Борис Лавренев
РАССКАЗ О ПРОСТОЙ ВЕЩИ.
Кинематограф.
Улица... Рассвет...
На стене косо и наспех наклеенный листок...
-------------------------------
ЭКСТЕННОЕ СООБЩЕНИЕ.
Красные покидают город. Части
доброармии вступили в предместье.
Население призывается к спокой-
ствию.
-------------------------------
Мимо листка проходит запыленный красноармеец. Тяжело волочит винтов-
ку.
Видит листок...
... срывает с бешенством и внезапной злобой.
Губы его шевелятся... Ясно, что он с надрывом и длинно ругается.
Иностранец.
Зеркало в облезлой раме, с зелеными пятнами гнили на внутренней сто-
роне, треснуло когда-то пополам, склеивали его неумелые руки, и половин-
ки сошлись неровно, под углом.
От этого лицо резалось трещиной на две части, нелепо ломалось, и рот
растягивался к левому уху идиотской гримасой.
На спинке стула висел пиджак, а перед зеркалом брился человек в ще-
гольских серых брюках и коричневых американских, тупоносых полуботинках.
Голярня в пригородной слободке, между развалинами пороховых погребов,
была невероятно грязна, засижена мухами, пропахла самогоном, грязным
бельем и гнилой картошкой.
И такой же грязный и лохматый, не совсем трезвый, хохол, неизвестно
зачем открывший свое заведение в таком месте, куда даже собаки забегали
только поднять ножку, обиженно сидел у окна и искоса смотрел на странно-
го посетителя, пришедшего ни свет ни заря, чуть не выбившего дверь, от-
казавшегося от его услуг и на ломаном русском языке потребовавшего горя-
чей воды и бритву.
Пыльные стекла маленького окна вздрагивали ноющим звоном от прибли-
жавшегося орудийного гула, и при каждом сильном ударе брившийся погляды-
вал в сторону окна спокойным, внимательным серым глазом.
В алюминиевой чашке, в снежных комках мыльной пены, золотыми
апельсинными отливами блестели завитки сбритой бороды и усов.
Брившийся отложил в сторону бритву и намочил в горячей воде тонкий
носовой платок. Обтер и попудрил лицо, достав из брюк карманную серебря-
ную пудреницу.
Потрогал пальцем гладкие щеки и круглую ямочку на подбородке, и рот
его, твердо сжатый и резкий, вдруг расцвел на мгновение беззаботным ро-
зовым цветком.
Но окно опять заныло от орудийного удара.
Хозяин вздрогнул и, как бы очнувшись, сказал хрипло:
- Жарять!.. Зовсим блызко!..
- Comment?.. Что ви гаварит?
Иностранец быстро повернулся к хозяину и услышал обиженное ворчание:
- Що кажу?.. На ж тоби!.. Пьятдесят рокив казав - люды розумили, а
теперь непонятково!.. Христиане розумиют, а на бусурманина мовы не нахо-
ваешь!
- А! - протянул иностранец.
И к вящему изумлению хозяина вынул из кармана маленькую коричневую
аптекарскую склянку, откупорил ногтем глубоко увязшую пробку и вылил на
блюдце остро пахнущую жидкость. Намочил головную щетку и круглыми взма-
хами стал водить по прическе от лба к затылку.
Открыв рот, хозяин увидел, что намокавшие золотистые волосы потускне-
ли и медленно почернели.
Иностранец встал, вытер голову платком и тщательно расчесал пробор.
Пристегнул воротничок, завязал галстук и, когда надевал пиджак, услы-
хал нудный голос хозяина:
- От-то, оказия!... Що це вы з волосьями зробили? Чи вы мабуть кло-
вун, чи ще яке комедиянство?..
Иностранец легко улыбнулся:
- Ньет!... Я ньет клоун, я купца! Мой имь Леон!... Леон Кутюрье!
- Воно и видать, що нехристь!... И имя в вас не людское, а неначе со-
баче... Куть... куть! Скильки ще гамна на свити!...
И хозяин с презрением плюнул на пол.
Леон Кутюрье снял с вешалки легкое пальто, нахлобучил на затылок ко-
телок и сунул в руку хозяину крупную бумажку.
Хохол захлопал ресницами, но, прежде чем он опомнился, иностранец был
на улице и зашагал вдоль садовых заборов к городу, из-за далеких труб
которого рачительным и румяным хозяином скосоурилось солнце. Хозяин не-
доуменно смял деньги, мелкие морщинки его щек скрестились лукавой сет-
кой, и он хитро посмотрел в окно.
Качнул лохматой головой и произнес веско и ясно:
- Неначе скаженый!...
"Au revoir, храбру jeune homme!"
Был погожий и теплый предосенний день.
Леон Кутюрье беспечно пошел по тротуару в том же направлении, в кото-
ром двигались кучки муравьившихся людей.
За широким раскатом настороженно опустелой улицы открылся старый
парк, над сбегавшим вниз обрывом, а под ним лениво лизала пески и ржавые
глины обмелевшая, зеленоватая река.
Над самым обрывом белесой лентой легла аллея, огороженная чугунной
резной решеткой, осененная столетними широколапыми липами.
Решетка взбухла грузом прижавшихся и повисших на прутьях человеческих
тел.
На другой стороне реки, в заречье, покрытом прожелтью камышей, изре-
занном синими червяками рукавов, по узкой гати двигались кучки крохотных
рыжих букашек, поблескивая по временам металлическими искорками.
Когда Леон Кутюрье, беспрестанно извиняясь, приподымая котелок, про-
тиснулся к решетке, издалека, слева, оттуда, где был вокзал, тяжко и
надсадисто грохнули четыре удара, высоко вверху запел звоном и визгом
разрезанный воздух, и над далекой гатью, на синем мареве сосняка, вспух-
ли четыре белых клубка.
Ахнула общей грудью облепленная людьми решетка:
- А-аах!...
- Перелет, - сказал крепкий и уверенный голос.
Но не успел еще кончить слова, как взвыл снова воздух, и белые клубки
повисли над самой гатью, закутав ее плотной пеленой.
- Вот это враз!... Чисто сделано!
Рыжеватый и плотный в золотом пенсне, стоявший рядом с Леоном Ку-
тюрье, плотоядно облизнулся.
Стало видно, как засуетились на гати рыжие мураши.
- Ага, не нравится! Попадет сволочам!
- Жаль, удерут все же!
- Ну, не все!.. Многие влипнут!
- Молодцы корниловцы!...
- Всех бы перехлопать!.. Хамье, бандиты проклятые!
Шрапнельные разрывы учащались, ложились гуще и вернее. Пожилой чело-
век в широком пальто, стоявший об руку с хорошенькой блондинкой, повер-
нулся к Леону Кутюрье.
- Как это называется... вот чем стреляют?
- Шрапнель, мсье!... Такой трубка, который имеет много маленька
пулька. Очень неприятн! Tres desagreable!
Старик опять впился в горизонт. Блондинка, распушив губы и взмахнув
обещающе длинными ресницами, улыбнулась Леону Кутюрье.
- Это картечное действие? - спросила она, видимо радуясь и гордясь
специальным термином.
- Oui, madame! Картешь!..
Леон Кутюрье прикоснулся к котелку и отошел от решетки. Оглянувшись,
увидел разочарованный взгляд, весело послал воздушный поцелуй и пошел по
аллее, сбивая тросточкой мелкую гальку.
Спустился по песку к воротам, на которых тусклым золотом сверкал им-
ператорский, распластавший геральдические крылья, орел. Обе головы ему
сбили камнями досужие мальчишки.
Очутившись на улице, направился к спуску в гавань, но услыхал сзади
переплеск криков: "... смотрите!... едут!..." и звонкий грохот копыт
мчащихся лошадей.
Леон Кутюрье остановился на краю тротуара и взглянул вдоль улицы.
Высоко взбрасывая белощеточные ноги, брызгая пеной с закушенного
мундштука, впереди разъезда кавалерии, коней в тридцать, летел золотис-
то-рыжий, почти оранжевый, английский скакун, легко неся седока.
Молодой, разрумянившийся от скачки, азарта и хмеля удачи, тонкий офи-
церик держал в опущенной руке обнаженную шашку, и за его спиной вихрем
метались длинные концы белого башлыка.
Он резко посадил коня на задние ноги у фонарного столба, прислонясь к
которому стоял Леон Кутюрье, и оглянулся, как будто ища нужное лицо на
тротуаре.
Очевидно, спокойная поза иностранца и хороший костюм произвели на не-
го должное впечатление и, перегнувшись с седла, он спросил:
- Милостивый государь! Какая самая краткая дорога к пристаням?
Леон Кутюрье восторженно улыбнулся:
- O, mon lieutenant! Ви видит эта улиц? Ездиль до перви поворот эта
рука... a droite! Там будет крутому спуску вниз, и ви найдет пристань!
Офицерик отсалютовал шашкой и спросил еще:
- Вы иностранец?
- Oui, monsieur! Я француз!
- А, союзник!... Да здравствует Франция! Напишите в Париж, мсье, что
сегодня мы вдребезги раскатали краснопузую сволочь. Скоро Москва наша!
Леон Кутюрье восхищенно прижал руку к сердцу:
- O, mon lieutenant! Русску офисье... это... это le plus brave! Мар-
шаль Фош сказаль - русску арме одни голи куляк разбиваль бошски пушка, -
закончил он, с еле уловимой иронией.
Офицерик засмеялся: - Merci, monsieur!
Обернулся к отряду:
- За мной!.. Рысью... ма-арш! - и копытный треск пронесся по граниту
к спуску.
Леон Кутюрье приветственно помахал вдогонку тростью и отправился
дальше. На углу он остановился у разбитой витрины заколоченного магази-
на, оперся на ржавые перила и внимательно начал разглядывать валявшиеся
на запыленных полках остатки товаров.
Поднял руку и с неудовольствием заметил, что манжета закраснела по
краю пятном ржавчины.
- Sacrebleu! - сердито сказал француз и, вынув из кармана носовой
платок, начал старательно стирать ржавчину.
До вечера, лениво и бесцельно, бродил он по улицам, встречая конные и
пешие части входящих добровольцев, помахивая тросточкой и котелком, лю-
безно улыбаясь, впутываясь в ряды пехоты, разговаривая с солдатами и
офицерами, поздравляя с победой, кланялся, шаркал ножкой.
Лицо у него было милое, глуповато восторженное лицо фланера парижских
бульваров, офицеры и солдаты катались со смеху от его невозможного выго-
вора, но француз не обижался, смеялся сам, суетился и только по временам
его, видимо, беспокоило пятно на манжете, потому что он часто вынимал из
кармана платок и с французскими ругательствами яростно стирал злополуч-
ную ржавчину.
День уплывал за заречные леса. Вместе с влажной свежестью обыватели
попрятались привычно по домам, - из боязни налететь на пулю нервного ча-
сового или нож бандита.
Крепкие каблуки Леона Кутюрье застучали по пустынному переулку.
Издали француз увидел отяжелевшие светом окна особняка, принадлежав-
шего богачу помещику, лошаднику, и занятого при красных под райком пар-
тии.
У подъезда угрюмо стыл громадный "Бенц", и на подушках автомобиля
спал усталый шоффер.
На ступенях крыльца, вытянувшись и застыв, воплощением простой нерас-
суждающей силы, стоял часовой юнкер. На рукаве шинели в сумерках чуть
виднелась сломанная углом красно-черная ленточка.
Леон Кутюрье поровнялся с окнами и увидел, как по комнате прошли,
оживленно жестикулируя, два офицера.
Он остановился, чтобы рассмотреть лучше, но услыхал хлюпающий звук
вскинутой на руку винтовки и жесткий крик:
- Нельзя!... Проходи!...
Кутюрье шагнул вперед.
- Нишево, господин сольдат!.. Я мирна гражданин, иностранец, если
позволит! Леон Кутюрье! Мне иметь удовольствие поздравить православни
армия с победа.
В голосе француза было такое обезоруживающее простодушие, глуповатое
и ласковое, что юнкер опустил винтовку.
Француз стоял в полосе света, бившего густой сметанной белизной из
окна, с котелком на затылке, расставив ноги, приятно улыбаясь, и пока-
зался юнкеру похожим на веселого героя экранных проказ Макса Линдера,
над лицами которого юнкер беззаботно смеялся в те дни, когда его рука
предпочитала сжимать не тяжелый приклад, а нежную руку девушки в тишине
темного кино.
Но все же он строго сказал:
- Хорошо, мсье! Но проходите! С часовым говорить нельзя!
- Mille pardons! Я не зналь! Я не военна!... Ви наверно сторожит
большая пушка?
Юнкер хохотнул:
- Нет!.. Здесь штаб командующего! Но проходите, мсье!
Леон Кутюрье отошел. Пройдя особняк, оглянулся. Неподвижная фигура
юнкера высилась бронзовой статуэткой на ступенях. На тонкой полоске шты-
ка играл серебряный холодноватый блеск.
Француз снял котелок и крикнул:
- Au revoir, господин сольдат! Я очень льюблю храбру русску jeune
homme!
Манжета.
Васильевская улица была тихой и сонной, утонувшей в старых садах, из
которых выглядывали низкие особнячки.
За две недели до вступления белых, в квартиру доктора Соковнина
въехала по ордеру жилотдела, заняв две комнаты, артистка Маргарита-Анна
Кутюрье.
Мадам Соковнина вначале освирепела:
- Поселят такую дрянь, а потом разворует все вещи и уедет. И жало-
ваться некому!
И, злясь на жилицу, избегала встречаться с ней и не кланялась.
Но артистка не только ничего не вывезла, но еще привезла рояль и нес-
колько кожаных чемоданов, набитых платьями, бельем и нотами.
У нее оказалось прекрасного тембра драматическое сопрано, сухой ме-
дальный профиль, холеные руки и великолепный французский выговор.
А когда, однажды вечером, она спела несколько оперных арий, спела,
мощно бросая звуки, свободно и верно - лопнула пленка человеческой враж-
ды.
Докторша вошла в комнату жилицы, восхитилась ее голосом, разговори-
лась, предложила столоваться у них, а не портить себе здоровья советским
питанием, и Маргарита Кутюрье стала своим человеком в семье Соковниных.
Мадам Марго пленила хозяев тактом, прекрасными манерами и восторжен-
ной и нежной любовью к мужу, застрявшему с весны в Одессе, которого Мар-
го ждала с приходом белых.
В этот тревожный день, после стрельбы, конского топота и людской мол-
ви по всполошенным улицам, мадам Марго вернулась к чаю возбужденная и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг