другом случае я об-бязан не до-
пустить т-такого исхода.
- Спрячь свою погремушку. Меня не испугаешь револьвером.
- Я п-ппугать не соб-бираюсь. А убить - уб-бью!
- Послушай, Семенухин! Откинь все привходящие обстоятельства. Дело
обстоит для меня чрезвычайно остро. На мне лежит крайне тяжелая работа,
требующая полного равновесия всех сил. Ваше дело простое! Вы сидите кро-
тами по квартирам и по ночам вылазите в районы для агитации. Я круглый
день танцую на острие бритвы. Мельчайшая оплошность - и конец!
- Т-ттак что же тт-тебе нужно?
- Подожди!.. Еще одно! Вместо меня, дурацкой ошибкой, роковым
сходством, приведен к смерти человек. Не враг, - не офицер, поп, фабри-
кант, помещик, - а мужичонка. Один из тех, для кого я же работаю. Может
ли партия избавить меня от опасности, ценою его смерти? Могу ли я спо-
койно перевесить чашку весов на свою сторону?
Семенухин иронически скривил рот.
- Интеллигент-ттская п-ппостановочка вопроса! Нравст-твенное право и
в-веления м-мморали? Д-ддостоевщина! Д-для тебя есть т-только дело
п-ппартии, и пп-проваливать его т-ты не им-меешь права!
По лицу Орлова, от лба к подбородку, протекла густая красная волна.
Он вскочил со стола.
- Зачем ты говоришь о деле партии? Я его не провалю и не собираюсь
проваливать. Если бы даже я сдался, - из меня никакими пытками ничего не
выжмешь. Думаю, ты меня достаточно знаешь и можешь оставить нравоучения
при себе. Я в них не нуждаюсь!
Семенухин раздумчиво покачал большой головой.
- Ты очень нервничаешь! Это нех-хорошо! Т-ттолько поэтому т-ты и на-
говорил таких глупп-постей, которые сами пп-по себе достт-таточны для
исключ-чения люб-бого т-ттоварища из партии. П-поступок, который т-ты
хотел сделать - пп-редательство. Я говорю эт-то именем ревкома! Оп-пом-
нись!
Орлов побледнел и нервно стянул лицо к скулам. Опустил глаза, и голос
конвульсивно задохнулся в горле.
- Да, я нервничаю! Я не машина, наконец, чорт возьми! В силу всех из-
вестных тебе обстоятельств я прошу ревком освободить меня от работы и
переправить за фронт. Я могу просто не выдержать бесконечного напряже-
ния, сорваться и еще больше навредить делу. Примите это все во внимание.
Камень тоже может расколоться.
- Г-глупп-ости! Отправляйся домой и отдохни!
Голос Семенухина стал нежным и ласковым. Было похоже, что отец гово-
рит с маленьким и любимым сыном:
- Дмитрий! Я понимаю, что тебе очень тяжело, и что вспышка твоя со-
вершенно естественна. Ты наш лучший раб-бботник. Отдохни дня два. А
п-после т-ты сам б-будешь смеяться!.. Ппойми, как-какая счастливая слу-
чайность! Орлов умер, и б-белые спокойны, а Орлов т-ттут, рядком, го-
луб-ббчики!
- Хорошо! До свиданья! У меня действительно голова кругом идет!
- П-понимаю! Так не б-ббудешь глупить?
- Нет!
- Ч-честное слово?
- Да!
- Д-до свид-данья? Т-такая глупп-пость! За т-три дня ты соб-брал
т-такие сведения, и вдруг...
Он схватил обеими руками руку Орлова и яростно смял ее:
- Отдохни о-ббязательно! - и нежно закончил, - ч-чудесный т-ты п-па-
рень!
Порция мороженого.
Леон Кутюрье бросил продавщице деньги, воткнул в петличку две астры
и, поигрывая тросточкой, побрел вниз по Николаевской улице, по-кошачьи
улыбаясь томным от осеннего воздуха женским глазам.
Было жарко, и Леону Кутюрье захотелось освежиться.
Он распахнул стеклянную дверь кондитерской, положил шляпу на столик,
налил воды из графина и заказал кельнерше порцию мороженого.
Огляделся. За соседним столиком пили гренадин два офицера. У одного
правая рука висела на черной повязке, и сквозь бинт на кисти просочилось
рыжее пятнышко крови.
Кельнерша подала мороженое, и Леон Кутюрье с наслаждением заглотал
ледяные комочки с острым привкусом земляники.
- ...Ну-да...об Орлове и говорю.
Пальцы Леона Кутюрье медленно положили ложечку на стол, и все тело
его незаметно подалось в сторону голоса.
- ...Здорово это вышло! Идем мы, понимаешь, обходом по путям. Тут
эшелоны стоят, теплушки всякие. Должны были пехоту принимать на север.
Глядим прет какой-то леший из-под колес. Шмыг бочком, - и лезет в теп-
лушку. Стой! Остановился. Подходим. Здоровенный мужичина в свитке и бо-
родища рыжая. А глаза как угли. Ты кто? "Ваши благородия, явить божецку
милость. Я ж з Юзовки. Домой треба, а тут усю недилю потяги стояли. Доз-
вольте доихать". - "Тебе в Юзовку? А зачем же ты в этот поезд лезешь,
когда он на Круты идет?" - "Та я ж видкиля знаю, коли уси потяги скази-
лись?" - "Сказились? Документы!" - "Нема, ваше благородие, бо вкралы!"
Щеглов и говорит: забрать. Он в крик: "За що? Що я зробив?" Ведем на
вокзал. Только ввели, вдруг сбоку кто-то кричит: "Орлов!" Какой Орлов!
"Председатель губчека!" У нас рты раскрылись. Вот так птицу поймали. И
еще тут три человека подбежали, узнали. Один в чеке сидел, так тот его
сразу по морде. Конечно, кровь по бороде, а он на своем стоит. "Я, - го-
ворит, - Емельчук, киперативный". Хотели его на вокзале пришить, но ко-
мендант приказал в разведку.
- Зачем?
- Как зачем? Он же ясно на подполье остался. И у него вся ниточка ор-
ганизации.
- Ну, такой ни чорта не скажет. Мы из одного чекиста жилы на шомпола
наворачивали, и то, сукин сын, молчал.
- Заговорит!.. Три дня поманежат - все выложит, а потом и налево. Ну,
пойдешь, что ли, к Таньке?
- А что?
- Обещала она сегодня свести в одно место. Железка! Всякие супчики
бывают - можно игрануть!
- Пожалуй!.. - лениво ответил офицер с подвязанной рукой и хотел
встать.
Леон Кутюрье поднялся из-за своего столика и, подойдя к офицерам, с
изысканной вежливостью склонил голову.
- Ви простит. Не имею честь, l'honneur, знать. Я есть коммерсант Леон
Кутюрье. Я слышать ви поимщик чекист Орлов?
Офицер польщенно улыбнулся.
- Я желаль знать... Я много слыхаль Орлов... Я приехал из Одесс и уз-
наль мой старая мать, ma pauvre mere, расстрелян чека. Я имель ненависть
на чека и хотель винить la sante доблестни русску лейтенант. Ви расска-
зать мне, какой Орлов. Я бы его сам l'assasinas, как эта по-русску...
убивать!
В глазах Леона Кутюрье мелькали злобные вспышки. Офицера заинтересо-
вал забавный иностранец. Он нагнулся к товарищу.
- Мишка!.. Этого французского дурня можно здорово подковать на выпи-
вон. Я его обработаю!
Он повернулся к Леону.
- Мсье!.. Мы очень счастливы! Представитель прекрасной Франции! Мы
проливаем кровь за общее дело. С чрезвычайным удовольствием позволим се-
бе ответный тост за ваше здоровье. Разрешите представиться. Поручик граф
Шувалов!.. Подпоручик светлейший князь Воронцов!
Второй офицер осторожно толкнул товарища сзади. Тот шикнул:
- Молчи, шляпа! У француза все знакомые в России графы!
Леон Кутюрье пожал руки офицерам.
- Ошень рад! Je suis enchante, восторжен, иметь знакомство прекрасни
русски фамиль.
- Но знаете, мсье! Нам нужно перекочевать, по нижегородскому обычаю,
в другое место. В этой дыре, кроме гренадина, ничего нет. А в России не
принято пить за здоровье друзей фруктовой водой.
- Mais oui! Я знает русска обичь. Мы будем пить водка.
- О, это здорово! Настоящая русская душа! - и "светлейший князь Во-
ронцов" нежно хлопнул француза по плечу.
- Мы будем пить водка! Потом вы мне говорит об Орлов! Я хочу знать,
где он сидит? Я ехаль к главному командир, предлагаль стрелять Орлов
своя рука, мстить! Le vengeance!
- Видите ли, мсье, - сказал небрежно светлейший князь, - я, к сожале-
нию, не могу сказать вам, где сидит сейчас этот супчик. Это слишком мел-
кий вопрос для меня, русского аристократа, но, к счастью, я вижу в две-
рях человека, который вам поможет. Разрешите я вас оставлю на минуту?
Он элегантно звякнул шпорами и пошел к двери, в пролете которой сто-
ял, оглядывая кафе, высокий, тонкий в талии офицер.
"Светлейший князь" взял офицера за локоть.
- Слушай, Соболевский, будь другом! Мы с Мишкой подловили тут одного
французского обормота. Он какой-то спекулянт из Одессы, приехал искать
свою мамашу, а ее в чеке списали. Случайно слышал, как я вчера арестовал
Орлова и воспылал ко мне нежными чувствами. Хороший выпивон обеспечен.
Идем с нами! Ты можешь порассказать о его симпатии, и он уйдет не
раньше, как с пустым карманом. Только имей в виду, что я князь Воронцов,
а Мишка граф Шувалов!
Офицер поморщился.
- Только и знаете дурака валять. У меня груда дела.
- Соболевский! Голубчик! Не подводи! Не будь свиньей! У тебя же самые
свежие новости из вашей лавочки. А француз страшно интересуется Орловым.
Даже предлагал, что сам его расстреляет за свою pauvre mere!
Соболевский со скучающим лицом вертел шнур аксельбанта.
- Ну, что же?
- Ладно! Дьявол с вами! Согласен!
- Я знал, что ты настоящий друг. Идем!
Соболевского представили Леону Кутюрье.
- Куда же?
- В "Олимп". Пока единственный и открыт!
Подозвали извозчиков и расселись.
Мой друг.
От смятых бархатных портьер, обвисших пыльными складками на окне, бы-
ло полутемно в прохладном кабинете.
Сумеречные светы, сквозь волну табачного дыма, холодно стыли на бата-
рее пустых бутылок, у края стола.
В глубине кабинета на тахте, уже мертвецки пьяные, возились и щипали
девчонок-хористок "граф Шувалов" и "князь Воронцов".
Хористки визгливо пищали, хохотали и откатывали солдатские непристой-
ности.
У одной шелковая блузка разорвалась, рубашка слезла с плеча, и в про-
реху выпячивалась острая грудь с твердым соском.
"Граф Шувалов" верещал, изображая грудного младенца:
- Уа, уа-ааааа! - дрыгал ногами и тянулся сосать грудь. Девчонка от-
бивалась и шлепала его по губам.
За столом остались только Соболевский и Леон Кутюрье.
Француз, откинувшись на спинку стула, обнимал за талию примостившуюся
у него на коленях тихонькую женщину, похожую на белую гладкую кошку.
Она мечтательно смотрела в окно.
Поручик Соболевский сидел совершенно прямо на стуле, как будто на ло-
шади во время церемониального марша, и курил.
Лица его против света не было видно, и только изредка поблескивали
глаза.
Глаза у поручика были странные. Большие, глубоко посаженные, томные и
в то же время зверьи. По ночам, во время метели, в степи, сквозь вихрь
снега, зелеными огоньками горят волчьи глаза.
И так же, по временам, зеленым огнем горели глаза поручика Соболевс-
кого.
Разговаривали они все время по-французски.
В начале обеда Кутюрье обращался к поручику на своем ломаном волапю-
ке, от которого дергались в восторге оба офицера, пока Соболевский не
сказал, нахмурясь:
- Monsieur, laissez votre esperanto! Je parle francais tout
couramment.
Француз обрадовался. Оказалось, поручик Соболевский жил и учился в
Париже, в Сорбонне.
Он сидел против Леона, прямой, поблескивающий глазами, и тихо говорил
о Париже, вспоминал дымные сады Буживаля, в которых умер Тургенев, шум-
ные коридоры факультета de belles lettres, где провел три чудесные года.
Леон Кутюрье кивал головой, со своей стороны поминал парижские весе-
лые уголки и упорно подливал поручику вино. Но поручик пьянел медленно.
Он только еще больше выпрямлялся с каждой рюмкой и бледнел.
- Да, это было прекрасное время нашей Франции, - со вздохом сказал
Леон, - а теперь огонь Парижа померк. Проклятые боши достаточно разреди-
ли парижан, и сейчас Париж город тоскующих женщин.
- Вы давно из Парижа? - спросил поручик.
- Не очень! В прошлом году, как раз в бошскую революцию. И мне стало
очень грустно. Веселье Парижа - траур, и сердце Франции под крепом.
- Да, грустно, - процедил задумчиво поручик и внезапно спросил. - Мои
беспутные приятели сказали, что вы приехали за вашей матушкой?
Леон Кутюрье вздохнул.
- О, да! Как ужасно, господин лейтенант, и я даже не знаю, где ее мо-
гила. Какие звери! Чего хотят эти люди? В варварской азиатской стране
водворить социализм? Безумие, безумие! Мы имеем пример нашей Великой Ре-
волюции. Ее делали величайшие умы в стране, которая всегда была светочем
для человечества. И что же? Они отказались от социализма, как от бесс-
мысленной утопии. А у вас?.. О, мой бог! Социализм у калмыцких орд? И
эти звери не щадят женщин! О, моя мать! Я слышу, она зовет меня к мще-
нию!
- Да, да. Ее расстреляли в чека?
Кутюрье кивнул головой.
- Вы теперь понимаете, какая отрада для меня, что этот негодяй арес-
тован!
- Дай папиросу, французик, - мяукнула неожиданно кошечка, свернувшая-
ся на коленях Леона. Ей было скучно слушать незнакомые слова.
- Я с большой нежностью вспоминаю Париж, - сквозь зубы выговорил Со-
болевский, - это было лучшее мое время. Молодость, энтузиазм и чистота!
Я любил литературу, эти сумасшедшие ночные споры в кабачках, где реша-
лись мировые проблемы слова, в дыму папирос, в тумане абсента, под визги
скрипок. И эти стихи, читаемые неизвестными юношами, которые назавтра
гремели своими именами по всему миру...
Поручик зажмурился.
- Вы помните это:
Hier encore l'assaut des titans
Ruait les colonnes guerrieres,
Dont les larges flancs palpitants
Craquaient sous l'essieu des tonnerres...
- О, я этого не понимаю... Я слаб в литературе. Моя область коммер-
ция!
Совсем стемнело. С дивана, из темноты, доносились заглушенные поцелуи
и взвизгивания. Поручик допил вино, еще побледнел.
- Пора, пожалуй, отправляться. Много работы.
- Вы, верно, очень устали?.. Вся ваша армия. Но это последняя уста-
лость героев. За вашими подвигами следит весь цивилизованный мир. Теперь
ваша победа обеспечена!
Поручик облокотился на стол и посмотрел в лицо собеседнику пьяно и
грозно.
- Да, скоро кончим! Надоела мелкая возня! После победы мы займемся
перестройкой России в широком масштабе!
- Как вы мыслите себе ваше будущее государство?
- Как?.. - поручик еще тверже оперся на стол. Леон Кутюрье увидел,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг