поболее урвал, с добычей обратно в лес подавался. Тут тебе и твой мор, и
твой глад начался. Все богов своих позабыли, дела-ремесла побросали; детей
рожать, и тех перестали. На этой вот горе храм стоял, сохранялся в нем
полный список "Дления Дней"... Все погибло.
- Но не навечно же!
- Не то теперь. Народишко серый, старинный язык возвышенный и тот
позабыл. Как жизнь налаживаться начала, все аманты окрестные собрались на
Тридевятное Судбище и порешили: никогда более уставленного порядка не
менять, двум амантам за третьим следить, каждому становому жителю и
простолюду окольному своего бога иметь; кто без бога - не человек, а
скотская сыть. Кто закон сей нарушит, Девятному Судбищу подлежит.
Харр невольно покачал головой - детишки, детишки, славные вы мои лучники,
надо бы до вас добраться, пока вы беды не натворили... Ну да теперь ему у
м'сэймов задерживаться незачем. Пока до Зелогривья добредет, уж и папашей,
поди, станет. Дважды притом. Так что пора.
- Что-то не так? - быстро спросил обережник, зорко следивший за каждым
движением своего собеседника.
- Да вот мне подумалось, что по этому-то закону аманты не слишком должны
обрадоваться, ежели ваш Неявленный снова на землю ступит. Он ведь будет един
для всех, а аманты, сам говоришь, пуще смерти теперь боятся единой власти.
- Людская власть - над телом, богова - над сердцем, - строго возразил
м'сэйм. - Не путай. В "Длении Дней" сказано, что Неявленный почитает власть
амантову непреложной и вечной, но сам он владычествует всем сущим.
- Не понял, - сказал Харр.
- Тупой ты, однако. Аманты всеми делами становыми распоряжаются; бог же
единый требует, чтобы дела эти были праведны.
- А если - нет?
- Покарает.
- Выходит, он выше всех амантов, выше Тридевятного Судбища?
- Так было, так есть и так будет.
- Ну так хрен они это потерпят!
Обережник резко наклонился вперед, глаза его снова сверкнули
металлическим оружейным отблеском:
- А ты знаешь, сколько тут у меня в Предвестной Долине собралось
м'сэймов? И каждый день прибывают все новые и новые. Как только
Неявленный...
- Вот именно: как только, - перебил его Харр. - А ты не боишься, что это
самое "как только" наступит не завтра? И не через день? И не через год? А
людишки все прибывают, их занять нужно, безделье - оно смутные мысли
порождает...
- Чтоб жилье справить да прокорм достать, и все это голыми руками - нет,
на безделье сетовать не придется.
- Ах, вот почему ты им железа в руки не даешь. Мудро. Да, тогда с руками
бездельными мороки нет. Другая беда: помирать они начнут. И не просто так, а
в надежде своей обманутой. Ждали-ждали, да так и не дождались. А взамен что?
Тюря зерновая да бормотун косноязычный на закате. Смотри, побегут вспять, и
это уже бесповоротно. Одно дело - не чтить Неявленного вовсе; совсем другое
- сперва поверить, а потом веру эту утратить. Смекаешь? Вера - как костерок:
подкармливать надо.
- Вот потому... - голос молодого м'сэйма зазвенел, сам он распрямился и
подался вперед, точно хотел сорваться с места - но овладел собой, слова
снова зазвучали сухо и бесстрастно, точно стук деревянных ложек. - Ты
спрашивал меня о кружалах окаменных, о том, что уцелело из списков,
сделанных много позднее с болотных листов Звериловой братии. Так вот: все,
что сохранилось, - здесь, у меня. Насколько я понимаю, это - половина того,
что со звуков гласа божественного было написано.
- А найти остатнее возможно?
- Нет. И времени - в обрез.
- И намеков никаких, что там сказывалось?
- Это известно. И не кому-нибудь, а самому Звериле-Великосвятному божий
глас поведал, какова награда праведникам после смерти. Попадут-де они в
застолье изобильное и бесконечное, будут слушать рокотаны сладкозвучные... И
узрят они бога...
- В каком это образе, интересно?
- Сказал же я - нет про то записей, а пустым словам верить нельзя: все
переврано. Кто про пир городит, кто про озера с островами плавучими, кто про
сады висячие... И все врут нескладно, незавлекательно.
- А ты чего хочешь?
- Мне известно доподлинно - певец ты и придумщик, охмуряющий народ своими
песнями да небывальщинами (и откуда это он узнал? Здесь, в Предвестной
Долине, Харр об этом и словом не заикнулся!). Так вот: сложи мне песнь
доселе неслыханную о блаженстве вечном, что ждет каждого праведника,
верующего в приход Неявленного. О дарах несметных, ему уготованных; о
дворцах окамененных, для них распахнутых, о воле безошейной, телесам
дарованной, о девах полногубых, неперепоясанных...
- Хм... - недоверчиво произнес Харр.
- И о девах тоже - там, за смертной чертой, все можно. Ты слушай меня!
Сложишь песнь яркую, как семь радуг, друг на дружку наложенных, и такую
призывную, чтобы каждый мой м'сэйм за блаженство это обещанное послесмертное
добровольно бросался бы хоть на меч, хоть в костер. Я дам тебе рокотан
чудозвучный, будешь петь ты на каждом холме, а когда ступит на землю
Неявленный, мы предстанем пред ним - я первый, а ты - второй. Из толпы
великой - второй! И еще я скажу тебе... - голос м'сэйма понизился до шепота,
хотя кто мог услышать - любое слово так и оставалось погребенным в
подземелье этом подгорном. - И еще на листах тех значится: недолги будут дни
бога единого на земле нашей. Ты про это не пой, этого не надобно... Только
после ухода его останутся боговы споспешники, слава о коих пребудет уже до
скончания рода людского. И первым среди них буду я! Ты - вторым.
Ну вот теперь действительно было сказано все. И пора было смазывать
пятки. А то ведь и вправду будут водить его, точно зверя ручного на цепочке,
от холма к холму, а он ежевечерне будет врать им про долю лакомую,
загробную,
А ведь на Тихри родимой каждый ребенок знает: после смерти ледяные
просторы, где лишь темень и безмолвие... Он глубоко вдохнул нездоровый,
промозглый воздух, прямо-таки осязаемо ощутил едкое отвращение ко всякой
лжи.
- Вот что я скажу тебе, ты, первый споспешник Неявленного, - проговорил
менестрель снисходительно. - Может, и невдомек тебе, но песни ведь по заказу
не пекут. Чать, не мясной пирог. Чтобы песнь сложить, надо знак получить
нежданный: то ли закатный луч, то ли приветный взгляд... иной раз мужичонка
проползет толстопузенький, в дымину полосатую пьяненький, - на него глядючи,
припевка застольная сама с языка соскакивает. Так вот. Есть у меня на родной
дороге пословица: сколько девка огурчиком ни балуется, а без мужика дите не
родится. Понял?
По окаменелому лицу молодого м'сэйма Харр прочитал, что тот ничего не
понял. Ну что с него возьмешь - тупой, видно, за всю свою жизнь двух строк
складных да напевных не сложил, тем более что на этой убогой землишке и
петь-то одним амантам дозволено.
- Ты прости, я тебя обнадежить понапрасну не хотел. Вот ежели бы мне
видение какое нежданно случилось, или знамение, или самого твоего
Неявленного я повстречал - может, тогда... Между прочим, когда он явится,
его Неявленным уже и называть-то будет как-то несоответственно. Об этом тоже
в листах болотных и намека нет?
- Когда он придет, имя ему будет - Осиянный, - сухо и надменно
проинформировал его м'сэйм. - Ежели переложить его со старинного языка на
наш говор. Но ты наболтал слишком много лишнего, а прямого ответа не дал:
согласен ты или нет?
Харр устремил на него тоскливый взгляд:
- Нет, человече, нет. Я - птица лесная: в неволе не пою и не размножаюсь.
Так и передай своему Наивершему, ежели ты не от себя говорил, а им послан
был. И пойду я.
Впервые за всю беседу обережник дернул углом суховатого рта - видно,
такая уж у него была улыбка.
- А ты все-таки глупее, чем я полагал. Не понял, что я и есть Наиверший.
Что ж, ступай.
Харр виновато развел руками - разочаровал, мол, так не обессудь. Насчет
Наивершего он давно догадывался, но виду не подавал, чтобы не портить
иллюзорного равенства в беседе. Поднялся.
- Только подай мне мой пояс, - как бы мимоходом бросил Наиверший.
Харр сделал несколько шагов вперед, наклонился, скрывая усмешку; ох,
Наиверший, напрасно ты меня за полудурка держишь. Сидишь вроде бы спокойно,
а ноги выдают, ишь как икры-то напряглись. Не отпустишь ты меня
подобру-поздорову, слишком много меж нами наговорено. А обрадовался-то,
обрадовался! На м'сэймах своих дрессированных силушку не покажешь, кулаками
не помахаешь - нельзя, рожу постную надо блюсти; а со мной вот поиграться
вздумал. Только не все ты про меня слыхал - видно, не знаешь, что такое
строфионий удар...
Он распрямился, держа в руках шершавую змеиную кожу, и в тот же миг
Наиверший сунул руку под кресло и вроде бы схватился за какую-то палку -
этого Харр уже разглядеть не успел, потому что пол под ним вдруг
расступился, и последнее, что он заметил, был голубоватый мерцающий обруч,
засиявший у м'сэйма над головой.
XI. Назад и выше
Харр прерывисто, всхрапывая, потянул в себя воздух - ну и вонища, вот
откуда, значит, смердело. Потянулся к виску, где мозжила глухая боль, -
шишки пока не было, значит, без памяти он пробыл совсем недолго. Тихонечко
приподнял ресницы.
Белесая вогнутая стенка. Колодец, значит. Серое окаменье прорезано
длинными трещинами, но и они замазаны гладко, хоть и разными цветами, - с
одного взгляда ясно, что даже ногтям не за что уцепиться. Глубина...
Он слегка приподнял голову и увидел носки сапог, выступающие за срез
колодца. И м'сэйма, в выжидательной позе замершего на самом краю. Если резко
выпрямиться, подпрыгнуть... Все равно не достать. Пожалуй, на длину меча
высоты не хватит. Что же еще? Думай, менестрель, думай... Убивать тут не в
обычае, но почему бы им не пустить к нему змейку вороную - пусть, мол, гад
подкормится. Вот и пояс чешуйчатый рядом валяется, на земле неокамененной. А
странная землица-то в буграх твердокаменных да трещинах узких. Нет, не о том
надо думать, промелькнула же какая-то шалая мысль, когда пояс змеиный
увидел...
- Очухался, - донесся голос сверху.
Думай, менестрель, думай.
- Ты сам, я вижу, не больно-то по-господски выражаешься, - негромко
заметил Харр, чтобы протянуть время.
- Сам говорил - с кем поведешься... Ну как, решения не переменил?
- Думаю.
А что думать? Теперь, сложи он хоть дюжину песен, отсюда его живым не
выпустят. Первому второй не нужен, второй слишком близко к его спине стоять
будет.
Лампа, висящая точно над серединой колодца, освещала смуглое лицо
верховного м'сэйма, и он щурился, отчего уголки его глаз, приподнятые над
скулами, еще выше взлетали к вискам.
- Долго лапу-то не соси, - посоветовал он чуть ли не дружески, - а то
скоро первый весенний гром прогремит. Видал камень на вершине холма? А
копье, из него торчащее, приметил?
Харр не отвечал - непонятно было, к чему все это Наиверший рассказывает,
а ему надо было думать, не отвлекаясь.
- Нелюбо железо Неявленному, нелюбо. А чтобы м'сэймы мои убедились в этом
воочию, повелел я всем на погляд эту железину водрузить. И - хочешь верь,
хочешь не верь, - но все молнии, что Неявленный, на грехи человеческие
гневаясь, из туч мечет, прямехонько в копье это железное въяриваются.
Ох и не хочет пошевеливаться головушка ушибленная! Ведь мелькнуло же
что-то при виде пояса змеиного... А тут еще м'сэйм мозги пудрит своими
байками...
- Да ты меня слышишь? - обеспокоился вдруг Наиверший.
- Слышу, слышу. Валяй, трави дальше (мне думать надо, думать...). Только
кинул бы сюда соломки, больно жестко тут.
- А это земля оплавленная, - как-то радостно проинформировал его м'сэйм.
- Не сказал я тебе, что лампа-то висит на конце копья того. И прямехонько
над тобою. Саму светильню я, конечно, сниму, память все-таки о доме. Но как
гроза подойдет - не взыщи: первая же молния по копью скользнет вниз и - в
тебя. Мы никого не убиваем, рыцарь ты мой певчий, то гнев божественный.
Певчий рыцарь... И это ему, оказывается, ведомо. Все уступы слухачами
своими наводнил, трепло гуково, паразит м'сэймов. И сейчас мысли путает,
сосредоточиться не дает. И отпустить его нельзя: чует сердце, что сам же он
и подсказку кинет, как из колодца этого выбраться...
- Ладно, - примирительно проговорил Наиверший. - Пока тучи еще не
собрались, дозволю тебе посидеть со светильником. Может, так тебе легче
будет песню складывать. А я покуда...
- Что, с холма поглядишь, не пожаловал ли твой Неявленный? Не дождешься!
- сорвался, не выдержав, узник. - Вот тебе мое слово вещее: не видать тебе
его, как собственной задницы! Не придет он! Не придет!!!
- Врешь! - загремел м'сэйм, оскаливаясь. - Человек без бога истинного
прожить может, а весь род людской - нет! Потому и придет он неминуемо,
узнанный или неведомый, в славе или в бесчестии, в богатстве или в скудости,
гонимый или возвеличенный - он придет!
Видно, не свои слова выговаривал м'сэйм - только письмена мудрые,
старинные могли звучать так пылко и возвышенно, что несчастный пленник не
нашелся - да и не захотел на них возразить.
- И я выйду навстречу ему и стану пред ним...
Молния - не грозовая, смертоносная, а благодатная зарница ну просто
смехотворной по своей простоте догадки сполоснула пожухлые было мозги Харра.
Слава Незакатному!
- Складно чешешь, - примирительным топом проговорил он, - Только притомил
ты меня. Голову я зашиб, а ты песен просишь... Отдохну я малость, с твоего
разрешения.
И он принялся расстегивать свой кафтан. М'сэйм взирал на него без опаски
- знал, что проворные ладошки его холуев ошлепали каждую пядь одежды
чернокожего неофита и оружия под ней оказаться никак не может.
- Ты ступай пока, - угасающим голосом пробормотал Харр, развязывая пояс.
- Только скажи мне последнее: как вы называете свою землю - всю, от восхода
до заката?
- Это-то тебе зачем?
- Чтобы в песню вставить...
- Так и называем: Вся Земля. На старинном наречии - Ала-Рани, - кинул
сверху м'сэйм, точно подачку.
Харр привалился спиной к осклизлой стенке, прикрыл глаза;
- Песни-то порой во сне приходят...
Замер.
Наиверший постоял еще немного, потом удовлетворенно хмыкнул, и Харр
услышал его удаляющиеся шаги. Раз, два, три, четыре...
Пальцы менестреля бесшумно делали свое дело.
Четыре, пять, шесть... Готово. Шесть, семь...
- Эй, твоя милость! - шаги замерли. - А если сейчас тебе первые строки
пропою - ужин мне добрый обеспечишь?
Шаги повернули обратно - семь, шесть, пять...
- Наклонись только - осип я от сырости, голос сорву...
Широкоскулое, торжествующе ухмыляющееся мурло не успело заслонить собой
лампу - по-змеиному свистнула веревочная петля, захлестывая шею, и со
сдавленным храпом м'сэйм повалился в колодец.
- Со свиданьицем! - поздравил его по-Харрада, для верности врезая ему
между глаз.
Пленник пленника обмяк и не брыкался.
Перво-наперво надо было снять с него и обмотать вокруг себя незаменимую
свою тонкую веревку - вот ведь как, порой дороже меча оказывается! Заткнуть
своим кушаком маленький узкогубый рот. Заломить назад руки и крепко связать
их змеиным поясом (у, строфион тебя в зад, надо бы наоборот!). Стащить
сапожки - нельзя путать ноги поверх сапог, так легче освободиться - и,
оборвав собственные рукава, стянуть лодыжки, чтобы не пнул куда не следует.
Все?
Нет, не все. Его самого тщательно обыскивали - значит, не грех сию
процедуру на самом Наивершем проделать. Харр похлопал по черной безрукавке,
сшитой из неведомой ему чересчур тонкой кожи, и сразу же обнаружил потайной
карман, пришитый изнутри, и в нем плоский черненый перстень в виде трижды
свившейся змейки; вместо камня была вделана крупная чешуйка, отливающая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг