шло хорошо: и золото из меди вываривалось, и новые водоотливные колеса
вертелись...
Однако если общиннику будет в два раза легче поливать, разве он
станет в два раза больше сеять? Нет, он будет в два раза меньше
работать.
И вот, когда последние проявления непочтительности были
истреблены, инспектор Шайшорда подал доклад. "Нынче в государстве мир,
механизмы же родятся от войны и корысти отдельных лиц, а рождают
народную леность...". В результате доклада государь изволил запретить
недобросовестные изобретения.
После этого некоторые книги попали в государеву сокровищницу, как
и все редкостное. Однако Даттам и Арфарра, по ходатайству Харсомы,
имели доступ в Небесный Сад. Ходили туда каждый день: книги - плод
проклятый: сколько ни ешь - все голоден.
Трое друзей были совершенно неразлучны. Ели вместе, спали вместе,
вместе ходили в веселые переулки. Даттаму как-то раз понравилась
барышня Харсомы, тот немедленно уступил ему барышню, и еще два месяца
платил за домик, где она жила. Вообще у Харсомы денег было удивительно
много, гораздо больше, чем полагалось дальнему родственнику
императора.
* * *
Как-то Харсома показал Даттаму бумагу о делах, творящихся в
Варнарайне. Сообщалось, что некто Хариз, доверенное лицо наследника,
даром велел цеху кузнецов отделать его новый загородный дворец,
угрожая в противном случае снизить расценки и довести цех до полной
нищеты. А спустя два месяца тот же Хариз подал заявление о том, что-де
баржа, груженная светильниками для столицы, утопла. Кузнецам из-за
этого не выплатили денег за светильники, а между тем светильники и не
думали утопать, - они были тайно выгружены в одном из поместий
наследника, а баржу затопили пустую, чтобы скрыть казнокрадство.
Назывались также имена девиц, которых Хариз держал у себе на подушке,
стращая их арестом семьи.
Даттам изумился:
- Как это к тебе попало?
Харсома махнул рукой:
- На жалобном столбе висело... Это правда, что тут написано?
- Да откуда же я знаю? - изумился Даттам, - хоть писал-то кто?
- Да дядя твой, голова твоя соленая! Что он за человек? Это
правда, что он поссорился с Харизом из-за взятки? Сам - умелец все
пять пальцев в масле держать... Что это за история с ушками
треножника?
Но Даттам об ушках треножника ничего не знал.
Его интересовали лишь механизмы - числа, обросшие плотью. Любил он
их за то, что, если что-то не так, - можно было разобрать на части и
переложить по-правильному. А мир механизмом не был, и потому Даттама
не занимал. Черна ли, бела ли душа правителя - Даттаму, увы, было все
равно. Он думал так: черной ли, белой краской выкрашу я модель, -
разве изменит это свойства и связи?
- Да не знаю я ничего, - пробормотал Даттам.
- Ну, - сказал с досадой Харсома, - ты, Датти, право, не человек,
а канарейка, - если тебя не кормить, так с голоду у корма умрешь! Это
правда хоть, что дядя твой очень влиятелен среди черни? Чуть ли,
говорят, не пророк?
- Да что такое пророк?
- Если человек лжет другим, а сам про себя все знает, его называют
обманщиком, - пояснил Харсома, - а если он лжет другим и верит в свою
ложь сам, его называют пророком.
Даттам после этого останавливался у жалобных столбов доклада нигде
не видел.
* * *
Даттам сделал механический гравировальный станок и по рекомендации
Харсомы принес его одному человеку. Это оказался тот самый
императорский конюший Арравет, который вместе с Рехеттой лазил по
заброшенным шахтам.
Арравет обрадовался.
Конюший Арравет тоже был в некотором роде колдуном: дом, где он
жил, в земляном кадастре значился частью государева парка. А
приглядишься: высятся стены там, где по описи пустошь для выездки
лошадей, резные перила соткутся над призрачным озером... и я так
скажу: если всякая магия, помимо казенных чародеев, черная, то и это
черная магия.
Арравета называли одним из самых богатых людей империи. Однажды
поймали вора, который показал, что унес у Арравета двадцать тысяч.
Арравет, конечно, отперся: "Я - мелкий чиновник, откуда у меня такие
деньги?" Наутро вора нашли в городской тюрьме задохнувшимся.
Арравет стал печатать на станке ходовой товар, - городские истории
и непристойные картинки, причем прямо приспособил под это официальный
цех.
О том, что количество труда в гравюре теперь уменьшилось, не
доложили, справедливую цену нарушили, деньги разделили между
сообщниками, - разве может все это хорошо кончиться?
Харсома, увидев картинки, расхохотался, и тут же закричал Даттаму,
что пойдет в веселый дом и не успокоится, пока не перепробует каждой
позиции. Арравет дал Даттаму и Харсоме целую кучу денег, да-да,
прямо-таки мешок. Даттам поблагодарил Харсому и сказал:
- Сдается мне, что если бы не ты, я бы ни гроша не получил от
такого человека, как Арравет.
* * *
Записные книжки Даттама в это время были наполнены рисунками и
чертежами. В них были военные повозки с приделанными к ним мельничными
крыльями, движимыми ветром, и с хитроумной системой трансмиссии к
колесам; была лодка, в которой весла были заменены пропеллером,
вращаемым двумя лодочниками, мосты, в которых настил покоился не на
сваях, а плавал на бурдюках с воздухом, - Даттам услышал, что варвары
переправлялись через реки на мехах, и попытался рассчитать количество
воздуха и выдерживаемый им вес; было изображение вечного двигателя со
ртутью в семи подвешенных к колесу мешочках - этот двигатель Даттам
срисовал с манускрипта в Небесной Книге, но двигатель не работал. Была
там и осадная башня с движущимися лестницами-платформами, которые сами
поднимали солдат кверху. Эту башню Даттам придумал сам.
Больше всего было набросков касательно машины для откачки воды из
глубоких штолен. Арравет часто говорил о том, что такая машина ему
очень нужна, потому что в стране мало железа сверху и много - внизу. В
государственных рудниках воду откачивали с помощью древнего винта,
изобретенного еще десять династий назад. Этот винт вращает под землей
слепой осел или штрафник, а люди выливают в винт бадейки. Арравет
такой винт использовать не мог. Во-первых, это стоило бы слишком
дорого, во-вторых, Арравет и так боялся ареста, а если спустить сотню
неквалифицированных рабочих под землю, только чтобы они черпали воду -
как есть донесут!
За два месяца до экзаменов Даттам принес Арравету модель машины
для откачки воды и показал, как та работает.
* * *
Несколько раз Харсома приносил к своему другу разные документы.
Требовалось совсем немного - вытравить кислотой имя или цифру, и
вписать другую, или состарить бумагу или шелк до подходящего возраста.
Даттам с досадой спросил:
- Почему ты не просишь об этом Арфарру? Он знает химию куда лучше
меня!
- Арфарра прекрасный человек, - ответил Харсома, - но он способен
с этакой бумагой отправиться прямо к "желтым курткам", да еще и будет
всю жизнь гордится своей верностью правопорядку.
* * *
За месяц до выпускных экзаменов надежный гость передал Даттаму
письмо от дяди. Отец Даттама умер, и было много хлопот с
виноградником, купленным в Нижнем Городе на имя жены. Харсома
выхлопотал Даттаму отпуск, и тот поехал в Варнарайн, но к его приезду
все уже уладили.
В эту поездку даже Даттам увидел, что влияние Рехетты сильно
выросло. Так получилось, что он единственный из старшин цехов
осмелился сцепиться со сворой наследника, и от этого имя его гремело
весьма широко. Строгостью своей жизни он вызывал почитание народа, чем
и пользовался для нападок на вышестоящие власти. Алтари патрона цеха,
небесного кузнеца Мереника, стали появляться в самых разных уголках
провинции.
Несколько гулящих девиц сожгли свои наряды и стали вести святую
жизнь из-за проповедей Рехетты, и в числе их была любовница
наместника; это рассердило наместника до крайности.
В честь Даттама Рехетта устроил молебен. Закололи барана,
накормили Небесного Кузнеца запахом и огнем, оставшееся съели сами.
Даттам от имени Арравета предложил мастерам из цеха использовать свой
гравировальный станок, но те решительно воспротивились.
- И думать не смей об этих станках, - заявил один из мастеров. Наш
цех сейчас враждует с людьми экзарха. Если они прознают об этих
станках, они тут же навяжут их нам, чтобы испортить цену и прогнать
половину мастеров за ненадобностью.
А дядя Даттама насупился и сказал:
- Нынче в Варнарайне души чиновников почернели от алчности, а зубы
народа почернели от лотосовых корней. Люди наследника, как оборотни,
пьют кровь народа и сосут его мозг. В почетной охране наместника - две
тысячи головорезов, рыщут по деревням и понуждают людей усыновлять
чиновников... Луга и поля исчезают из земельных списков, общие амбары
пустеют, и народ, будучи не в состоянии прокормиться, вынужден
заниматься торговлей. Скоро в Варнарайне не останется свободных людей.
Увы, страшно подумать, - что будет после смерти государя?
И, взяв модель из рук Даттама, спалил ее в жертвенном костре
небесному кузнецу Меренику.
Вечером дядя спросил племянника:
- Говорят, в столице ты связался со скверными людьми, которые
делают деньги в обход государства?
- Я изобретатель, - сказал Даттам, - и если выйдет так, что мои
изобретения нужны только бесам, я буду работать на бесов.
* * *
На следующий день Даттам пошел заверить подорожную. Казалось бы -
пустяковое дело, а чиновники в управе вдруг стали кланяться, как
болванчики, и отвели Даттама в кабинет ко второму секретарю
наместника, господину Харизу.
Ах, какой кабинет был у господина Хариза!
Яшма тушечницы белая, как бараний жир. Стол в золоте, на стенах
гобелены, на гобеленах красавицы, от которых рушатся царства, перед
гобеленами столик в золоте и нефрите, вино и фрукты, черепаховая
шкатулка с благовониями: все, знаете ли, совершенно неподобающее чину
и присутственному месту. Надо сказать, что Хариз был тот самый
чиновник, который много нажился на Государевом Дне, но благодаря своей
матери-колдунье избегнул правосудия.
Сели, стали беседовать. Хариз все знал о Даттаме: поздравил его с
успехами в учении, - будущий, как говорится, опора трона, слуга
народа, - и вдруг вынул из черепаховой шкатулки часы-яичко.
- Какую, - говорит, - гадость написали: будто вы эти часы сделали
в насмешку. Мол, епарх отдает деньги в рост. Часы считают время, а он
на времени наживается: и то, и другое неправильно...
Даттам побледнел и стал глядеть на гобелены. Говорили, будто Хариз
решает за наместника все дела, городскому судье протоколы приносит на
подпись пачками, а допрашивать любит прямо рядом с кабинетом, за
красавицами, от которых рушатся царства. А господин Хариз взял персик
и стал очищать кожицу. О слушатель! Разве справедливый человек, когда
зубы крестьян почернели от весенних кореньев, будет есть тепличный
персик?
- А что вы, - спросил секретарь Хариз, - думаете о механизмах
вообще?
Даттам ответил:
- Разве можно улучшить совершенное? Государь установил церемонии,
расчислил цены, учредил цеха и села. Если бы государству требовалось
вдвое больше, скажем, фарфоровых ваз, то людей в фарфоровом цеху было
бы вдвое больше, или работали бы они не треть дня, а две трети. Но
государство заботится не о вещах, а о людях, которые делают вещи. Если
ныне удвоить производительность труда, то куда же деть лишних рабочих?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг